В ларьке, неподалеку от дома, приобрел пузатую бутылку коньяку «Наполеон», показавшуюся ему необыкновенно дешевой.
Без пяти семь Валерий, в черной кожаной куртке и старых джинсах, извлеченных из встроенного шкафа и ничуть не обгоревших, подошел к бывшей пельменной и замер.
Пельменной не было. Старые, заляпанные окна общепитовского сооружения пропали. Вместо них на ослепительном заходящем солнце сверкали черные тонированные стекла, сиганувшие будто в московскую блеклую весну прямо с американского небоскреба. Пропал растрескавшийся асфальт у входа в подвал и жестяной навес, вместо навеса — козырек с надписью «Соловей», лихо заломленный к небу.
Валера спустился вниз. Вход в подвал был обит красивым черным дерматином и пах свежим струганым деревом, хорошей пищей и женскими духами. Валера надавил на кнопку заграничного, вмонтированного в систему наблюдения звонка. — Тебе что, парень? — сказал отворивший дверь вышибала. — Сашку Шакурова. — Не приходил еще. Жди.
И дверь с лязгом захлопнулась. Валера поднялся по ступеням и, сгорбив плечи, пошел прочь.
— Сазан!
Валерий оглянулся. У тротуара тормозила белая «Волга»-пикап. Водитель остановил машину и распахнул дверь.
— Сашка!
— Сазанчик! Друзья обнялись.
— Ишь ты какой стал, — проговорил Сашка, первым высвобождаясь из объятий друга, — здоровый, как бык, чуть ребра не переломал.
Валера молча смотрел на своего приятеля. Тот был одет совсем не так, как он. Никаких турецких курток и кроссовок: на Шакурове изящно сидел светлый однобортный костюм, неброский, цвета выцветшей брусники галстук оттенял белизну рубашки. Больше всего Валерия поразила именно эта рубашка: она была ослепительно белой, как кафель в операционной, и, несмотря на конец дня, от нее пахло свежестью и одеколоном. Переменил ее, что ли, Шакуров на работе?
Шакуров между тем, освободившись от объятий приятеля, снова нырнул в машину. Он тщательно проверил все дверцы, покрутил и запер руль, и, извлекши из-под ног длинное железное коромысло, укрепил его на руле. Затем обошел машину кругом, удостоверяясь, что все стекла подняты и замки заперты, и напоследок провел черным брелоком по белому квадратику, прилепленному к окну изнутри. Наверху квадратика загорелся красный глазок.
— Вишь, какая охрана, — не удержался Шакуров.
— Вижу, — сказал Валерий, — хочешь, я в твою тачку за две минуты влезу?
Шакуров как-то понуро передернулся, но потом подхватил «дипломат» и махнул рукой:
— Пошли!
Как ни разительны были изменения, происшедшие снаружи, изнутри забегаловка изменилась еще сильней.
Исчезли пластмассовые столики и вечно заляпанный пол, стены бывшей пельменной до половины были отделаны дорогим деревом, с потолка на длинных ножках свисали бронзовые фигурные фонари, а на белых скатертях красовались маленькие вазочки с цветами.
В глубине зала, на небольшом помосте, танцевала девица.
Официант, выгнувшись морским коньком, принял у Шакурова заказ. Черный галстук-бабочка на белой груди официанта напоминал муху в молоке.
Девица на сцене сняла с себя лифчик и стала крутить грудями, то одной, то другой, в разные стороны.
Валерий, не видевший девок почти два года (правда, в Архангельске он трахнулся с портовой шалавой), раскрыл рот и уставился на девицу. Официант принес заказ.
— Ну, за возвращение! — сказал Шакуров, поднимая высокую хрустальную рюмку.
Валерий, не сводя глаз с девицы, заглотнул спиртное.
Шакуров между тем аккуратно двумя лопаточками положил себе салата и стал есть мясо, аккуратно отрезая маленькие кусочки. Отрежет кусочек, обмакнет его в подливу, постарается, чтобы в подливе была долька гриба, и проглотит. Отправит в рот слезящийся, словно из зеленого агата, соленый огурчик и опять режет кусочек…
Девица на сцене стащила с себя трусики и теперь крутила и грудями и попкой.
— Валера, — сказал Шакуров, — еще разок, а?
Валерий опомнился, выпил стопку и набросился на еду. Глядя на него, Шакуров поморщился: парень, видно, забыл, что сидит в приличном ресторане, трескает все, как лагерную баланду после смены. Куски хлеба запихивает в рот вперемешку с мясом и подливой.
Наевшись, Нестеренко икнул, вытер губы рукой и заметил:
— Ты, я гляжу, неплохо живешь.
— Неплохо, — сказал Шакуров.
— Компьютеры продаем. Расширяться думаем.
— На какие шиши?
— Да шиши-то немереные, — похвастался Шакуров, — директора толпами ходят, не знают, чем деньги отоварить. Я вчера одному три штуки впарил. Десять тыщ пишет, пять нам отстегивает, пять делит пополам…
— Много налогов платите?
— А у меня райком комсомола в соучредителях. Налоговые льготы.
— А-а. — Пойдешь ко мне?
— Нет. — Ну, как знаешь.
— У тебя башли есть? — А тебе сколько надо?
— Штук пятьдесят. Баксов.
Шакуров даже изменился в лице.
— Ты шутишь? На что тебе пятьдесят тысяч?
— Дело хочу открыть. — Какое?
— Да вот, ходил сегодня по Москве, мороженого хотел пожрать, мало мороженого-то. А скоро лето.
— Валерий помолчал и добавил:
— Я когда в Архангельске в порту калымил, видел такую штуку: грузовичок, а прямо в нем мороженица. Ну, и оборудование для производства. Английское. Грузины для себя покупали. Я с человеком от фирмы поговорил, — нет проблем, говорит, — у нас в Москве есть этот… как его, черта рыжего — дистрибьютор. Гоните баксы и берите оборудование.
Шакуров молчал.
— У меня и команда есть, — сказал Валерий, — даже бухгалтер.
— Где это ты с бухгалтерами познакомился?
— А он сидел со мной. На два месяца раньше вышел. Сейчас его никуда из-за этого не берут, а мужик он ничего.
— Прямо так, — сказал Шакуров.
— Вчера в зоне, а сегодня директор фирмы. А у меня работать не хочешь?
— Я же сказал.
— Слушай, Сазан, у тебя ж отличные руки. Хочешь, в автосервис устрою? Шубкина помнишь, Шубку? У него теперь мастерская, он тебя сразу возьмет. Полгодика поработаешь по-простому, а там, гляди, расширится, выделит тебе пай…
— А он машины только ремонтирует или раздевает тоже?
— Ну это уж я не знаю.
— А я знаю. Шубку знаю.
— Ну как хочешь…
— Ты мне можешь деньги ссудить? Осенью отдам. Сколько скажешь, столько и отдам.
— Валера, да ты пойми, нет у меня таких денег! У меня каждая копейка в дело идет, у меня…
Валерий поднялся.
— На нет и суда нет. Бывай.
И Валерий направился к выходу.
— Валера, да стой ты!
Валерий повернулся.
— Ах да. Заплатить я забыл. Вот. Тут хватит.
И на стол легли две бумажки.
Валерий молча вышел из ресторана и зашагал по темной улице. Двое или трое скучавших близ козырька парней расступились, пропуская его.
Прошло немного времени, сзади хлопнула дверь: это выскочил из подвальчика Шакуров.
— Валера! — закричал Шакуров.
Но Валерий был уже за углом.
— Валера!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Без пяти семь Валерий, в черной кожаной куртке и старых джинсах, извлеченных из встроенного шкафа и ничуть не обгоревших, подошел к бывшей пельменной и замер.
Пельменной не было. Старые, заляпанные окна общепитовского сооружения пропали. Вместо них на ослепительном заходящем солнце сверкали черные тонированные стекла, сиганувшие будто в московскую блеклую весну прямо с американского небоскреба. Пропал растрескавшийся асфальт у входа в подвал и жестяной навес, вместо навеса — козырек с надписью «Соловей», лихо заломленный к небу.
Валера спустился вниз. Вход в подвал был обит красивым черным дерматином и пах свежим струганым деревом, хорошей пищей и женскими духами. Валера надавил на кнопку заграничного, вмонтированного в систему наблюдения звонка. — Тебе что, парень? — сказал отворивший дверь вышибала. — Сашку Шакурова. — Не приходил еще. Жди.
И дверь с лязгом захлопнулась. Валера поднялся по ступеням и, сгорбив плечи, пошел прочь.
— Сазан!
Валерий оглянулся. У тротуара тормозила белая «Волга»-пикап. Водитель остановил машину и распахнул дверь.
— Сашка!
— Сазанчик! Друзья обнялись.
— Ишь ты какой стал, — проговорил Сашка, первым высвобождаясь из объятий друга, — здоровый, как бык, чуть ребра не переломал.
Валера молча смотрел на своего приятеля. Тот был одет совсем не так, как он. Никаких турецких курток и кроссовок: на Шакурове изящно сидел светлый однобортный костюм, неброский, цвета выцветшей брусники галстук оттенял белизну рубашки. Больше всего Валерия поразила именно эта рубашка: она была ослепительно белой, как кафель в операционной, и, несмотря на конец дня, от нее пахло свежестью и одеколоном. Переменил ее, что ли, Шакуров на работе?
Шакуров между тем, освободившись от объятий приятеля, снова нырнул в машину. Он тщательно проверил все дверцы, покрутил и запер руль, и, извлекши из-под ног длинное железное коромысло, укрепил его на руле. Затем обошел машину кругом, удостоверяясь, что все стекла подняты и замки заперты, и напоследок провел черным брелоком по белому квадратику, прилепленному к окну изнутри. Наверху квадратика загорелся красный глазок.
— Вишь, какая охрана, — не удержался Шакуров.
— Вижу, — сказал Валерий, — хочешь, я в твою тачку за две минуты влезу?
Шакуров как-то понуро передернулся, но потом подхватил «дипломат» и махнул рукой:
— Пошли!
Как ни разительны были изменения, происшедшие снаружи, изнутри забегаловка изменилась еще сильней.
Исчезли пластмассовые столики и вечно заляпанный пол, стены бывшей пельменной до половины были отделаны дорогим деревом, с потолка на длинных ножках свисали бронзовые фигурные фонари, а на белых скатертях красовались маленькие вазочки с цветами.
В глубине зала, на небольшом помосте, танцевала девица.
Официант, выгнувшись морским коньком, принял у Шакурова заказ. Черный галстук-бабочка на белой груди официанта напоминал муху в молоке.
Девица на сцене сняла с себя лифчик и стала крутить грудями, то одной, то другой, в разные стороны.
Валерий, не видевший девок почти два года (правда, в Архангельске он трахнулся с портовой шалавой), раскрыл рот и уставился на девицу. Официант принес заказ.
— Ну, за возвращение! — сказал Шакуров, поднимая высокую хрустальную рюмку.
Валерий, не сводя глаз с девицы, заглотнул спиртное.
Шакуров между тем аккуратно двумя лопаточками положил себе салата и стал есть мясо, аккуратно отрезая маленькие кусочки. Отрежет кусочек, обмакнет его в подливу, постарается, чтобы в подливе была долька гриба, и проглотит. Отправит в рот слезящийся, словно из зеленого агата, соленый огурчик и опять режет кусочек…
Девица на сцене стащила с себя трусики и теперь крутила и грудями и попкой.
— Валера, — сказал Шакуров, — еще разок, а?
Валерий опомнился, выпил стопку и набросился на еду. Глядя на него, Шакуров поморщился: парень, видно, забыл, что сидит в приличном ресторане, трескает все, как лагерную баланду после смены. Куски хлеба запихивает в рот вперемешку с мясом и подливой.
Наевшись, Нестеренко икнул, вытер губы рукой и заметил:
— Ты, я гляжу, неплохо живешь.
— Неплохо, — сказал Шакуров.
— Компьютеры продаем. Расширяться думаем.
— На какие шиши?
— Да шиши-то немереные, — похвастался Шакуров, — директора толпами ходят, не знают, чем деньги отоварить. Я вчера одному три штуки впарил. Десять тыщ пишет, пять нам отстегивает, пять делит пополам…
— Много налогов платите?
— А у меня райком комсомола в соучредителях. Налоговые льготы.
— А-а. — Пойдешь ко мне?
— Нет. — Ну, как знаешь.
— У тебя башли есть? — А тебе сколько надо?
— Штук пятьдесят. Баксов.
Шакуров даже изменился в лице.
— Ты шутишь? На что тебе пятьдесят тысяч?
— Дело хочу открыть. — Какое?
— Да вот, ходил сегодня по Москве, мороженого хотел пожрать, мало мороженого-то. А скоро лето.
— Валерий помолчал и добавил:
— Я когда в Архангельске в порту калымил, видел такую штуку: грузовичок, а прямо в нем мороженица. Ну, и оборудование для производства. Английское. Грузины для себя покупали. Я с человеком от фирмы поговорил, — нет проблем, говорит, — у нас в Москве есть этот… как его, черта рыжего — дистрибьютор. Гоните баксы и берите оборудование.
Шакуров молчал.
— У меня и команда есть, — сказал Валерий, — даже бухгалтер.
— Где это ты с бухгалтерами познакомился?
— А он сидел со мной. На два месяца раньше вышел. Сейчас его никуда из-за этого не берут, а мужик он ничего.
— Прямо так, — сказал Шакуров.
— Вчера в зоне, а сегодня директор фирмы. А у меня работать не хочешь?
— Я же сказал.
— Слушай, Сазан, у тебя ж отличные руки. Хочешь, в автосервис устрою? Шубкина помнишь, Шубку? У него теперь мастерская, он тебя сразу возьмет. Полгодика поработаешь по-простому, а там, гляди, расширится, выделит тебе пай…
— А он машины только ремонтирует или раздевает тоже?
— Ну это уж я не знаю.
— А я знаю. Шубку знаю.
— Ну как хочешь…
— Ты мне можешь деньги ссудить? Осенью отдам. Сколько скажешь, столько и отдам.
— Валера, да ты пойми, нет у меня таких денег! У меня каждая копейка в дело идет, у меня…
Валерий поднялся.
— На нет и суда нет. Бывай.
И Валерий направился к выходу.
— Валера, да стой ты!
Валерий повернулся.
— Ах да. Заплатить я забыл. Вот. Тут хватит.
И на стол легли две бумажки.
Валерий молча вышел из ресторана и зашагал по темной улице. Двое или трое скучавших близ козырька парней расступились, пропуская его.
Прошло немного времени, сзади хлопнула дверь: это выскочил из подвальчика Шакуров.
— Валера! — закричал Шакуров.
Но Валерий был уже за углом.
— Валера!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60