Говорят, это ты Нестеренко предупредил, пистолет ему дат.
Старик визгливо засмеялся.
— Ну, насчет волыны они загибают. Говори, сколько с тебя потребовали?
— Что?
— На понт они тебя берут! Знают, что ты Сазана не пугал!
— Сорок тысяч, — сказал Юрий Сергеевич, — сорок тысяч штрафу.
— Где бабки?
— А-а! — отчаянно завопил Юрий Сергеевич, понимая, что сейчас будет, но один из громил, сообразив, в чем дело, уже выволакивал из ящика стола заветную палехскую шкатулку.
— А бабки нам пригодятся, — одобрил Захарка.
— Нет! — закричал Юрий Сергеевич и бросился вперед так стремительно, что державший его бык потерял равновесие и упал носом об пол.
Юрий Сергеевич обхватил человека в потертом пальто за песочного цвета штиблеты и залепетал: — Нет, только не это! Нет у меня сейчас денег, нет! Оставьте! Я через неделю вам отдам — восемьдесят тысяч! Хотите? Сто? Я вам всю фирму отдам, только эти оставьте!
— Заткни его, — бросил Шутник.
Один из быков отодрал несчастного отца семейства от ног Шутника и аккуратно зажал ему рот рукой. Юрий Сергеевич задергался и застонал. Бык бросил его на кушетку и сел сверху. Юрий сначала сучил ногами и глухо мычал, а потом затих и начал, видимо, плакать.
Захар раскрыл бывший при нем чемоданчик и аккуратно переложил туда содержимое шкатулки.
— Ну что, пошли? — спросил Захар, защелкивая крышку чемоданчика и поднимаясь.
Юрий Сергеевич лежал на диване как мертвый. Он даже не плакал.
— Не торопись, Захарка, — сказал Шутник.
— А ты встань, лох.
Юрий Сергеевич чуть приподнялся на диване.
— Держи свои баксы, — сказал вор.
— Отдашь их завтра Шерхану. Вот он, — и Шутник показал на Захарку, — будет твоим водителем. Да не бойся, — прибавил Шутник, — при сыне стрелять не будем. А на счет фирмы ты рассудил с умом. Может, и отдашь еще фирму…
***
В то самое время, когда Шутник выяснял судьбу своего крестника, Валерий сидел на лавочке в тенистом московском дворе, изучая теснившиеся окрест него автомобили. Он и с самого начала не собирался пользоваться шакуровской «Волгой». Догадавшись, а скорее надеясь, что за Шакуровым будут следить, а может, и прослушивать его телефон, Валерий решил использовать «Волгу» как наживку, и результаты превзошли его ожидания.
Чем там боевики Шерхана нафаршировали тачку, он даже не стал выяснять, а удовольствовался мерой весьма тривиальной: кинул Шакурке в раскрытое и неохраняемое окно камень. Камень был обернут бумагой, а на бумаге написано: «Сашка, машину не бери. Там скорей всего бомба».
Наконец его придирчивый взор остановился на очень приличной голубоватой «девятке». «Девятка» была заляпана грязью, как осеннее небо облаками, и снабжена сигнализацией типа «alarm».
Так как магнита с собой у Валерия не было, он вытащил из кармана кусачки, заблаговременно приобретенные в промтоварном магазине, и, на мгновенье присев у переднего колеса, просунул руку под капот и перекусил провод от аккумулятора. Со стороны казалось, что молодой человек наклонился, чтобы завязать кроссовку.
Достав гибкую стальную линейку, Валерий вставил ее под ручку «Жигулей». Дверь отщелкнулась, и через мгновение Валерий был уже в машине. Еще двенадцать секунд ушло на то, чтобы оборвать сигнализацию, соединить провода зажигания и стартер. Валерий открыл капот, поставил временный провод на аккумулятор, и через три минуты голубоватая «девятка», выехав со двора, затерялась в потоке машин, омывающем берега Ленинградского проспекта.
Настала короткая летняя ночь. Город спал.
Спали богачи и видели во сне зарезанных конкурентов, спали бедняки и видели во сне зарезанных богачей. Спали демократы и видели во сне происки коммунистов, спали коммунисты и видели во сне происки ЦРУ, и на всем белом свете бодрствовали лишь часовые у ленинского мавзолея и воры в шикарных кабаках.
В это самое время подручный Рыжего по кличке Борик печатал снимки, сделанные им двадцать четыре часа назад у подъезда Шутника.
Ввиду форс-мажорного обстоятельства по имени Валерий Нестеренко у Борика до сих пор не было времени проявить эти пленки, а уж о том, чтобы отдать их кому-нибудь другому, нельзя было и помыслить. Наблюдение за Шутником было личной операцией Рыжего, даже Шерхан о ней не знал.
Улов был хорош — уже более десятка фотографий болтались под натянутой поперек чулана веревочкой, тускло блестя мокрыми боками. Вот, например, первый — первый это Захарка, узкоглазик, ничего нового, все знают, что он у Шутника премьер-министр.
А вот этот, с девичьим личиком, — Митька Клюква, уже интереснее. Митька Клюква под Шерханом ходит, точнее, под дочерним предприятием, наркоту на реализацию берет, а теперь, стало быть, к Шутнику наведался, выяснить, чей товар дешевле? Ах ты, желторотик! Ты еще не знаешь, Клюква, что в твоем деле берут не где дешевле, а где велено, погоди, вот мы расквитаемся с Нестеренко и тебе урок преподадим. А пока занесем тебя в список льготных очередников…
А вон Санька Лимон вышел из подъезда. У Лимона запястья тонкие, адвокатские, лицо честное и открытое всему народу, как часы на Спасской башне, однако нрав у Лимона отчаянный. Говорят, когда один мелкий чиновник просил у подопечных Шутника несоразмерную взятку, Лимон оделся в безупречный костюм и явился к чиновнику на прием. Передал, конфузясь и страшно краснея, банальный сверток. И ушел.
Чиновник бросился разворачивать сверток — а в свертке вместо баксов взрывчатка.
Так и выскребали потом чиновника изо всех углов его кабинета, один ремонт влетел ведомству в копеечку, да еще на похороны пришлось посылать два венка от скорбящих товарищей.
В газетах написали, что чиновник-де радел об интересах социалистической родины, не подчинившись давлению криминальной группы, и что следствие на верном пути.
Уже второй год оно на верном пути…
Борик вздохнул и, подхватив щипчиками новый лист фотобумаги, отправил его из увеличителя в ванночку.
В чуланчике остро пахло проявителем и фиксажем, на бумаге в ванночке проступали черты нового лица…
Борик вздрогнул и вгляделся.
Он? Он снял этого человека в подъезде Шутника?
Это же Нестеренко!
Борик сидел неподвижно минуты две.
Потом он сделал очень странную вещь: смял мокрую фотографию и, вынув вставленную в фотоувеличитель пленку, вырезал из нее негатив с Нестеренко.
И то и другое он спалил спустя десять минут на газовой конфорке в кухне.
***
Остаток ночи Иванцов провел за бутылкой коньяку в компании с узкоглазым и широкоплечим бандитом. Как и многие воры, воспитанные в понятиях, Захарка относился к представителям другого мира примерно так же, как древние оборванные германцы относились к владельцам римских вилл: с одной стороны — трусы, сявки, даже человека замочить не могуг, стилом владеют лучше, чем боевым топориком, а с другой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Старик визгливо засмеялся.
— Ну, насчет волыны они загибают. Говори, сколько с тебя потребовали?
— Что?
— На понт они тебя берут! Знают, что ты Сазана не пугал!
— Сорок тысяч, — сказал Юрий Сергеевич, — сорок тысяч штрафу.
— Где бабки?
— А-а! — отчаянно завопил Юрий Сергеевич, понимая, что сейчас будет, но один из громил, сообразив, в чем дело, уже выволакивал из ящика стола заветную палехскую шкатулку.
— А бабки нам пригодятся, — одобрил Захарка.
— Нет! — закричал Юрий Сергеевич и бросился вперед так стремительно, что державший его бык потерял равновесие и упал носом об пол.
Юрий Сергеевич обхватил человека в потертом пальто за песочного цвета штиблеты и залепетал: — Нет, только не это! Нет у меня сейчас денег, нет! Оставьте! Я через неделю вам отдам — восемьдесят тысяч! Хотите? Сто? Я вам всю фирму отдам, только эти оставьте!
— Заткни его, — бросил Шутник.
Один из быков отодрал несчастного отца семейства от ног Шутника и аккуратно зажал ему рот рукой. Юрий Сергеевич задергался и застонал. Бык бросил его на кушетку и сел сверху. Юрий сначала сучил ногами и глухо мычал, а потом затих и начал, видимо, плакать.
Захар раскрыл бывший при нем чемоданчик и аккуратно переложил туда содержимое шкатулки.
— Ну что, пошли? — спросил Захар, защелкивая крышку чемоданчика и поднимаясь.
Юрий Сергеевич лежал на диване как мертвый. Он даже не плакал.
— Не торопись, Захарка, — сказал Шутник.
— А ты встань, лох.
Юрий Сергеевич чуть приподнялся на диване.
— Держи свои баксы, — сказал вор.
— Отдашь их завтра Шерхану. Вот он, — и Шутник показал на Захарку, — будет твоим водителем. Да не бойся, — прибавил Шутник, — при сыне стрелять не будем. А на счет фирмы ты рассудил с умом. Может, и отдашь еще фирму…
***
В то самое время, когда Шутник выяснял судьбу своего крестника, Валерий сидел на лавочке в тенистом московском дворе, изучая теснившиеся окрест него автомобили. Он и с самого начала не собирался пользоваться шакуровской «Волгой». Догадавшись, а скорее надеясь, что за Шакуровым будут следить, а может, и прослушивать его телефон, Валерий решил использовать «Волгу» как наживку, и результаты превзошли его ожидания.
Чем там боевики Шерхана нафаршировали тачку, он даже не стал выяснять, а удовольствовался мерой весьма тривиальной: кинул Шакурке в раскрытое и неохраняемое окно камень. Камень был обернут бумагой, а на бумаге написано: «Сашка, машину не бери. Там скорей всего бомба».
Наконец его придирчивый взор остановился на очень приличной голубоватой «девятке». «Девятка» была заляпана грязью, как осеннее небо облаками, и снабжена сигнализацией типа «alarm».
Так как магнита с собой у Валерия не было, он вытащил из кармана кусачки, заблаговременно приобретенные в промтоварном магазине, и, на мгновенье присев у переднего колеса, просунул руку под капот и перекусил провод от аккумулятора. Со стороны казалось, что молодой человек наклонился, чтобы завязать кроссовку.
Достав гибкую стальную линейку, Валерий вставил ее под ручку «Жигулей». Дверь отщелкнулась, и через мгновение Валерий был уже в машине. Еще двенадцать секунд ушло на то, чтобы оборвать сигнализацию, соединить провода зажигания и стартер. Валерий открыл капот, поставил временный провод на аккумулятор, и через три минуты голубоватая «девятка», выехав со двора, затерялась в потоке машин, омывающем берега Ленинградского проспекта.
Настала короткая летняя ночь. Город спал.
Спали богачи и видели во сне зарезанных конкурентов, спали бедняки и видели во сне зарезанных богачей. Спали демократы и видели во сне происки коммунистов, спали коммунисты и видели во сне происки ЦРУ, и на всем белом свете бодрствовали лишь часовые у ленинского мавзолея и воры в шикарных кабаках.
В это самое время подручный Рыжего по кличке Борик печатал снимки, сделанные им двадцать четыре часа назад у подъезда Шутника.
Ввиду форс-мажорного обстоятельства по имени Валерий Нестеренко у Борика до сих пор не было времени проявить эти пленки, а уж о том, чтобы отдать их кому-нибудь другому, нельзя было и помыслить. Наблюдение за Шутником было личной операцией Рыжего, даже Шерхан о ней не знал.
Улов был хорош — уже более десятка фотографий болтались под натянутой поперек чулана веревочкой, тускло блестя мокрыми боками. Вот, например, первый — первый это Захарка, узкоглазик, ничего нового, все знают, что он у Шутника премьер-министр.
А вот этот, с девичьим личиком, — Митька Клюква, уже интереснее. Митька Клюква под Шерханом ходит, точнее, под дочерним предприятием, наркоту на реализацию берет, а теперь, стало быть, к Шутнику наведался, выяснить, чей товар дешевле? Ах ты, желторотик! Ты еще не знаешь, Клюква, что в твоем деле берут не где дешевле, а где велено, погоди, вот мы расквитаемся с Нестеренко и тебе урок преподадим. А пока занесем тебя в список льготных очередников…
А вон Санька Лимон вышел из подъезда. У Лимона запястья тонкие, адвокатские, лицо честное и открытое всему народу, как часы на Спасской башне, однако нрав у Лимона отчаянный. Говорят, когда один мелкий чиновник просил у подопечных Шутника несоразмерную взятку, Лимон оделся в безупречный костюм и явился к чиновнику на прием. Передал, конфузясь и страшно краснея, банальный сверток. И ушел.
Чиновник бросился разворачивать сверток — а в свертке вместо баксов взрывчатка.
Так и выскребали потом чиновника изо всех углов его кабинета, один ремонт влетел ведомству в копеечку, да еще на похороны пришлось посылать два венка от скорбящих товарищей.
В газетах написали, что чиновник-де радел об интересах социалистической родины, не подчинившись давлению криминальной группы, и что следствие на верном пути.
Уже второй год оно на верном пути…
Борик вздохнул и, подхватив щипчиками новый лист фотобумаги, отправил его из увеличителя в ванночку.
В чуланчике остро пахло проявителем и фиксажем, на бумаге в ванночке проступали черты нового лица…
Борик вздрогнул и вгляделся.
Он? Он снял этого человека в подъезде Шутника?
Это же Нестеренко!
Борик сидел неподвижно минуты две.
Потом он сделал очень странную вещь: смял мокрую фотографию и, вынув вставленную в фотоувеличитель пленку, вырезал из нее негатив с Нестеренко.
И то и другое он спалил спустя десять минут на газовой конфорке в кухне.
***
Остаток ночи Иванцов провел за бутылкой коньяку в компании с узкоглазым и широкоплечим бандитом. Как и многие воры, воспитанные в понятиях, Захарка относился к представителям другого мира примерно так же, как древние оборванные германцы относились к владельцам римских вилл: с одной стороны — трусы, сявки, даже человека замочить не могуг, стилом владеют лучше, чем боевым топориком, а с другой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60