Или коллегам, которые его моментально застучат тем же «Полям», принявшим на работу флибустьера-контрафактора? Пожалуется он… В финансовых джунглях живешь, Нунций, дорогой, радуйся, что перешел с повышением в чине и окладе и не цепляйся за то, что уже принадлежит другим. Так мы ему влепим, если он заявится скандалить. И он тихо заткнется. Скажи Аните, пусть позвонит полковнику заранее и назначит время. И пусть сделает это на день раньше обычного.
— Сигорд, вы циник и акула капитализма.
— Был бы акулой — карасей бы не жрал, а так и до щуки пока не дотягиваю, увы.
— А угрызения так называемой совести, вы их не боитесь?
— Кто же их боится в эпоху глобализма и космических полетов? Почему бы тебе не обзвонить всех своих знакомых и не сообщить им, что фирма «Дом фондовых ремесел» берет себе «за услуги» заметно больше, нежели себестоимость этих услуг умноженная на средний по стране процент рентабельности?
— А вы уверены, что «заметно больше» и вообще…
— Аарону Зальцману ты собственноручно выписывал счетец, не помнишь? Да. Именно, «ах, это», так что не перебивай. Почему бы тебе также не обзвонить всю нашу пятиталеровую клиентуру и не сообщить им, тем самым облегчая муки твоей изнеженной совести, что мы, в качестве «прокладочного» регистратора промежуточной сделки, способствовали мелкому шулерству со стороны многоуважаемых наших коллег-брокеров, напаривающих и своих клиентов-физических лиц, и своих работодателей, то есть фирмы, где они трудятся по найму, либо контракту?
— Во-первых, потому что это будет нарушением деловой этики, а во-вторых — бизнес таков.
— Да ты что? А я думал… читал, что бизнес — это деловое общение с целью взаимовыгодного обмена услугами, либо товарами…
— Одно другого не исключает, Сигорд, и вы совершенно напрасно пытаетесь погрузить меня в пучины дешевой демагогии.
— То есть, обзванивать и каяться ты не собираешься?
— Не собираюсь.
— И молодец. И я со своей стороны обязуюсь ни сегодня, ни впредь не испытывать по профессиональным поводам никаких угрызений чего бы то ни было.
Яблонски открыл было рот, чтобы возразить Сигорду, объяснить ему разницу между предприимчивостью, то есть здоровым эгоизмом, на котором стоит весь бизнес, вся автономная жизнь человеческой личности, и бизнес-жлобством, от которого следует держаться как можно дальше… Но что толку объяснять, когда Сигорд, волчина, и так все давно прочувствовал на собственной шкуре и эту разницу сечет не многим хуже его, Яблонски; но он потому и спрятался в бизнесе за чужую спину, чтобы не испытывать те самые муки и угрызения, а с легкой душой спихнуть их на лидера, принимающего решения и всю тяжесть ответственности за них, от сумы и до тюрьмы, не говоря уже об этой самой совести.
— Какая совесть, Ян? Ты на рекламу посмотри и ее проводников и носителей. Ты прислушайся к тому, что говорит телевизор на темы мировой экономики, а особенно политики, что газеты пишут. Совесть — религия слабых.
— А что же тогда религия сильных? Деньги, да?
— Деньги — всего лишь навоз, гумус, на котором лучше и дружнее произрастает сила. Религия сильных — это… Это… — Сигорд крякнул и задумался на секунды. — Нашел! Сила — сама по себе религия, философский камень, ибо никто еще не получал ее в чистом виде, ни Александр Македонский, ни Цезарь, ни Джон Рокфеллер старший. Она есть — но ее не достичь по максимуму, всегда будет лигатура и вредные примеси. — Яблонски склонил голову набок и задержал на отлете руку с ключами.
— Что-то такое странное вы несете, Сигорд, вы уж извините, непонятное и не сказать, чтобы особенно умное.
— Не важно. Сила не нуждается в логике и уме, она не обязана быть понятной. Сила живет внутри нас и умирает там же.
— И при чем тут совесть?
— Вот и я говорю: при чем тут совесть, если есть сила? Ладно, куда-то мы не туда залезли, в какие-то доморощенные схоластические дебри. Лезь в мотор и езжай, а то видишь — на нас патрульные посматривают, думают, небось, что мы раскричались и вот-вот в ножи пойдем друг на друга.
— До завтра.
— И тебе того же.
* * *
— Молчи! Мне материнское сердце подсказывает, что он обманывает тебя!
— Мамочка! На этот раз оно ошиблось, ваше чуткое сердце. Хотел бы — давно бы уже обманул он меня. А вы оглянитесь вокруг: сколько всякого барахла нас теперь окружает? Мы себе и домработницу завели, и легковой автомобиль у нас имеется, и экономить до получки нам теперь не приходится… И, кстати говоря, на черный день есть, «гробовые» отложены — все это благодаря новым временам, то есть тому, что работаю с этим Сигордом. И то, что он гораздо больше моего имеет — ну вот никак меня не трогает, не задевает.
— Это оттого, что ты добрый и бескорыстный. И умный! Потому он за тебя и держится, что сам бы ничего не смог, а тебя можно эксплуатировать за гроши. Да, да, да!
— Мама, это не так. Он даже в уставный договор меня вписал, хотя я его совсем не просил об этом.
— И что тебе этот договор?
— А то, что моя доля в нем — сорок тысяч талеров с лишним. И то если считать по номиналу, а на деле — так и дороже стоит.
— Не такие уж и большие деньги — сорок тысяч.
— Что-что?
— Я к тому, что ты заслуживаешь большего; деньги, конечно, немалые, хотя и… Ну хорошо, пусть сорок. Где они?
— Там, в деле. А у меня документы, это подтверждающие.
— Что я и говорила: у тебя бумажка, а у него деньги.
— Мама. Вы можете сердиться, можете плакать, но я повторяю: дела — это дела, их веду я и прошу вас не пытаться вмешиваться. Меня устраивает нынешнее положение вещей, и я никогда никого не кусал в спину, не сделаю этого и впредь: Сигорд опирается на меня, я на него, — и так будет, пока один из нас не обманет. Это буду точно не я, и уверен, что не он. Закрыли тему, мамочка. Мы, кстати, опять при дополнительных доходах, посему хочу свозить вас к теплому океану на выходные, плюс пару дней я испросил за счет фирмы. Да не на наше побережье — на северные пляжи, в четырехзвездочный отель, очень спокойный, очень уютный. Вечное солнце, бриз, пальмы шелестят, волны плещут, воздух напоен кислородом… Вот билеты на самолет! Довольны ли мы?
— А-а-а-х, Янечек… За что мне судьба ниспослала такого замечательного сына! Дай платочек, я опять разнюнилась, но уже от радости…
* * *
После покупки акций «Южного побережья» прошел месяц вялого ожидания, за который мысль о том, что свободные деньги на счету превратились в «товар», что «деньги работают» (Сигорд считал это выражение пошлым, но сам вдруг применил его, с кривой улыбкой, правда), стала привычною, и Сигорд с Яблонски занимались тем, что окучивали вскопанные уже грядки — обслуживали имеющуюся клиентуру и вербовали новую. Но жарко следили за котировками. «Мы потеряли десять тысяч» — докладывал Яблонски устно и по телефону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
— Сигорд, вы циник и акула капитализма.
— Был бы акулой — карасей бы не жрал, а так и до щуки пока не дотягиваю, увы.
— А угрызения так называемой совести, вы их не боитесь?
— Кто же их боится в эпоху глобализма и космических полетов? Почему бы тебе не обзвонить всех своих знакомых и не сообщить им, что фирма «Дом фондовых ремесел» берет себе «за услуги» заметно больше, нежели себестоимость этих услуг умноженная на средний по стране процент рентабельности?
— А вы уверены, что «заметно больше» и вообще…
— Аарону Зальцману ты собственноручно выписывал счетец, не помнишь? Да. Именно, «ах, это», так что не перебивай. Почему бы тебе также не обзвонить всю нашу пятиталеровую клиентуру и не сообщить им, тем самым облегчая муки твоей изнеженной совести, что мы, в качестве «прокладочного» регистратора промежуточной сделки, способствовали мелкому шулерству со стороны многоуважаемых наших коллег-брокеров, напаривающих и своих клиентов-физических лиц, и своих работодателей, то есть фирмы, где они трудятся по найму, либо контракту?
— Во-первых, потому что это будет нарушением деловой этики, а во-вторых — бизнес таков.
— Да ты что? А я думал… читал, что бизнес — это деловое общение с целью взаимовыгодного обмена услугами, либо товарами…
— Одно другого не исключает, Сигорд, и вы совершенно напрасно пытаетесь погрузить меня в пучины дешевой демагогии.
— То есть, обзванивать и каяться ты не собираешься?
— Не собираюсь.
— И молодец. И я со своей стороны обязуюсь ни сегодня, ни впредь не испытывать по профессиональным поводам никаких угрызений чего бы то ни было.
Яблонски открыл было рот, чтобы возразить Сигорду, объяснить ему разницу между предприимчивостью, то есть здоровым эгоизмом, на котором стоит весь бизнес, вся автономная жизнь человеческой личности, и бизнес-жлобством, от которого следует держаться как можно дальше… Но что толку объяснять, когда Сигорд, волчина, и так все давно прочувствовал на собственной шкуре и эту разницу сечет не многим хуже его, Яблонски; но он потому и спрятался в бизнесе за чужую спину, чтобы не испытывать те самые муки и угрызения, а с легкой душой спихнуть их на лидера, принимающего решения и всю тяжесть ответственности за них, от сумы и до тюрьмы, не говоря уже об этой самой совести.
— Какая совесть, Ян? Ты на рекламу посмотри и ее проводников и носителей. Ты прислушайся к тому, что говорит телевизор на темы мировой экономики, а особенно политики, что газеты пишут. Совесть — религия слабых.
— А что же тогда религия сильных? Деньги, да?
— Деньги — всего лишь навоз, гумус, на котором лучше и дружнее произрастает сила. Религия сильных — это… Это… — Сигорд крякнул и задумался на секунды. — Нашел! Сила — сама по себе религия, философский камень, ибо никто еще не получал ее в чистом виде, ни Александр Македонский, ни Цезарь, ни Джон Рокфеллер старший. Она есть — но ее не достичь по максимуму, всегда будет лигатура и вредные примеси. — Яблонски склонил голову набок и задержал на отлете руку с ключами.
— Что-то такое странное вы несете, Сигорд, вы уж извините, непонятное и не сказать, чтобы особенно умное.
— Не важно. Сила не нуждается в логике и уме, она не обязана быть понятной. Сила живет внутри нас и умирает там же.
— И при чем тут совесть?
— Вот и я говорю: при чем тут совесть, если есть сила? Ладно, куда-то мы не туда залезли, в какие-то доморощенные схоластические дебри. Лезь в мотор и езжай, а то видишь — на нас патрульные посматривают, думают, небось, что мы раскричались и вот-вот в ножи пойдем друг на друга.
— До завтра.
— И тебе того же.
* * *
— Молчи! Мне материнское сердце подсказывает, что он обманывает тебя!
— Мамочка! На этот раз оно ошиблось, ваше чуткое сердце. Хотел бы — давно бы уже обманул он меня. А вы оглянитесь вокруг: сколько всякого барахла нас теперь окружает? Мы себе и домработницу завели, и легковой автомобиль у нас имеется, и экономить до получки нам теперь не приходится… И, кстати говоря, на черный день есть, «гробовые» отложены — все это благодаря новым временам, то есть тому, что работаю с этим Сигордом. И то, что он гораздо больше моего имеет — ну вот никак меня не трогает, не задевает.
— Это оттого, что ты добрый и бескорыстный. И умный! Потому он за тебя и держится, что сам бы ничего не смог, а тебя можно эксплуатировать за гроши. Да, да, да!
— Мама, это не так. Он даже в уставный договор меня вписал, хотя я его совсем не просил об этом.
— И что тебе этот договор?
— А то, что моя доля в нем — сорок тысяч талеров с лишним. И то если считать по номиналу, а на деле — так и дороже стоит.
— Не такие уж и большие деньги — сорок тысяч.
— Что-что?
— Я к тому, что ты заслуживаешь большего; деньги, конечно, немалые, хотя и… Ну хорошо, пусть сорок. Где они?
— Там, в деле. А у меня документы, это подтверждающие.
— Что я и говорила: у тебя бумажка, а у него деньги.
— Мама. Вы можете сердиться, можете плакать, но я повторяю: дела — это дела, их веду я и прошу вас не пытаться вмешиваться. Меня устраивает нынешнее положение вещей, и я никогда никого не кусал в спину, не сделаю этого и впредь: Сигорд опирается на меня, я на него, — и так будет, пока один из нас не обманет. Это буду точно не я, и уверен, что не он. Закрыли тему, мамочка. Мы, кстати, опять при дополнительных доходах, посему хочу свозить вас к теплому океану на выходные, плюс пару дней я испросил за счет фирмы. Да не на наше побережье — на северные пляжи, в четырехзвездочный отель, очень спокойный, очень уютный. Вечное солнце, бриз, пальмы шелестят, волны плещут, воздух напоен кислородом… Вот билеты на самолет! Довольны ли мы?
— А-а-а-х, Янечек… За что мне судьба ниспослала такого замечательного сына! Дай платочек, я опять разнюнилась, но уже от радости…
* * *
После покупки акций «Южного побережья» прошел месяц вялого ожидания, за который мысль о том, что свободные деньги на счету превратились в «товар», что «деньги работают» (Сигорд считал это выражение пошлым, но сам вдруг применил его, с кривой улыбкой, правда), стала привычною, и Сигорд с Яблонски занимались тем, что окучивали вскопанные уже грядки — обслуживали имеющуюся клиентуру и вербовали новую. Но жарко следили за котировками. «Мы потеряли десять тысяч» — докладывал Яблонски устно и по телефону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107