Но Неведомое во мраке, все во власти вечной неутолимой жажды и неукротимого глада, не слышало и не желало ничего слушать, ведь цель настигнута, добыча предельно близка, она уже почти на языке, и если бы не эти презренные руины… Дом чувствовал, что предел близок, что уже и он окончательно изнемог в неравной схватке, что живого в нем осталась единственная искра и скоро ей погаснуть… А до спасительного рассвета десятки, сотни минут, до утра очень, очень далеко… Как вынести, как перемочь эту муку в одиночку? Проснись же, проснись, человек, помоги хоть немного…
Никакая пытка, никакой мрак не вечны — и рассвет пришел, и привел за собою короткую свежесть солнечного утра, против которой ужас мрачного Неведомого оказался бесцветен и беспомощен.
Человек зашелся в тяжелом глухом кашле и проснулся. Первое, что он сделал спросонок — нащупал и нацепил очки. Осколок зеркала показал ему небритую, мятую физиономию с темными мешочками под глазами, заметными даже сквозь массивную роговую оправу. Брюки по колено оказались каляными, вымазанными в какой-то глине, а пальто… Странно, пальто как раз и не помялось, да и почти не запачкалось, только пыль оббить с рукавов и спины… Жизнь и краски вокруг — словно с глубокого похмелья, и ощущения очень даже похожи, сердце аж хрустит. Надо попробовать жить дальше, у него ведь есть идея… Есть идея? Есть, вот и надо реализовывать. А уж если и она лопнет, ну тогда и… можно будет чего-нибудь окончательно решить и с делами, и… Бумажник. Где лопатник? Вот он. Карточка — уже хорошо, только есть ли банкоматы в этом медвежьем углу?.. Ага, наличные: сотня, две… три! Более чем достаточно для таксистов, которым и не такое приходилось видеть и возить по двойному счетчику… Вперед. Вот же… Ни умыться, ни поссать, хотя… Сигорд поразмыслил с минуту, однако решил потерпеть и справить нужду в домашний унитаз — постеснялся вдруг мочиться в прежнее место, в чердачную дырку.
— Спасибо тебе, дом, за приют, за… Бог даст — увидимся еще. Спасибо, старина! — Но Дом, почти ослепший и оглохший после бесконечного ночного кошмара, не ответил ему, сил только и хватило услышать прощальные мысли и вздохнуть коротко.
Дом все понял. Человечек снова уходит от него, со словами благодарности, но без любви в сердце, и уже никогда не вернется, нет. А вдруг и вспомнит…
Глава одиннадцатая
Она для размышлений. Некоторые мыслители считают, что настоящее — это след, оставленный нам от будущего, а иные умники напротив: что будущее — это следы настоящего.
Пусть пока резвятся и те, и другие: грядущее без нас разберется с прошлым, определит, какое из этих мировоззрений настоящее.
— Счастлив ваш бог, Сигорд, могли бы вас и подмести за милую душу! Да, вы не смейтесь, нынче на каждом перекрестке или танк, или бронетранспортер. Чуть кто зазевался нетрезвым вечером, или просто показался подозрительным — полиция с военными тут как тут: за шиворот и в кутузку, кормить клопов до выяснения обстоятельств! В камеру, к уголовникам.
— Я и не смеюсь, но насчет танков ты загибаешь, да и бронетранспортеров я что-то там не видел.
— А потому что они, в основном, в центре дислоцированы, зачем в трущобах бронетранспортер? Ну, да, ну в последнюю неделю поубирали войска с улиц, но на полицию все жалуются: они после этого кошмарного убийства все как с цепи сорвались. Облавы каждый день и каждую ночь, бандитов всяких расстреливают без суда и следствия, стоит только им при обыске оружие найти опаснее перочинного ножа. Женщин дубинками бьют, я вас уверяю! — Сигорд вяло ухмыльнулся:
— Не только дубинками. И не только женщин. Когда ногами в живот пинают — а ноги у них в специальных ботинках — ощущения столь же богатые, если не больше, как и от дубинок, по опыту знаю. Насчет расстрелов — не в курсе, не пробовал.
— Это у вас студенческий опыт протестов, да? Волнения, манифестации, ленточки?
— Нет, это опыт обезьянника, так называемого спецприемника, куда полиция влачит для дальнейших разбирательств провинившихся, зазевавшихся и нетрезвых. Обезьянник еще не камера, но уже и не совсем свобода. Впрочем, кому это может быть интересно?..
— Как это — кому??? Мне интересно. Вы ведь никогда про себя не рассказываете, а почему?
— По кочану, дорогой Ян. Вы, любезный сэр, уже не менее пяти минут оторвали от моего производственного совещания с вами.
— А… да, извините, конечно…
— Пятисотку принес?
— Да, естественно, вот. Может, больше надо? — Яблонски замялся на мгновение, — У меня есть… немного…
— У тебя-то, может быть и есть, да у меня не густо. Короче, держи, только пересчитай, двадцать четыре тысячи пятьсот. Итого, вместе с твоими, двадцать пять тысяч ровно. Вот еще тысяча, это тебе на перерегистрацию. Всю нашу команду я только что отпустил во внеочередной отпуск за свой счет, сказал что на месяц, а наверняка — до конца года получится, а то и…. Нас с тобою сей нежданный предновогодний отпуск не касается, потому как мы будем увеличивать Уставный фонд до тридцати пяти тысяч талеров, в свою очередь распределенный на три с половиной миллиона виртуальных акций по пенсу штука. По номинальному пенсу, разумеется, потому как реального пенса нынче за всю нашу контору чохом никто не даст.
— Ну уж вы уж очень мрачно смотрите на мир. Биржа-то на месте стоит, торги идут, время бежит — все у нас будет хорошо.
— Угу. Биржа-то есть, да нам на ней работать нечем. Двадцать пять тысяч талеров — это мой последний резерв, но он ни с каким ноу-хау в совокупности не способен заменить пятьдесят миллионов оборотных средств. Не — способен, понимаешь?
— Понимаю, не возбуждайтесь так, Сигорд. Все понимаю, но выхода другого у нас нет, верно?
— Верно. Разве что дурной кредит на нас свалится. Ты можешь заняться поисками кредита для нас? Вдвоем-то нам не фиг перед монитором сидеть, в цифры пялиться. На любых условиях, если они хоть сколько-нибудь разумны и реальны.
— Ну… попробую… Сразу взяться, или сначала Уставный фонд?
— Уставный сначала. А в первую голову, вне всякой очереди, — деньги на счет положи, не спутай назначения платежа.
— Я — не — спутаю.
— Ну и молодец.
— Рад стараться. А зарплату мы будем получать?
— В перспективе? Будем. В грядущем месяце — это уже как Бог спроворит. Намекаю: если ты немедленно, прямо сейчас, в три своих гулких глотка, допьешь этот хренячий чай и побежишь по Президентскому проспекту, Яблонски, туда, вдаль, по направлению к банку, то ты успеешь положить деньги на наш счет, а я, здесь, на них сыграть.
— Я на моторе, зачем мне куда-то пешком бежать, я вас спрашиваю? Утренний чай должен усваиваться никуда не спеша.
— Все равно побежал, усвоишь по дороге.
— Угу. А то — что, зарплаты лишите? Ну ладно, не закипайте, босс, я же пошутил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107