— Ну зачем же так строго! — сказал Агафон. — Прости ты его, Феликс.
— Да, пожалуй, надо его простить, — вмешался Проперций.
— Ну что ж, тогда потроши тут свинью, негодник несчастный.
Азир взял нож и распорол брюхо свинье, откуда на стол вывалились разные колбасы. Все хоть и знали историю, описанную Петронием, но при виде чудесных изделий пришли в восторг и закричали:
— Наградить Азира! Награду повару!
— Я дарю тебе свободу, Азир, — сказал Феликс.
— Зачем ты гонишь меня от себя, господин мой. Я могу быть свободным, только заботясь о твоем благе…
— Иди, мой друг, — сказал Феликс. — Иди и подумай. Пожелаешь остаться рабом моим, не смогу отказать тебе и в этой просьбе. Я к вам хочу обратиться, — продолжал Феликс, когда слуги ушли. — Если бы у меня спросили, что я больше всего ценю в человеке, я бы ответил — преданность. Я был преданным рабом, и за это моя госпожа Антония одарила меня свободой. И августейший Клавдий ценил мою преданность, и божественный Нерон…
— Сегодня все больше и больше образованных людей склоняется к тому, чтобы покончить с рабством.
— Должен вам сказать, что рабы более консервативны, чем аристократы. Их ничто не прошибет, даже смерть. — Агафон приподнялся и отхватил от свиньи заднюю ногу.
— Тут другое, — сказал Феликс. — У рабов и аристократов врожденные свойства повелевать и подчиняться. Признаюсь вам, я попал в рабы из семьи фракийских аристократов. Мне повезло, что я попал сразу в дом императора, иначе со мною случилось бы то же, что и со спартанским мальчиком. Вы не знаете, что с ним случилось? Он постоянно повторял, будучи в плену: "Я не раб!" А когда ему приказали выполнить грязную работу, вынести горшок с нечистотами, он разбил свою маленькую головку о каменную стенку. Всем аристократам доступна отвага этого мальчика, а рабам — никогда! Свобода, точнее чувство свободы — врожденное аристократическое свойство.
23
Находясь как бы на стыке двух временных величин (первый и двадцать первый век), я то и дело спохватывался: где же мое ментальное тело? Мое сознание разрывалось между двумя астральными сущностями. Мне казалось, когда я наблюдал за прокуратором Феликсом, что за мною наблюдают чьи-то рыжие противные глазищи, больше того, где-то в глубине души я считал, что эти глаза принадлежат Горбунову, который подослан следить за мною. Изредка я посматривал на боковую дверь, ее раньше точно не было, она появилась как раз в тот момент, когда я оказался в триклинии; я был убежден, что именно эта дверь связывала меня с двадцать первым веком.
Сознание лихорадило, как бы эта дверь не исчезла или как бы мне не забыть ее местонахождение. А Феликс между тем продолжал говорить о том, что во все времена аристократия и рабы как бы менялись местами и всякое нарождение новой аристократии требовало не только много времени, но и значительных материальных затрат. Потом он рассказал, что согласно теории Аристотеля, то есть в строгом соответствии с его диалектикой, процесс появления аристократии тогда целесообразен, когда схема "аристократ — раб — аристократ" завершается в своем цикле и достигается тем самым совершенный результат. Аристократия, обогащенная своими противоположными началами, а именно рабством, подымается на новую небывалую ступень духа.
24
В триклинии притихли. Все понимали, что Феликс этим рассказом как бы отгораживается от своего рабства: нет, он не был рабом, он всегда был человеком голубой крови.
— Однажды кто-то попросил у Цезаря смерти, — сказал Проперций. — Цезарь спросил у него: "А разве ты сейчас живешь?" Жизнь, как пьеса. Не то важно, длинна она или коротка, а то, хорошо она или плохо сыграна. Мы не умеем жить.
— Не умеем хорошо играть в отведенных нам спектаклях, — поправил Агафон. — Сейчас в Риме мучаются, чтобы издать новые законы, которые, по мнению многих трибунов, поправят положение дел в государстве. А ведь дело не в законах. Никакими законами невозможно исправить природу человека. Нам сейчас рано говорить о свободе, потому что аристократы становятся рабами, а рабы проникаются душой и телом ложными учениями и жаждут только одного — смерти! Если римляне действительно желают спастись от неминуемой гибели, они должны воспитывать истинных аристократов.
— Как же это сделать?
— Для этого надо всячески отделиться от неимущих. Необходимы суровые меры, чтобы взять снова в узду непокорные народы. Нужны, наконец, гимназии, в которых бы по греческим образцам воспитывали тех, кто способен повелевать в этом мире.
— А как же быть с демократией? — спросил Проперций. — С республикой как быть?
— Республика и демократия нужны для имущих. Для рабов эти штуки — пустой звук. Ага, вот и фокусники пришли. Прекрасно.
— Еще одно еврейское угощение, — сказала Друзилла. — Это путер-гебекс, масляная сдоба, а это онек-лейках, или медовые пряники, а кто любит очень сладкое, может попробовать светлый лейках медовый или штрудель с яблоками. А у кого не совсем хорошо варит желудок, тому предлагаю монелах, приготовленный из мака, грецких орехов и меда. А сверху посыпана молодая корица.
Фокусники зажгли обручи и стали прыгать сквозь них, затем забрались на лестницу и там, наверху, стали жонглировать шариками, а потом кинжалами.
— Если человека обучили столь сложным движениям, — сказал Агафон, — то научить поступать, как поступают аристократы, значительно легче и проще.
— Это еще Платон говорил, — перебил Агафона Проперций. — У меня есть одно соображение…
В это время вошел врач, и Феликс сказал:
— А не кажется вам, что мы все скоро лопнем, потому что вот уж сколько часов пьем и едим, и каждый из нас стал хуже надутого бурдюка. Доктор Хрисанф великолепно чистит желудки. Врачи категорически запрещают удерживаться. Это крайне вредно. Покойный Тиберий придумал самую страшную казнь. Он поил и кормил заговорщиков, а затем перевязывал члены и не давал опорожняться. За дверьми, друзья, стоят сосуды, вода и прочие необходимые предметы: заячьи хвосты, щеточки, хвойные шишки в уксусе.
Потом снова рабы принесли на огромных подносах угощения, приготовленные из африканской дичи. На стол также были выставлены морские рыбы, омары, ракушки и устрицы.
— Мой друг Сенека, — начал свой рассказ Проперций, — обстоятельно доказывает, что богатство не есть благо. И это неверно, что добро не возникает из зла. Ваши неугомонные иудеи утверждают, что будто они придумали свои заповеди, все эти "не укради", "не убий", "не лги"… Эти заповеди существуют и существовали у греков и древних римлян. Дело не в этом, а в том, каким образом из зла делать добро, как святотатство обращать в благо…
— Все здесь очень просто, — сказал Агафон. — За мелкие кражи и мелкую ложь наказывают, а за крупную награждают триумфом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172