Темнело. Сигорд пошарил по карманам — следовало не мешкая позвонить, вызвать такси и ехать тосковать домой, в уют, потому как здесь не время и не место бродить человеку его внешнего вида и физических возможностей… Трубку он благополучно утерял, либо забыл на работе, что в данном случае равноценно для возможных последствий. Даже если все завершится благополучно — считай простудился, ноги сбил. Ну и что??? Да и хрен с ними, с ногами! Куда их теперь экономить? Для чего теперь жить? И для кого? Сигорд потрогал взглядом то место на воде, где он в тот кошмарный день решил утопиться… Вон там… Или еще правее?.. Угу, фиг вспомнишь в таких условиях… Ладно, поиск подождет, а пока — надо отсюда выбираться. Куда идти? — Любая сторона хороша, лишь бы там нашлось такси, или хотя бы любой общественный транспорт, способный доставить его в цивилизованные места. Сигорд, конечно же, помнил местную топографию, он пошел знакомым путем и — совсем не удивительно, что оказался неподалеку от заброшенной двухэтажки, где он когда-то…
Тем временем, стало окончательно темно. Сколько еще ему идти до хорошо освещенных улиц, где легко тормознуть такси, или хотя бы предприимчивого бомбилу-частника? Однако, вовсе не факт, что они возьмут к себе на борт, вот такого вот… Сигорд с сомнением наклонился и всмотрелся: даже в темноте видно, как высоко грязны его брюки, штиблеты тем паче… Но это пустяки, с кем не бывает… Джентльмен в обществе джентльменов, после дерби, нажрался портвейну и на пути в родовое поместье заблудился… Вспоминается, что идти до тех людных мест минут двадцать-пятнадцать, это считая по светлому времени суток, в темноте дольше; но опять же не обязательно, что он доберется туда целым и невредимым. Если вообще доберется. Одно дело, когда по трущобам ковыляет примелькавшийся бомж, бесстрашный в своей нищете и бесприютности, а другое — когда идет гусь непуганый, с которого есть что снять, тем более чужак. Чужак, именно чужак — кто в нем своего признает? «Погодите, братцы, я же свой, я тот самый Сигорд, который в отрепьях по канавам шнырял!..» Ну и что, подумаешь, явился, ветеран помоек… Здесь старых заслуг не помнят и вообще долго не живут. А вдруг в доме кто-то есть? Почему бы там не обосноваться новым жильцам, таким же, как и он когда-то, ханыгам, так же как и он когда-то поселился? И вообще чудо, что дом еще стоит — сколько времени-то прошло…
Сигорд решился: хватит маячить и мозолить… он зайдет внутрь и если вдруг, на его счастье, там никого нет, то он, по старой памяти, худо-бедно переждет на чердаке два-три часа, до утра, или, хотя бы, до глухого подутра, когда утихомириваются и засыпают все опасные обитатели ночного дна: бродяги, хулиганы, штопорилы, наркоманы, маньяки… Лягавые — они тоже не ягнята с кроликами, и днем, и ночью, в особенности если на голодный карман, или прицельно привяжутся; и все же, как правило, их можно особо не опасаться, покуда ты не бедно выглядишь, при наличной монете и держишь себя в определенных поведенческих рамках… Сигорд потянулся было искать бумажник, но одумался и зашагал к дому — там посмотрит, если, конечно, все с ним будет нормально и без приключений.
Странно: когда ты гол и нищ — тебе нечего терять, кроме страха перед будущим, которое вот-вот наступит тебе на шею, а когда ты сыт, обут, одет и привык ощущать наличие карманных денег — страх почему-то не исчезает, он приспосабливается к обстоятельствам и помыкает тобою с прежней легкостью.
Ум забыл — тело помнило: Сигорд дошел до своего бывшего логова на чердаке легко, даже и не на ощупь, ступая на «правильные» ступеньки, перешагивая через дыры и мусорные баррикадки… Словно бы само все под ноги стелилось, услужливо и бережно.
Он у себя. Никого, и ничего, нет, и не было с того далекого дня. Ни хрена не видно, а спичек, естественно, нет. Но есть зажигалка и сигареты. Но это чуть после. Сигорд потянул ноздрями раз, другой — очень уж шумно у него вышло, как лошадь фыркает, небось и на улице слышно. Нет, точно нет: не осталось ни одного «обжитого» запаха, только плесень и, одновременно, пыльная штукатурка унылые ароматы дают. Ни куревом, ни дерьмом с мочой, ни бульоном на кубиках, ни потной постельной рухлядью… Но какие-то тряпки под ногами ощущаются, видимо те, что еще от него же и остались. Сигорд терпеливо стоял и ждал, пока глаза привыкнут, приспособятся к мраку, зажигалка ему еще пригодится. Спешить некуда, только вот ноги устали. Весенняя ночь постепенно утратила густоту и однородность, пошла черно-серыми пятнами: это ровный квадрат окна, это… просто ободранный кусок стены. Светлое на полу — бумага по типу оберточной, сухая и наверняка очень грязная, мазучая. Там, в черном углу, должна быть его лежанка и главное — не споткнуться, не напороться ни на что такое руки-ноги-вредящее. Сигорд отвел руку чуть вниз и назад, чтобы не ослепило в первый момент, щелкнул зажигалкой. Да, можно легко подойти и попытаться на этой самой лежанке усесться. Горбатая, вся продавленная, на фига он ее так раскурочивал? Сигорд плохо помнил события той последней ночевки на чердаке, но, похоже, он пытался разломать и отпинать на прощание лежанку эту несчастную. Видимо, чтобы никому после него не досталась. Вот здесь у него стояли канистры с водой, там должна лежать чугунная сковородка, ну-ка… О, боже!!!.. Что?.. Ф-у-у-ухххх… Как быстро, оказывается, можно напугаться до инфаркта и обморока, а всего-то делов — в зеркало нежданно заглянуть. Кусок-то здоровенный, от зеркала, был и тоже уцелел, в нем легко поместилось и угадалось движение силуэта, наперерез ему, Сигорду. А сразу-то не сообразить при тусклом огоньке, что это он сам движется-шевелится, В темноте, без зажигалки, было бы еще страшнее увидеть эдакое; кстати, ее пора выключать. Вот так. Не лежанка, а Новые Анды со склонами. О-от, как ноги устали. Сейчас бы их распрямить, расположить горизонтально… туда, ниже… вдоль позвоночника… и уже утречком спокойно…
Ночь только-только вступила в свои права, скромное тепло весеннего дня медлило, не желало уходить с бабилонских улиц, но уже пополз, пополз по городу тихий туманный холод, одновременно с двух сторон, с Тикса и от залива, от самого центра и с окраин. В жилых, обжитых домах абсолютно все излучает тепло: батареи, плиты, лампы, живые обитатели, а в заброшенных — что успели накопить стены за солнечный день, то и хранится, но уж не до утра, естественно, редко когда до половины ночи, в зависимости от толщины, надежности стен и доброй воли дневного светила.
Сигорд решил не снимать ботинки, только поджал ноги под себя, растянул, расправил, как мог, снятое пальто, чтобы укрыться хватило, и попытался заснуть. Две, пять, десять минут прошло, сон все не шел, а вместо него внезапно подступили слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Тем временем, стало окончательно темно. Сколько еще ему идти до хорошо освещенных улиц, где легко тормознуть такси, или хотя бы предприимчивого бомбилу-частника? Однако, вовсе не факт, что они возьмут к себе на борт, вот такого вот… Сигорд с сомнением наклонился и всмотрелся: даже в темноте видно, как высоко грязны его брюки, штиблеты тем паче… Но это пустяки, с кем не бывает… Джентльмен в обществе джентльменов, после дерби, нажрался портвейну и на пути в родовое поместье заблудился… Вспоминается, что идти до тех людных мест минут двадцать-пятнадцать, это считая по светлому времени суток, в темноте дольше; но опять же не обязательно, что он доберется туда целым и невредимым. Если вообще доберется. Одно дело, когда по трущобам ковыляет примелькавшийся бомж, бесстрашный в своей нищете и бесприютности, а другое — когда идет гусь непуганый, с которого есть что снять, тем более чужак. Чужак, именно чужак — кто в нем своего признает? «Погодите, братцы, я же свой, я тот самый Сигорд, который в отрепьях по канавам шнырял!..» Ну и что, подумаешь, явился, ветеран помоек… Здесь старых заслуг не помнят и вообще долго не живут. А вдруг в доме кто-то есть? Почему бы там не обосноваться новым жильцам, таким же, как и он когда-то, ханыгам, так же как и он когда-то поселился? И вообще чудо, что дом еще стоит — сколько времени-то прошло…
Сигорд решился: хватит маячить и мозолить… он зайдет внутрь и если вдруг, на его счастье, там никого нет, то он, по старой памяти, худо-бедно переждет на чердаке два-три часа, до утра, или, хотя бы, до глухого подутра, когда утихомириваются и засыпают все опасные обитатели ночного дна: бродяги, хулиганы, штопорилы, наркоманы, маньяки… Лягавые — они тоже не ягнята с кроликами, и днем, и ночью, в особенности если на голодный карман, или прицельно привяжутся; и все же, как правило, их можно особо не опасаться, покуда ты не бедно выглядишь, при наличной монете и держишь себя в определенных поведенческих рамках… Сигорд потянулся было искать бумажник, но одумался и зашагал к дому — там посмотрит, если, конечно, все с ним будет нормально и без приключений.
Странно: когда ты гол и нищ — тебе нечего терять, кроме страха перед будущим, которое вот-вот наступит тебе на шею, а когда ты сыт, обут, одет и привык ощущать наличие карманных денег — страх почему-то не исчезает, он приспосабливается к обстоятельствам и помыкает тобою с прежней легкостью.
Ум забыл — тело помнило: Сигорд дошел до своего бывшего логова на чердаке легко, даже и не на ощупь, ступая на «правильные» ступеньки, перешагивая через дыры и мусорные баррикадки… Словно бы само все под ноги стелилось, услужливо и бережно.
Он у себя. Никого, и ничего, нет, и не было с того далекого дня. Ни хрена не видно, а спичек, естественно, нет. Но есть зажигалка и сигареты. Но это чуть после. Сигорд потянул ноздрями раз, другой — очень уж шумно у него вышло, как лошадь фыркает, небось и на улице слышно. Нет, точно нет: не осталось ни одного «обжитого» запаха, только плесень и, одновременно, пыльная штукатурка унылые ароматы дают. Ни куревом, ни дерьмом с мочой, ни бульоном на кубиках, ни потной постельной рухлядью… Но какие-то тряпки под ногами ощущаются, видимо те, что еще от него же и остались. Сигорд терпеливо стоял и ждал, пока глаза привыкнут, приспособятся к мраку, зажигалка ему еще пригодится. Спешить некуда, только вот ноги устали. Весенняя ночь постепенно утратила густоту и однородность, пошла черно-серыми пятнами: это ровный квадрат окна, это… просто ободранный кусок стены. Светлое на полу — бумага по типу оберточной, сухая и наверняка очень грязная, мазучая. Там, в черном углу, должна быть его лежанка и главное — не споткнуться, не напороться ни на что такое руки-ноги-вредящее. Сигорд отвел руку чуть вниз и назад, чтобы не ослепило в первый момент, щелкнул зажигалкой. Да, можно легко подойти и попытаться на этой самой лежанке усесться. Горбатая, вся продавленная, на фига он ее так раскурочивал? Сигорд плохо помнил события той последней ночевки на чердаке, но, похоже, он пытался разломать и отпинать на прощание лежанку эту несчастную. Видимо, чтобы никому после него не досталась. Вот здесь у него стояли канистры с водой, там должна лежать чугунная сковородка, ну-ка… О, боже!!!.. Что?.. Ф-у-у-ухххх… Как быстро, оказывается, можно напугаться до инфаркта и обморока, а всего-то делов — в зеркало нежданно заглянуть. Кусок-то здоровенный, от зеркала, был и тоже уцелел, в нем легко поместилось и угадалось движение силуэта, наперерез ему, Сигорду. А сразу-то не сообразить при тусклом огоньке, что это он сам движется-шевелится, В темноте, без зажигалки, было бы еще страшнее увидеть эдакое; кстати, ее пора выключать. Вот так. Не лежанка, а Новые Анды со склонами. О-от, как ноги устали. Сейчас бы их распрямить, расположить горизонтально… туда, ниже… вдоль позвоночника… и уже утречком спокойно…
Ночь только-только вступила в свои права, скромное тепло весеннего дня медлило, не желало уходить с бабилонских улиц, но уже пополз, пополз по городу тихий туманный холод, одновременно с двух сторон, с Тикса и от залива, от самого центра и с окраин. В жилых, обжитых домах абсолютно все излучает тепло: батареи, плиты, лампы, живые обитатели, а в заброшенных — что успели накопить стены за солнечный день, то и хранится, но уж не до утра, естественно, редко когда до половины ночи, в зависимости от толщины, надежности стен и доброй воли дневного светила.
Сигорд решил не снимать ботинки, только поджал ноги под себя, растянул, расправил, как мог, снятое пальто, чтобы укрыться хватило, и попытался заснуть. Две, пять, десять минут прошло, сон все не шел, а вместо него внезапно подступили слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107