Приметил я и другое: всегда за кадром, в тени стоят воротилы, которые в конечном итоге хотят того или другого Верховного. Эти, стоящие за кадром, — тихари, дельцы, теневики, предприниматели, истинные хозяева. Они и по виду — лихие парни, амбалы, доки, бугры, лохмачи, мокрушники, бодяги. Короткие стрижки, литые челюсти, рост — не ниже 1 м 85 см, вес — не выше 95 кг, непременно две-три любовницы, потребление алкоголя умеренное, массажи спины, шейного воротника, ступни, предстательной железы, склонность прибедняться: нет шикарных машин, предпочтение стареньким моделям часов, поясков, дачных участков, украшений, интерьеров, архитектурных сооружений, ландшафтов.
Совсем иное — горлопаны, функционеры, депутаты — тут сплошная искореженность: впалые груди, сросшиеся пальцы, шестипалость, родимые пятна в самых неподходящих местах, любовниц нет — есть пошлые анекдоты о любви, и после каждого бесконечный хохот и обильная выпивка, массажи неэнергичные, ласковые, нежные, предпочтение отдается богатым, ярким заграничным вещам, домам, дачным строениям, интерьерам.
Когда я издали увидел команду Феликса Трофимовича Хобота, я обомлел: надо же так сбито подобраться. Во-первых, сам Хобот — красавец — стрижка ежик, косая сажень в плечах, этак вальяжно свисает на нем серый в полоску пиджак, скромная рубашка из хлопка — такой чистый, будто его сто лет отпаривали в сауне. Рядом с ним изящный, крепкий, подтянутый Горбунов, референт, помощник, юрист, прилипала, картежник, а в двух шагах Зиновий Штифлер, точно из бронзы вылитый шатен, делец, миллиардер, хозяин двадцати шести акционерных компаний. Он под руку взял Ибрагима Каримова, автомобильного магната, для отвода глаз ставшего начальником автоинспекционных служб, нанявший сто шесть подставных лиц, на которых записано свыше шести миллиардов его доходов. К ним подошел Рем Шумихин, в прошлом профсоюзный лидер, выдвинувший идею профсоюзного бизнеса и скупивший через подставных лиц многие шахты, металлургические заводы и большинство предприятий текстильной промышленности.
Однажды по телевидению я увидел, как навстречу этому клану воротил шла компашка Прахова-старшего. Николай Ильич Прахов, будучи депутатом трех Верховных Советов, баллотировался в четвертый — Самый Главный. Он был в изысканном костюме, сутулился, пергаментная кожа лица жестко ломалась, когда он поворачивал свой калган. Он пытался улыбаться, и его огромные желтые зубы подчеркивали сухость всего его облика. Он был уже вчерашним днем истории, демократии, казнокрадства, локальных войн, любовных историй и захватнических притязаний. Его безвременная кончина уже маячила поодаль, а смертоносность сильно подчеркивала гнилая желеобразная фигура Шубкина, Главного законника и Судьи, с ними были Барбаев — председатель какой-то Согласительной комиссии, несколько медных военачальников, три высших полицейских чина, семь прокуроров и восемь председателей национальных меньшинств. Все они представляли жалкое зрелище, впрочем, до той минуты, пока не стали говорить, а говорить они стали так ошалело и напористо, точно с цепи сорвалось сто тысяч собак: они рычали, щелкали зубами, шипели змеями, изрыгали пламя, как сказочные драконы. Иногда они переходили на шепот и интимные интонации, и тогда их грудные резонаторы издавали такие пленительные звуки, что кое-кто из команды Хобота тут же засыпал. Они уже ни мне, ни публике, ни хоботовскому отродью не казались вчерашним днем, безвременно погибшими и сходящими с политической сцены. Они оживали на глазах и всем своим видом показывали, что их черед только настал.
— Как вы знаете, мне шестьдесят лет, — говорил Прахов, — а в эти годы люди не меняют своих убеждений. Я, как вы помните, резко повернул политический руль, отказавшись от прежнего режима, от диктатуры, от той власти, которая была уже у меня в руках. Мы на трех Советах упразднили старые аппараты. На месте их созданы новые…
— У вас было двадцать миллионов аппаратчиков, а после ваших преобразований стало сорок миллионов. Прокормить такую ораву не в состоянии ни одно государство…
— Правильно вы заметили, — отвечал спокойно Прахов. — Все аппаратные реформы ведут к увеличению штатов — это всеобщая закономерность развития государственных систем. Мы с вами создали двести тысяч акционерных обществ, триста тысяч кооперативов, малых предприятий, сто тысяч инициативных групп — везде, как вам известно, работают освобожденные люди, которых вы называете аппаратчиками.
— Ваша власть не обеспечила порядка в стране. Сплошные забастовки, митинги, демонстрации. Сейчас бастуют все шахты, а значит, стоит металлургия, а раз нет металла — нет машиностроения, легкой промышленности — значит всему конец. В стране голод и нищета, разруха и бедность…
— Мы идем к правовому обществу. У нас есть законодательная власть, исполнительная, судейская. Если это все по-настоящему заработает, возникнет правовое государство, которое будет строго защищать конституционный порядок и те устои, на которых может держаться нормальный социум… — Прахов убедительно говорил. Хоботовцы улыбались, лоснились и выразили всеобщую поддержку праховской компании, пообещав всячески поддерживать, но если уж что будет не так, погрозил Хобот, то уж извините… И он заблеял таким отвратительным смехом, что всех телезрителей в зале едва не стошнило.
Потом, как мне рассказали очевидцы, была встреча двух кланов при закрытых дверях. Там уже никто не лоснился, не сиял, не прибегал к грудному резонатору. Там стоял шум такой силы, что повылетали окна, на улице приостановилось движение, несколько машин перевернулось, а два огромных каштана у входа в Красный дом вылетели из своих гнездовищ.
— Мы вас кормим, содержим, отпаиваем, отглаживаем, блин, в хвост вас и в гриву, — рычал Хобот, — а вы, гаденыши, кроме пожирания, ничего не умеете. Запомните, гады, мы хозяева земли. Мы наверху, а вас просим, бычьи потроха, делать то, как вам указывают…
Говорят, Хобот хватил тут лишку, ибо как только он еще раз прибегнул к уличному жаргону, так с двух сторон, как из-под земли, выросли по два двухметровых амбала, в руках одного был графин с водой, а в руках другого — стакан на металлическом подносе…
— Выпейте, нет, вы выпейте, — приговаривал Прахов. И Хобот выпил и смолк, и тут же амбалы исчезли. — Нам нечего делать с вами. Все уже мы поделили. Вопрос стоит так: как сохранить награбленное.
Положеньице у нас не из простых. Включите двадцать шестой сюжет. Давайте вникнем в существо проблемы.
На экране возникла усатая фигура обозревателя. Он говорил:
— Нет, я не могу понять, кто у вас собственник. Раньше была партия. А теперь? Появился новый собственник, именуемый рыночником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
Совсем иное — горлопаны, функционеры, депутаты — тут сплошная искореженность: впалые груди, сросшиеся пальцы, шестипалость, родимые пятна в самых неподходящих местах, любовниц нет — есть пошлые анекдоты о любви, и после каждого бесконечный хохот и обильная выпивка, массажи неэнергичные, ласковые, нежные, предпочтение отдается богатым, ярким заграничным вещам, домам, дачным строениям, интерьерам.
Когда я издали увидел команду Феликса Трофимовича Хобота, я обомлел: надо же так сбито подобраться. Во-первых, сам Хобот — красавец — стрижка ежик, косая сажень в плечах, этак вальяжно свисает на нем серый в полоску пиджак, скромная рубашка из хлопка — такой чистый, будто его сто лет отпаривали в сауне. Рядом с ним изящный, крепкий, подтянутый Горбунов, референт, помощник, юрист, прилипала, картежник, а в двух шагах Зиновий Штифлер, точно из бронзы вылитый шатен, делец, миллиардер, хозяин двадцати шести акционерных компаний. Он под руку взял Ибрагима Каримова, автомобильного магната, для отвода глаз ставшего начальником автоинспекционных служб, нанявший сто шесть подставных лиц, на которых записано свыше шести миллиардов его доходов. К ним подошел Рем Шумихин, в прошлом профсоюзный лидер, выдвинувший идею профсоюзного бизнеса и скупивший через подставных лиц многие шахты, металлургические заводы и большинство предприятий текстильной промышленности.
Однажды по телевидению я увидел, как навстречу этому клану воротил шла компашка Прахова-старшего. Николай Ильич Прахов, будучи депутатом трех Верховных Советов, баллотировался в четвертый — Самый Главный. Он был в изысканном костюме, сутулился, пергаментная кожа лица жестко ломалась, когда он поворачивал свой калган. Он пытался улыбаться, и его огромные желтые зубы подчеркивали сухость всего его облика. Он был уже вчерашним днем истории, демократии, казнокрадства, локальных войн, любовных историй и захватнических притязаний. Его безвременная кончина уже маячила поодаль, а смертоносность сильно подчеркивала гнилая желеобразная фигура Шубкина, Главного законника и Судьи, с ними были Барбаев — председатель какой-то Согласительной комиссии, несколько медных военачальников, три высших полицейских чина, семь прокуроров и восемь председателей национальных меньшинств. Все они представляли жалкое зрелище, впрочем, до той минуты, пока не стали говорить, а говорить они стали так ошалело и напористо, точно с цепи сорвалось сто тысяч собак: они рычали, щелкали зубами, шипели змеями, изрыгали пламя, как сказочные драконы. Иногда они переходили на шепот и интимные интонации, и тогда их грудные резонаторы издавали такие пленительные звуки, что кое-кто из команды Хобота тут же засыпал. Они уже ни мне, ни публике, ни хоботовскому отродью не казались вчерашним днем, безвременно погибшими и сходящими с политической сцены. Они оживали на глазах и всем своим видом показывали, что их черед только настал.
— Как вы знаете, мне шестьдесят лет, — говорил Прахов, — а в эти годы люди не меняют своих убеждений. Я, как вы помните, резко повернул политический руль, отказавшись от прежнего режима, от диктатуры, от той власти, которая была уже у меня в руках. Мы на трех Советах упразднили старые аппараты. На месте их созданы новые…
— У вас было двадцать миллионов аппаратчиков, а после ваших преобразований стало сорок миллионов. Прокормить такую ораву не в состоянии ни одно государство…
— Правильно вы заметили, — отвечал спокойно Прахов. — Все аппаратные реформы ведут к увеличению штатов — это всеобщая закономерность развития государственных систем. Мы с вами создали двести тысяч акционерных обществ, триста тысяч кооперативов, малых предприятий, сто тысяч инициативных групп — везде, как вам известно, работают освобожденные люди, которых вы называете аппаратчиками.
— Ваша власть не обеспечила порядка в стране. Сплошные забастовки, митинги, демонстрации. Сейчас бастуют все шахты, а значит, стоит металлургия, а раз нет металла — нет машиностроения, легкой промышленности — значит всему конец. В стране голод и нищета, разруха и бедность…
— Мы идем к правовому обществу. У нас есть законодательная власть, исполнительная, судейская. Если это все по-настоящему заработает, возникнет правовое государство, которое будет строго защищать конституционный порядок и те устои, на которых может держаться нормальный социум… — Прахов убедительно говорил. Хоботовцы улыбались, лоснились и выразили всеобщую поддержку праховской компании, пообещав всячески поддерживать, но если уж что будет не так, погрозил Хобот, то уж извините… И он заблеял таким отвратительным смехом, что всех телезрителей в зале едва не стошнило.
Потом, как мне рассказали очевидцы, была встреча двух кланов при закрытых дверях. Там уже никто не лоснился, не сиял, не прибегал к грудному резонатору. Там стоял шум такой силы, что повылетали окна, на улице приостановилось движение, несколько машин перевернулось, а два огромных каштана у входа в Красный дом вылетели из своих гнездовищ.
— Мы вас кормим, содержим, отпаиваем, отглаживаем, блин, в хвост вас и в гриву, — рычал Хобот, — а вы, гаденыши, кроме пожирания, ничего не умеете. Запомните, гады, мы хозяева земли. Мы наверху, а вас просим, бычьи потроха, делать то, как вам указывают…
Говорят, Хобот хватил тут лишку, ибо как только он еще раз прибегнул к уличному жаргону, так с двух сторон, как из-под земли, выросли по два двухметровых амбала, в руках одного был графин с водой, а в руках другого — стакан на металлическом подносе…
— Выпейте, нет, вы выпейте, — приговаривал Прахов. И Хобот выпил и смолк, и тут же амбалы исчезли. — Нам нечего делать с вами. Все уже мы поделили. Вопрос стоит так: как сохранить награбленное.
Положеньице у нас не из простых. Включите двадцать шестой сюжет. Давайте вникнем в существо проблемы.
На экране возникла усатая фигура обозревателя. Он говорил:
— Нет, я не могу понять, кто у вас собственник. Раньше была партия. А теперь? Появился новый собственник, именуемый рыночником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172