В нем размещалась по случаю приобретенная Рыжим прослушивающая аппаратура.
Через полчаса после того, как упомянутый грузовичок причалил к тротуару у дома, отгороженного от улицы неглубокими зарослями чахлых акаций, появился Максим. Он уже отвез Иру к своей тетке в Строгино.
У самого входа Максим осторожно огляделся. Улица была пуста, если не считать грузовичка «Овощи-фрукты» и двух пятилетних бутузов, целеустремленно работающих в песочнице над возведением Останкинской телебашни. Пятилетние бутузы вряд ли годились на роль подручных Рыжего. Акселерация еще не достигла таких размеров.
Максим еще раз взглянул на водителя грузовичка. Тот как раз доел бутерброд, выбросил масляную бумагу и, высунувшись из окошка, окликнул Максима: — Эй, парень! А где тут звякнуть можно?
— На Садовом, — и Максим ткнул большим пальцем в подворотню на противоположной стороне улицы.
Поднявшись в квартиру, Максим вынул из-за пазухи пачку сделанных «Полароидом» фотографий и стал смотреть. Это были люди, которых любознательный провинциальный корреспондент, нанятый Валерой, снимал при входе и выходе из криминальной химчистки.
На четвертой фотографии был изображен водитель овощевозки.
Максим сунул фотки в ящик шакуровского секретера и вновь покинул квартиру. Через пять минут он отразился в зеркальце заднего вида грузовичка. Максим демонстративно размахивал объемистой, явно предназначенной для хозяйственных закупок сумкой.
Выйдя из поля зрения грузовичка, он нащупал в кармане двушку и заспешил к телефонной будке.
Максим уже взялся за ее дверцу, когда из-за угла вынырнула милицейская «синеглазка».
— Гражданин Сысоев?
— Ну, я, — настороженно сказал Максим.
— Потрудитесь проехать с нами. На предмет расследования деятельности кооператива «Снежокъ».
Из прокуратуры Шакуров поехал прямо на встречу. Он опоздал на полчаса. Председатель правления банка, которому Шакуров хотел сбагрить парочку компьютеров, уже ушел.
Шакуров хотел позвонить ему и извиниться, но потом вдруг представил себе, как будет звучать извинение: «Простите, но меня задержали на предмет выяснения того, не являюсь ли я главой банды рэкетиров».
И хотя, безусловно, Шакуров наплел бы банкиру что-то другое, он так расстроился, что положил трубку и отправился восвояси.
Шакуров пришел домой около четырех. Квартира стояла пустая и пыльная, за окнами хлестало солнце, и весь пол был покрыт золотистой сеткой, отбрасываемой узорами на тюлевых шторах. Тишина стояла такая, что, казалось, было слышно, как пляшут в солнечных лучах облачка пыли, и где-то далеко-далеко на Садовом кольце бьет жизнь. И тут же голодным ребенком закричал телефон.
— Шакуров слушает.
— Сашка, ты?
— Вале… — Без имен. Ты знал, что со мной будет у Иванцова?
— Я, честно, не знал. Клянусь тебе, я…
— Почему он это сделал?
— У него украли сына.
— Слушай меня внимательно, Сашок. Помнишь, где тебе Лесик нос разбил в девятом классе?
— Еще бы!
— Подъедешь на тачке к этому месту в половине седьмого. Оставишь ключи в бардачке и уйдешь. Если тачки не будет перед твоим домом через сутки — подавай заявление об угоне.
И в трубке послышались короткие, противные гудки. Шакуров схватил проклятый аппарат и чуть не расшиб его о стенку. Но телефон был дорогой, made in Japan, Шакуров выбирал его в подарок одному чиновнику, а чиновника вдруг уволили, и надобность в телефоне отпала. Шакуров вовремя одумался и опустил аппарат на тумбочку. Машину! Машину этому сумасшедшему! Две машины он угробил за неполных 24 часа, теперь ему нужен пикапчик. Он хоть соображает, в какое положение ставит своего друга? Следователь уже угрожал обвинением в соучастии. Он сам под мечом ходит! Шакуров молча открыл дверцу холодильника и нашарил там бутылку бренди.
А через час в дверь шакуровской квартиры позвонили.
— Кто там?
— Прокуратура.
Шакуров отомкнул дверь. Однако на пороге стоял не тот следователь, что его допрашивал, а другой, — толстый армянин. — Аршаков, — сказал тот, — Вазген Аршалуисович. Я вас попросил зайти ко мне, а вы так и не смогли этого сделать, вот уж, извините, сам пожаловал.
Шакуров молча посторонился, пропуская следователя в маленькую кухню, залитую ослепительным июльским солнцем.
На клеенчатом столе красовались заморские фрукты в плетеной корзинке, печенье и аккуратно нарезанные ломтики белого хлеба. Там же стояла початая бутылка заморской водки, и Аршаков сразу отметил три вещи: во-первых, хозяин хотел напиться; во-вторых, дома не нашлось другого зелья, кроме как в давно початой четырехугольной бутылке дымчатого стекла: в-третьих, хозяин еще не напился.
Аршаков с немедленным вожделением уставился на еду, но Шакуров был так растерян, что даже не заметил взгляда следователя. — Нельзя ли чаю, — кашлянув, спросил Аршаков, — знаете, такая жара.
Шакуров засуетился вокруг гостя.
Через минуту Аршаков с наслаждением щипал белую булку, запивая ее горячим, темно-янтарного цвета чаем.
— О чем вас спрашивал Миклошин?
— Спрашивал, давно ли я знаю Нестеренко, почему я привел его к Иванцову, почему Иванцов дал ему кредит.
И давно ли вы знаете Нестеренко?
— Мы школьные приятели.
— А больше ничем он не интересовался?
— Спрашивал, вымогал ли Нестеренко у меня деньги.
— И?
— Я ответил, что нет.
— И что тогда?
— Тогда он сказал, что я — главный рэкетир, который стоял за спиной Нестеренко.
Аршаков критическим взглядом окинул хрупкого, голубоглазого молодого человека, с глазами, перекатывающимися под тонкой дужкой очков.
— Иванцов, защищая меня, рассказал какую-то чушь, что, мол, Нестеренко тоже вымогал у меня деньги и что часть денег, данных Иванцовым, принадлежала мне. Миклошин спросил, так ли это.
Аршаков хмыкнул.
— Миклошин, значит, не спросил, почему вы были в кабинете, а сразу рассказал вам про объяснения Иванцова?
— Да.
Глаза Аршакова при этом известии сверкнули, как тормозные огни автомобиля, узревшего неожиданный дорожный знак.
— Ему мало того, что заявил Иванцов, — сказал Шакуров, — он пойдет ко всем приятелям Валерия и станет от них требовать показаний о вымогательстве, угрожая обвинением в соучастии.
— Вы дадите эти показания? — Не знаю.
— Где сейчас можно найти Нестеренко? — Не знаю.
— Он звонил вам? Сообщал что-то?
— Нет. — Когда лжете, не прикрывайте рта рукой.
Шакуров в ужасе отдернул руку.
— Я не знаю, где Нестеренко!
— А с кем он повздорил, знаете?
— Нет. — Вы совсем не умеете врать, Александр Ефимович. И как вы только делаете деньги?
— А я не на вранье делаю деньги.
— С кем повздорил ваш друг?
— Почему я должен вам верить?
— Хотя бы потому, что я отпустил Нестеренко, когда любой из моих коллег был бы рад посадить несомненного убийцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Через полчаса после того, как упомянутый грузовичок причалил к тротуару у дома, отгороженного от улицы неглубокими зарослями чахлых акаций, появился Максим. Он уже отвез Иру к своей тетке в Строгино.
У самого входа Максим осторожно огляделся. Улица была пуста, если не считать грузовичка «Овощи-фрукты» и двух пятилетних бутузов, целеустремленно работающих в песочнице над возведением Останкинской телебашни. Пятилетние бутузы вряд ли годились на роль подручных Рыжего. Акселерация еще не достигла таких размеров.
Максим еще раз взглянул на водителя грузовичка. Тот как раз доел бутерброд, выбросил масляную бумагу и, высунувшись из окошка, окликнул Максима: — Эй, парень! А где тут звякнуть можно?
— На Садовом, — и Максим ткнул большим пальцем в подворотню на противоположной стороне улицы.
Поднявшись в квартиру, Максим вынул из-за пазухи пачку сделанных «Полароидом» фотографий и стал смотреть. Это были люди, которых любознательный провинциальный корреспондент, нанятый Валерой, снимал при входе и выходе из криминальной химчистки.
На четвертой фотографии был изображен водитель овощевозки.
Максим сунул фотки в ящик шакуровского секретера и вновь покинул квартиру. Через пять минут он отразился в зеркальце заднего вида грузовичка. Максим демонстративно размахивал объемистой, явно предназначенной для хозяйственных закупок сумкой.
Выйдя из поля зрения грузовичка, он нащупал в кармане двушку и заспешил к телефонной будке.
Максим уже взялся за ее дверцу, когда из-за угла вынырнула милицейская «синеглазка».
— Гражданин Сысоев?
— Ну, я, — настороженно сказал Максим.
— Потрудитесь проехать с нами. На предмет расследования деятельности кооператива «Снежокъ».
Из прокуратуры Шакуров поехал прямо на встречу. Он опоздал на полчаса. Председатель правления банка, которому Шакуров хотел сбагрить парочку компьютеров, уже ушел.
Шакуров хотел позвонить ему и извиниться, но потом вдруг представил себе, как будет звучать извинение: «Простите, но меня задержали на предмет выяснения того, не являюсь ли я главой банды рэкетиров».
И хотя, безусловно, Шакуров наплел бы банкиру что-то другое, он так расстроился, что положил трубку и отправился восвояси.
Шакуров пришел домой около четырех. Квартира стояла пустая и пыльная, за окнами хлестало солнце, и весь пол был покрыт золотистой сеткой, отбрасываемой узорами на тюлевых шторах. Тишина стояла такая, что, казалось, было слышно, как пляшут в солнечных лучах облачка пыли, и где-то далеко-далеко на Садовом кольце бьет жизнь. И тут же голодным ребенком закричал телефон.
— Шакуров слушает.
— Сашка, ты?
— Вале… — Без имен. Ты знал, что со мной будет у Иванцова?
— Я, честно, не знал. Клянусь тебе, я…
— Почему он это сделал?
— У него украли сына.
— Слушай меня внимательно, Сашок. Помнишь, где тебе Лесик нос разбил в девятом классе?
— Еще бы!
— Подъедешь на тачке к этому месту в половине седьмого. Оставишь ключи в бардачке и уйдешь. Если тачки не будет перед твоим домом через сутки — подавай заявление об угоне.
И в трубке послышались короткие, противные гудки. Шакуров схватил проклятый аппарат и чуть не расшиб его о стенку. Но телефон был дорогой, made in Japan, Шакуров выбирал его в подарок одному чиновнику, а чиновника вдруг уволили, и надобность в телефоне отпала. Шакуров вовремя одумался и опустил аппарат на тумбочку. Машину! Машину этому сумасшедшему! Две машины он угробил за неполных 24 часа, теперь ему нужен пикапчик. Он хоть соображает, в какое положение ставит своего друга? Следователь уже угрожал обвинением в соучастии. Он сам под мечом ходит! Шакуров молча открыл дверцу холодильника и нашарил там бутылку бренди.
А через час в дверь шакуровской квартиры позвонили.
— Кто там?
— Прокуратура.
Шакуров отомкнул дверь. Однако на пороге стоял не тот следователь, что его допрашивал, а другой, — толстый армянин. — Аршаков, — сказал тот, — Вазген Аршалуисович. Я вас попросил зайти ко мне, а вы так и не смогли этого сделать, вот уж, извините, сам пожаловал.
Шакуров молча посторонился, пропуская следователя в маленькую кухню, залитую ослепительным июльским солнцем.
На клеенчатом столе красовались заморские фрукты в плетеной корзинке, печенье и аккуратно нарезанные ломтики белого хлеба. Там же стояла початая бутылка заморской водки, и Аршаков сразу отметил три вещи: во-первых, хозяин хотел напиться; во-вторых, дома не нашлось другого зелья, кроме как в давно початой четырехугольной бутылке дымчатого стекла: в-третьих, хозяин еще не напился.
Аршаков с немедленным вожделением уставился на еду, но Шакуров был так растерян, что даже не заметил взгляда следователя. — Нельзя ли чаю, — кашлянув, спросил Аршаков, — знаете, такая жара.
Шакуров засуетился вокруг гостя.
Через минуту Аршаков с наслаждением щипал белую булку, запивая ее горячим, темно-янтарного цвета чаем.
— О чем вас спрашивал Миклошин?
— Спрашивал, давно ли я знаю Нестеренко, почему я привел его к Иванцову, почему Иванцов дал ему кредит.
И давно ли вы знаете Нестеренко?
— Мы школьные приятели.
— А больше ничем он не интересовался?
— Спрашивал, вымогал ли Нестеренко у меня деньги.
— И?
— Я ответил, что нет.
— И что тогда?
— Тогда он сказал, что я — главный рэкетир, который стоял за спиной Нестеренко.
Аршаков критическим взглядом окинул хрупкого, голубоглазого молодого человека, с глазами, перекатывающимися под тонкой дужкой очков.
— Иванцов, защищая меня, рассказал какую-то чушь, что, мол, Нестеренко тоже вымогал у меня деньги и что часть денег, данных Иванцовым, принадлежала мне. Миклошин спросил, так ли это.
Аршаков хмыкнул.
— Миклошин, значит, не спросил, почему вы были в кабинете, а сразу рассказал вам про объяснения Иванцова?
— Да.
Глаза Аршакова при этом известии сверкнули, как тормозные огни автомобиля, узревшего неожиданный дорожный знак.
— Ему мало того, что заявил Иванцов, — сказал Шакуров, — он пойдет ко всем приятелям Валерия и станет от них требовать показаний о вымогательстве, угрожая обвинением в соучастии.
— Вы дадите эти показания? — Не знаю.
— Где сейчас можно найти Нестеренко? — Не знаю.
— Он звонил вам? Сообщал что-то?
— Нет. — Когда лжете, не прикрывайте рта рукой.
Шакуров в ужасе отдернул руку.
— Я не знаю, где Нестеренко!
— А с кем он повздорил, знаете?
— Нет. — Вы совсем не умеете врать, Александр Ефимович. И как вы только делаете деньги?
— А я не на вранье делаю деньги.
— С кем повздорил ваш друг?
— Почему я должен вам верить?
— Хотя бы потому, что я отпустил Нестеренко, когда любой из моих коллег был бы рад посадить несомненного убийцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60