«Хорошо, если новичок», — подумал Глаз.
– Петров, с вещами.
«На этап, что ли?» Глаз быстро собрался и пошел за дежурным.
– Заходи.— Дежурный открыл одну из камер.
Камера такая же большая, как и та, из которой его перевели, только в этой полно народу.
– Здорово, ребята.
Глаз бросил матрац на свободную шконку и оглядел пацанов. Их было пятнадцать.
Малолетки в основном тюменские. Из районов всего несколько человек. Сидели за разное. Один — Сокол — за убийство. Трое за разбой. Двое за грабеж. Были и за изнасилование и за воровство. В камере в основном шустряки.
Про зону Глаз им рассказал в первый день, а на другой показал, как в зоне заправляют кровати. Парни потренировались. Получилось неплохо. В этот момент зашел воспитатель, Юрий Васильевич.
– Вот это я понимаю, заправка дак заправка. Как в армии. Это ты, Петров, показал?
– Я, Юрий Васильевич.
– Вот держите такой порядок, полы помойте со скребочком, и будет у вас передовая камера. Только порядок не нарушайте.
Воспитатель поговорил с ребятами и ушел, а они спросили Глаза, как ставят моргушки.
– Это надо на ком-то показать.
– Эй, Толя,— крикнул Сокол,— иди сюда!
Толя был высокий, крепкий, но забитый деревенский парень. Сидел он за изнасилование. В камере был за козла отпущения. Жизнь в тюрьме для него была адом.
Глаз поставил Толю посреди камеры. Одного из ребят на волчок, чтоб дубак не заметил, и, согнув концы пальцев, закатил пацану моргушку. Раздался хлопок. Пацаны заликовали. Всем захотелось попробовать. Самые шустрые стали ставить Толе моргушки. У кого не получалось, пробовали второй раз. Толя не выдержал и сказал:
– Парни, у меня уже голова болит. Не могу больше.
С красным, набитым лицом он лег на шконку и отвернулся к стене.
Вечерами перед отбоем Глаз читал стихи. Лагерные. Кончались лагерные — ребята просили, чтоб читал любые, хоть даже из школьной программы. Глаз помнил все.
Ребятам особенно нравился «Мцыри».
– Глаз,— орали пацаны, когда Глаза забирали на этап,— возвращайся быстрее, мы без тебя от скуки подохнем!
Он попрощался со всеми за руку и под оглушительные вопли покинул камеру.
Насмотревшись на полосатиков и на крытников [10] и наслушавшись воровских историй, Глаз прибыл в КПЗ.
3
В заводоуковском КПЗ заключенных — полно. Но место на нарах Глазу нашлось. Он расстелил демисезонное пальто, в изголовье положил шапку и лег. Он был уверен, даже больше чем уверен, что Бородин его расколоть не сможет. Он может колоть только в тех случаях, когда по делу проходят несколько человек. А Глаз сейчас один. «Грабителей было трое. А я один. Тебе, Федор Исакович, надо найти еще двоих. Как ты их найдешь? Робка сидит в зоне. Ты на него не подумаешь. Вызывать его с зоны просто так не будешь. Чтоб его вызвать, должны быть улики, а у тебя их нет. Нас с ним разделяют тыщи километров. Он есть на свете и одновременно его нет. Значит, с Робкой, Федор Исакович, глухо. Как в танке. Теперь остается Генка. Но и Генки в Падуне нет. Он в Новосибирске. В училище. С Генкой, значит, тоже в ажуре. Тебе его голыми руками не взять. Ну пусть он приедет на каникулы весной и ты решишь допросить его и даже попрешь на него буром — у тебя ничего не получится. Генка тоже не простачок. Он не дурак раскалываться. Если он колонется, ему срок горит, да и немалый. Значит, с Генкой тоже все железно. Насчет его беспокоиться нечего. Ну а насчет меня? Ну а насчет меня ты, Федор Исакович, знаешь, я не сознаюсь даже в тех случаях, когда на меня покажут несколько человек. Скажу — они брешут. Да и кто на этот раз может на меня показать? Нет таких. Конечно, есть Мишка Павленко. Он один знает, что это преступление совершили мы. А что, если Бородин вызовет Мишку и нажмет на него, скажет, нам все известно, так и так, признавайся, а не то и ты их сообщником будешь? Да, Мишка может напугаться, не выдержит и расколется. Очень плохо, что в тюрьме свиданку с сестрой не успел получить. Надо будет у Бородина свиданку просить и шепнуть сестре насчет Мишки, пусть предупредит, чтобы молчал».
Бородин вызвал Глаза на следующий день. Он сидел за столом и писал.
– Федор Исакович, что-то вы постарели. Я вас не видел всего несколько месяцев, и как заметно.
Бородин поднял глаза и нехотя сказал:
– Да, Колька, постареешь с вами. Времени отдохнуть нет. Вот ты сидишь у меня, а я дописываю протокол совсем по другому делу.
Бородин встал из-за стола, закурил беломорину и прошелся по кабинету. Он был выше среднего роста и немного сутулился. Движения его были вялы. Он будто не выспался.
– Я закурю, Федор Исакович?
– Закури.
Бородин стоял у окна и дым пускал в форточку.
– Ну как твои дела, Колька?
– Хорошо.
Бородин внимательно на него посмотрел.
– Да, Федор Исакович, я мать, отца, сестру давно не видел. Сделайте мне свиданку, хоть покажусь им, что жив-здоров.
Бородин смотрел на Глаза устало, как бы нехотя.
– Свиданку тебе еще давать рано. Дадим потом. Сейчас протокол вот составим.
Настроение у Глаза упало.
– Что ж,— сказал Глаз,— протокол составлять? Хотите, показания давать не буду, пока не дадите свиданку? Составляйте протокол без меня.
Бородин все курил беломорину. «Я устал, а ты нам ох как надоел»,— говорил его взгляд.
– Ладно, раз не хочешь давать показания, иди в камеру. В другой раз тогда. Мне сегодня нездоровится.— Бородин провел ладонью по лицу.— Свиданку дадим. Чуть позже.
Глаза увели в камеру. Только вошел, сразу спросили:
– Как дела?
– Да неплохо.
В камере он рассказал, за что его вызвали с зоны. Конечно, зеки понимали, что не зря его вызвали, но ведь зек зеку не скажет, что грабанул ты и что ты кривишь. На следствии кривят все, пока не припрут уликами. И теперь камера будет наблюдать дуэль Глаз — Бородин.
В камере сидело восемь человек. Глаз да еще Женька Макаров, тоже привезенный с зоны, но взросляк, шли в несознанку за старые преступления. Вот за ними и наблюдала камера, расколют их или нет. Зекам было интересно, кто же выйдет победителем — уголовный розыск или уголовник. У Женьки преступление тяжелое — убийство. Вышак ему не горел, так как пострадавший умер через несколько дней. Но у него было восемь лет сроку, и если его раскрутят, то четыре добавят точно. И будет — двенадцать. Женьке — тридцать с небольшим, и половину он провел в тюрьмах и лагерях. А сколько еще сидеть? Он был среднего роста, бледный, но шустрый, половины зубов нет. И несмотря на то, что обвинялся в убийстве, был самый веселый. Духом не падал. Ему завидовали другие, те, кто ждал небольшой срок. Они никак не могли понять, как он, которому, возможно, дадут двенадцать, ходит и шутит больше их, а они снопами валятся на нары, боясь получить два или три года.
Глаз с Женькой нашли общий язык. Они на пару балагурили.
Еще один мужик, лет сорока, шел возвратом с химии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
– Петров, с вещами.
«На этап, что ли?» Глаз быстро собрался и пошел за дежурным.
– Заходи.— Дежурный открыл одну из камер.
Камера такая же большая, как и та, из которой его перевели, только в этой полно народу.
– Здорово, ребята.
Глаз бросил матрац на свободную шконку и оглядел пацанов. Их было пятнадцать.
Малолетки в основном тюменские. Из районов всего несколько человек. Сидели за разное. Один — Сокол — за убийство. Трое за разбой. Двое за грабеж. Были и за изнасилование и за воровство. В камере в основном шустряки.
Про зону Глаз им рассказал в первый день, а на другой показал, как в зоне заправляют кровати. Парни потренировались. Получилось неплохо. В этот момент зашел воспитатель, Юрий Васильевич.
– Вот это я понимаю, заправка дак заправка. Как в армии. Это ты, Петров, показал?
– Я, Юрий Васильевич.
– Вот держите такой порядок, полы помойте со скребочком, и будет у вас передовая камера. Только порядок не нарушайте.
Воспитатель поговорил с ребятами и ушел, а они спросили Глаза, как ставят моргушки.
– Это надо на ком-то показать.
– Эй, Толя,— крикнул Сокол,— иди сюда!
Толя был высокий, крепкий, но забитый деревенский парень. Сидел он за изнасилование. В камере был за козла отпущения. Жизнь в тюрьме для него была адом.
Глаз поставил Толю посреди камеры. Одного из ребят на волчок, чтоб дубак не заметил, и, согнув концы пальцев, закатил пацану моргушку. Раздался хлопок. Пацаны заликовали. Всем захотелось попробовать. Самые шустрые стали ставить Толе моргушки. У кого не получалось, пробовали второй раз. Толя не выдержал и сказал:
– Парни, у меня уже голова болит. Не могу больше.
С красным, набитым лицом он лег на шконку и отвернулся к стене.
Вечерами перед отбоем Глаз читал стихи. Лагерные. Кончались лагерные — ребята просили, чтоб читал любые, хоть даже из школьной программы. Глаз помнил все.
Ребятам особенно нравился «Мцыри».
– Глаз,— орали пацаны, когда Глаза забирали на этап,— возвращайся быстрее, мы без тебя от скуки подохнем!
Он попрощался со всеми за руку и под оглушительные вопли покинул камеру.
Насмотревшись на полосатиков и на крытников [10] и наслушавшись воровских историй, Глаз прибыл в КПЗ.
3
В заводоуковском КПЗ заключенных — полно. Но место на нарах Глазу нашлось. Он расстелил демисезонное пальто, в изголовье положил шапку и лег. Он был уверен, даже больше чем уверен, что Бородин его расколоть не сможет. Он может колоть только в тех случаях, когда по делу проходят несколько человек. А Глаз сейчас один. «Грабителей было трое. А я один. Тебе, Федор Исакович, надо найти еще двоих. Как ты их найдешь? Робка сидит в зоне. Ты на него не подумаешь. Вызывать его с зоны просто так не будешь. Чтоб его вызвать, должны быть улики, а у тебя их нет. Нас с ним разделяют тыщи километров. Он есть на свете и одновременно его нет. Значит, с Робкой, Федор Исакович, глухо. Как в танке. Теперь остается Генка. Но и Генки в Падуне нет. Он в Новосибирске. В училище. С Генкой, значит, тоже в ажуре. Тебе его голыми руками не взять. Ну пусть он приедет на каникулы весной и ты решишь допросить его и даже попрешь на него буром — у тебя ничего не получится. Генка тоже не простачок. Он не дурак раскалываться. Если он колонется, ему срок горит, да и немалый. Значит, с Генкой тоже все железно. Насчет его беспокоиться нечего. Ну а насчет меня? Ну а насчет меня ты, Федор Исакович, знаешь, я не сознаюсь даже в тех случаях, когда на меня покажут несколько человек. Скажу — они брешут. Да и кто на этот раз может на меня показать? Нет таких. Конечно, есть Мишка Павленко. Он один знает, что это преступление совершили мы. А что, если Бородин вызовет Мишку и нажмет на него, скажет, нам все известно, так и так, признавайся, а не то и ты их сообщником будешь? Да, Мишка может напугаться, не выдержит и расколется. Очень плохо, что в тюрьме свиданку с сестрой не успел получить. Надо будет у Бородина свиданку просить и шепнуть сестре насчет Мишки, пусть предупредит, чтобы молчал».
Бородин вызвал Глаза на следующий день. Он сидел за столом и писал.
– Федор Исакович, что-то вы постарели. Я вас не видел всего несколько месяцев, и как заметно.
Бородин поднял глаза и нехотя сказал:
– Да, Колька, постареешь с вами. Времени отдохнуть нет. Вот ты сидишь у меня, а я дописываю протокол совсем по другому делу.
Бородин встал из-за стола, закурил беломорину и прошелся по кабинету. Он был выше среднего роста и немного сутулился. Движения его были вялы. Он будто не выспался.
– Я закурю, Федор Исакович?
– Закури.
Бородин стоял у окна и дым пускал в форточку.
– Ну как твои дела, Колька?
– Хорошо.
Бородин внимательно на него посмотрел.
– Да, Федор Исакович, я мать, отца, сестру давно не видел. Сделайте мне свиданку, хоть покажусь им, что жив-здоров.
Бородин смотрел на Глаза устало, как бы нехотя.
– Свиданку тебе еще давать рано. Дадим потом. Сейчас протокол вот составим.
Настроение у Глаза упало.
– Что ж,— сказал Глаз,— протокол составлять? Хотите, показания давать не буду, пока не дадите свиданку? Составляйте протокол без меня.
Бородин все курил беломорину. «Я устал, а ты нам ох как надоел»,— говорил его взгляд.
– Ладно, раз не хочешь давать показания, иди в камеру. В другой раз тогда. Мне сегодня нездоровится.— Бородин провел ладонью по лицу.— Свиданку дадим. Чуть позже.
Глаза увели в камеру. Только вошел, сразу спросили:
– Как дела?
– Да неплохо.
В камере он рассказал, за что его вызвали с зоны. Конечно, зеки понимали, что не зря его вызвали, но ведь зек зеку не скажет, что грабанул ты и что ты кривишь. На следствии кривят все, пока не припрут уликами. И теперь камера будет наблюдать дуэль Глаз — Бородин.
В камере сидело восемь человек. Глаз да еще Женька Макаров, тоже привезенный с зоны, но взросляк, шли в несознанку за старые преступления. Вот за ними и наблюдала камера, расколют их или нет. Зекам было интересно, кто же выйдет победителем — уголовный розыск или уголовник. У Женьки преступление тяжелое — убийство. Вышак ему не горел, так как пострадавший умер через несколько дней. Но у него было восемь лет сроку, и если его раскрутят, то четыре добавят точно. И будет — двенадцать. Женьке — тридцать с небольшим, и половину он провел в тюрьмах и лагерях. А сколько еще сидеть? Он был среднего роста, бледный, но шустрый, половины зубов нет. И несмотря на то, что обвинялся в убийстве, был самый веселый. Духом не падал. Ему завидовали другие, те, кто ждал небольшой срок. Они никак не могли понять, как он, которому, возможно, дадут двенадцать, ходит и шутит больше их, а они снопами валятся на нары, боясь получить два или три года.
Глаз с Женькой нашли общий язык. Они на пару балагурили.
Еще один мужик, лет сорока, шел возвратом с химии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117