Возьми мои две сотенные: пригодятся.
Шубкин пришел под утро.
— Что же они, сволочи, так с тобой? Могли бы и поаккуратней. Ведь актер, как никак, — Шубкин хрипло рассмеялся, откашливаясь. — А я, брат, чуть не сгорел. Ты мне пару стольников не подкинешь?
— Возьми в кармане.
Шубкин вытащил две сотенные. Спрятал у себя на груди. Я взмолился:
— Развяжи руки. Боль нестерпимая.
— Я могу развязать. Но это не решение проблемы. Надо глубже смотреть. В твоем деле нельзя мельчить. Пойду с вертушки позвоню Агенобарбову. Он теперь в почете. В семье Прахова по субботам выступает. Пашка Прахов тоже пошел вверх: депутатским баром стал ведать. Вот воля ему!
— Позвони Прахову.
— Это я тебе обещаю как на духу. Сегодня же позвоню.
Часа через два мне передали записку от Прахова. В ней было написано: "Встретимся на спектакле. Обязательно приду. Рад за тебя и даже слегка завидую. Крепись, старина. Целую. Прахов".
Мои надежды рухнули.
45
Добрых два часа я провозился с гвоздем. Он торчал почти в самом карнизе. Я подвинулся к гвоздю вплотную. Гвоздь был ржавый, старый, погнутый, но достаточно крепкий. Я ни о чем не думал, ничего не решал. Я действовал: хотел во что бы то ни стало зацепить за гвоздь шейную вену и что есть силы потянуть на себя. Дважды мне удавалось вонзить гвоздь в шею, но вена почему-то ускользала. Кровь шла не внутрь (я рассчитывал захлебнуться), а вовне.
Третья моя попытка сорвалась, потому что пришел Агенобарбов.
— А вот это ты зря. Если уж так не хочется тебе играть в спектакле, могу взять замену. Твой Ксавий приговорен фиолетовыми, отличный материал, и он соглашается. Потом, дружище, здесь есть шанс. Фиолетовые на последнем собрании приняли решение: публика имеет право прекратить или приостановить эксдермацию. Все будет зависеть от того, как приговоренный сыграет.
— Я не в состоянии играть, — сказал я шепотом.
— А тебе не придется особо трудиться. Все за тебя сделает фонограмма. Главное — твое тело. Такие мышцы. Такой торс — Родену и не снилось ваять такие бицепсы.
— Делайте со мной, что хотите, — сказал я. — Только развяжите руки. Затекли.
— Развязать, — приказал Агенобарбов. — Врача, парикмахера, массажиста, гримера!
В один миг явились названные люди и стали меня обрабатывать. Я глядел в зеркало и наблюдал, как менялось мое лицо.
— Какая прекрасная кожа, — говорила гримерша. — Я слегка уберу вот эти царапинки и ссадинки. Я только что гримировала Ксавия. Он педантично требователен. Надеется, что его переведут в дублеры. А вы не соглашайтесь. У вас есть верный шанс. Народ взбунтуется, когда увидит ваше прекрасное лицо. Генофонд надо беречь. Это хорошо понимают фиолетовые, и этого не понимали красные.
Гримерша была болтливой, и в ее болтовне явно проскальзывало какое-то тайное знание. Она намекала, что может связать меня кое с кем. Я чувствовал, что речь идет о Зиле. Но видеть ее не хотел. Не хотел еще раз услышать, что не только моя душа, но и кожа продана темным силам. В этом месте моих раздумий гримерша осклабилась:
— А вы напрасно так думаете, — сказала она. — Сейчас темных сил нет. Все поменялось местами. Мы в свету, а ваши боги во тьме кромешной. Что ж, посветите им своим единственным и последним факелом… Ступайте. В вашем запасе больше семи часов.
46
Все ложь!
47
— Мне удалось к вам пробраться, — это отец Иероним переступил мой порог.
Втайне я обрадовался. Однако сказал:
— У меня нет сил даже слушать вас. Все ложь! Одна моя смерть правда…
— Успокойтесь. Я принес вам Благую Весть. Сегодня ночью я услышал повеление прийти к вам. Вы приуготовлены к великой участи. Ваша душа призвана увидеть истинную красоту, чтобы рассказать о ней людям. Для этого ваша душа должна стать еще прекраснее, а каждый человек, глядя на вас, восжелает увидеть Исключительное и Божественное. А для этого начнет с того, что сам сделается Прекрасным и Божественным. Вы оказались в Промысле Божием. Великие Святые потому и были Боговидцами, что их души были действительным инструментом Богопознания и Богоприближения. И, кроме них, такими инструментами являлись миллионы других чистых сердец, искренне любящих истину. Вы сию минуту лишены воли. Ваши силы иссякли. Между тем важнейшим условием постижения Бога является воля к Вере, жажда Истины, благоговение перед ней и басстрашие перед лицом как практических, так и теоретических трудностей. Ваше внутреннее усилие должно быть направлено на то, чтобы сбросить отягчающие цепи и ослепляющие повязки, но велик будет и результат усилия.
— Если вы обо мне, то напрасно. Я не герой и моя воля не способна подвигнуть меня на героический шаг.
— Я долгое время наблюдал за вами, читал ваши рукописи. Я понял то, как ваш разум утомительно кружил где-то возле Истины, но не способен был ее постичь, ибо путь к ней — это путь через тонкий мост, висящий над бездной. Человек мыслящий, говорил кто-то из великих, понимает, что на этом берегу у него ничего нет, но ведь вступить на мост и пройти по нему — нужна невероятная затрата сил. А вдруг эта затрата ни к чему? Не лучше ли быть в предсмертных корчах тут же у моста? Или идти по мосту, быть может, идти всю жизнь, всю жизнь ожидая другого края? Что лучше: вечно умирать в виду, быть может обетованной страны, замерзать в ледяном холоде абсолютного Ничто или истощать усилия, последние, быть может, ради химеры, ради миража, который будет удаляться по мере того, как путник делает усилия приблизиться?
— Я еще раз вам хочу сказать: я останусь на этом берегу. Отчаяние подкосило мои силы.
— И вот тогда жаждущий истины сказал: "Господи, если Ты существуешь, помоги бедной душе, Сам приведи меня к Себе! Хочу ли я, или не хочу, спаси меня! Силою привлеки меня". И хочу напомнить, что Царство Божие силою берется, а не бессильем. Так говорил Христос и так говорил Махатма Ганди.
— Отец Иероним, мне нравится все, что вы говорите, но моя душа так устроена, что я никогда и ни во что не верил. Чисто логически я приемлю формулу, что человек с Богом обретает полноту бытия и что повиновение Богу есть свобода, но моя душа сопротивляется разуму, ибо не желает быть еще и еще раз обманутой. Я никогда не видел большой разницы между учениями Древнего Египта, Индии, Китая, между учениями Христа, Мухамеда, Будды. Я никогда не понимал, почему надо одних Богов отвергать во имя других Богов. Разумом я верю, что есть Единый Бог, есть его Пророки и Учителя, а душа мучается от неверия, от сомнений. Если бы я верил, я бы с радостью, наверное, пошел бы на любую казнь…
Потом отец Иероним долго говорил о душе человеческой, о том, что человек не обречен на изолированное существование на островках индивидуального сознания, что между этими островками есть мосты: это понятия, учения, символы, догматы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
Шубкин пришел под утро.
— Что же они, сволочи, так с тобой? Могли бы и поаккуратней. Ведь актер, как никак, — Шубкин хрипло рассмеялся, откашливаясь. — А я, брат, чуть не сгорел. Ты мне пару стольников не подкинешь?
— Возьми в кармане.
Шубкин вытащил две сотенные. Спрятал у себя на груди. Я взмолился:
— Развяжи руки. Боль нестерпимая.
— Я могу развязать. Но это не решение проблемы. Надо глубже смотреть. В твоем деле нельзя мельчить. Пойду с вертушки позвоню Агенобарбову. Он теперь в почете. В семье Прахова по субботам выступает. Пашка Прахов тоже пошел вверх: депутатским баром стал ведать. Вот воля ему!
— Позвони Прахову.
— Это я тебе обещаю как на духу. Сегодня же позвоню.
Часа через два мне передали записку от Прахова. В ней было написано: "Встретимся на спектакле. Обязательно приду. Рад за тебя и даже слегка завидую. Крепись, старина. Целую. Прахов".
Мои надежды рухнули.
45
Добрых два часа я провозился с гвоздем. Он торчал почти в самом карнизе. Я подвинулся к гвоздю вплотную. Гвоздь был ржавый, старый, погнутый, но достаточно крепкий. Я ни о чем не думал, ничего не решал. Я действовал: хотел во что бы то ни стало зацепить за гвоздь шейную вену и что есть силы потянуть на себя. Дважды мне удавалось вонзить гвоздь в шею, но вена почему-то ускользала. Кровь шла не внутрь (я рассчитывал захлебнуться), а вовне.
Третья моя попытка сорвалась, потому что пришел Агенобарбов.
— А вот это ты зря. Если уж так не хочется тебе играть в спектакле, могу взять замену. Твой Ксавий приговорен фиолетовыми, отличный материал, и он соглашается. Потом, дружище, здесь есть шанс. Фиолетовые на последнем собрании приняли решение: публика имеет право прекратить или приостановить эксдермацию. Все будет зависеть от того, как приговоренный сыграет.
— Я не в состоянии играть, — сказал я шепотом.
— А тебе не придется особо трудиться. Все за тебя сделает фонограмма. Главное — твое тело. Такие мышцы. Такой торс — Родену и не снилось ваять такие бицепсы.
— Делайте со мной, что хотите, — сказал я. — Только развяжите руки. Затекли.
— Развязать, — приказал Агенобарбов. — Врача, парикмахера, массажиста, гримера!
В один миг явились названные люди и стали меня обрабатывать. Я глядел в зеркало и наблюдал, как менялось мое лицо.
— Какая прекрасная кожа, — говорила гримерша. — Я слегка уберу вот эти царапинки и ссадинки. Я только что гримировала Ксавия. Он педантично требователен. Надеется, что его переведут в дублеры. А вы не соглашайтесь. У вас есть верный шанс. Народ взбунтуется, когда увидит ваше прекрасное лицо. Генофонд надо беречь. Это хорошо понимают фиолетовые, и этого не понимали красные.
Гримерша была болтливой, и в ее болтовне явно проскальзывало какое-то тайное знание. Она намекала, что может связать меня кое с кем. Я чувствовал, что речь идет о Зиле. Но видеть ее не хотел. Не хотел еще раз услышать, что не только моя душа, но и кожа продана темным силам. В этом месте моих раздумий гримерша осклабилась:
— А вы напрасно так думаете, — сказала она. — Сейчас темных сил нет. Все поменялось местами. Мы в свету, а ваши боги во тьме кромешной. Что ж, посветите им своим единственным и последним факелом… Ступайте. В вашем запасе больше семи часов.
46
Все ложь!
47
— Мне удалось к вам пробраться, — это отец Иероним переступил мой порог.
Втайне я обрадовался. Однако сказал:
— У меня нет сил даже слушать вас. Все ложь! Одна моя смерть правда…
— Успокойтесь. Я принес вам Благую Весть. Сегодня ночью я услышал повеление прийти к вам. Вы приуготовлены к великой участи. Ваша душа призвана увидеть истинную красоту, чтобы рассказать о ней людям. Для этого ваша душа должна стать еще прекраснее, а каждый человек, глядя на вас, восжелает увидеть Исключительное и Божественное. А для этого начнет с того, что сам сделается Прекрасным и Божественным. Вы оказались в Промысле Божием. Великие Святые потому и были Боговидцами, что их души были действительным инструментом Богопознания и Богоприближения. И, кроме них, такими инструментами являлись миллионы других чистых сердец, искренне любящих истину. Вы сию минуту лишены воли. Ваши силы иссякли. Между тем важнейшим условием постижения Бога является воля к Вере, жажда Истины, благоговение перед ней и басстрашие перед лицом как практических, так и теоретических трудностей. Ваше внутреннее усилие должно быть направлено на то, чтобы сбросить отягчающие цепи и ослепляющие повязки, но велик будет и результат усилия.
— Если вы обо мне, то напрасно. Я не герой и моя воля не способна подвигнуть меня на героический шаг.
— Я долгое время наблюдал за вами, читал ваши рукописи. Я понял то, как ваш разум утомительно кружил где-то возле Истины, но не способен был ее постичь, ибо путь к ней — это путь через тонкий мост, висящий над бездной. Человек мыслящий, говорил кто-то из великих, понимает, что на этом берегу у него ничего нет, но ведь вступить на мост и пройти по нему — нужна невероятная затрата сил. А вдруг эта затрата ни к чему? Не лучше ли быть в предсмертных корчах тут же у моста? Или идти по мосту, быть может, идти всю жизнь, всю жизнь ожидая другого края? Что лучше: вечно умирать в виду, быть может обетованной страны, замерзать в ледяном холоде абсолютного Ничто или истощать усилия, последние, быть может, ради химеры, ради миража, который будет удаляться по мере того, как путник делает усилия приблизиться?
— Я еще раз вам хочу сказать: я останусь на этом берегу. Отчаяние подкосило мои силы.
— И вот тогда жаждущий истины сказал: "Господи, если Ты существуешь, помоги бедной душе, Сам приведи меня к Себе! Хочу ли я, или не хочу, спаси меня! Силою привлеки меня". И хочу напомнить, что Царство Божие силою берется, а не бессильем. Так говорил Христос и так говорил Махатма Ганди.
— Отец Иероним, мне нравится все, что вы говорите, но моя душа так устроена, что я никогда и ни во что не верил. Чисто логически я приемлю формулу, что человек с Богом обретает полноту бытия и что повиновение Богу есть свобода, но моя душа сопротивляется разуму, ибо не желает быть еще и еще раз обманутой. Я никогда не видел большой разницы между учениями Древнего Египта, Индии, Китая, между учениями Христа, Мухамеда, Будды. Я никогда не понимал, почему надо одних Богов отвергать во имя других Богов. Разумом я верю, что есть Единый Бог, есть его Пророки и Учителя, а душа мучается от неверия, от сомнений. Если бы я верил, я бы с радостью, наверное, пошел бы на любую казнь…
Потом отец Иероним долго говорил о душе человеческой, о том, что человек не обречен на изолированное существование на островках индивидуального сознания, что между этими островками есть мосты: это понятия, учения, символы, догматы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172