Радиосвязь держать не один раз в сутки, а непрерывно. В конце концов, руководствуясь указаниями с Земли, вы увидите корабль.
Через восемь минут пришел ответ:
— Приняли полностью. Приступаем к выполнению вашего плана. “СССР-КС3” немедленно начнет поворот. Радиосвязь будет поддерживаться непрерывно. Разделяем надежду на благополучный исход. Белопольский. Перехожу на прием.
— Желаем успеха, — коротко ответил Камов.
Говорить больше было нечего. Все, что нужно, он сообщил Белопольскому. План вступил в действие. Он был единственно возможным при подобных обстоятельствах, и его без колебании приняла правительственная комиссия.
Руководимый указаниями с Земли, звездолет не позже чем через трое суток подлетит к тому месту, где находится корабль фаэтонцев. По наблюдениям, которые производились сегодня утром, он приближался к Венере со скоростью в пятьдесят километров в секунду. Такую скорость при необходимости мог развить и “СССР-КС3”. Если “фаэтонец” не полетит еще быстрее, Белопольский сумеет подойти к нему вплотную. Тогда Мельникова и Второва, — а если окажется уже поздно, то их тела, — можно будет переправить на борт “КС3”.
А если “фаэтонец” увеличит скорость?..
Камов считал это маловероятным. По его мнению, кораблем-диском несомненно управляли. Все его поведение говорило об этом. Без управления корабль мог лететь лишь к Солнцу. Управлять могли только люди, находившиеся на корабле, то есть Мельников или Второв. Автопилот не мог “дергать” звездолет во все стороны без видимой цели. А люди могли, — они учились.
— Если на корабле есть автопилот, — возражали Камову, — то он сконструирован не на Земле. Это техника мира, ушедшего далеко вперед. Мы не знаем и не можем предполагать, что это за механизм и на что он способен. Вполне возможно, что корабль направлялся сначала к Солнцу, но, приблизившись на опасное расстояние, автоматически повернул назад. То же самое происходило при приближении к Венере. Автоматика предохраняет корабль от падения на небесные тела. Этим можно объяснить его странное поведение.
Камов не мог не признать логичности таких доводов, но упорно стоял на своем. В нем говорило скорее чувство и страстное желание, чтобы это было так, чем разум.
Но, хотя среди членов комиссии были различные мнения, решение послать “СССР-КС3” к кораблю фаэтонцев было принято единогласно. Споры носили только теоретический характер.
Известие о трагическом случае на Венере облетело весь мир. Все население земного шара горячо желало, чтобы Мельников и Второв, попавшие в положение, в каком никогда еще не был ни один человек, были спасены. Уильям Дженкинс, только что вернувшийся с Марса, предложил себя и свой звездолет, но это предложение пришлось отклонить. Лететь к кораблю фаэтонцев с Земли было слишком долго. Только “СССР-КС3” мог рассчитывать застать Мельникова и Второва еще живыми. Семь, восемь, даже десять суток без пищи человек как-то мог вынести, но полтора месяца…
Мысль, что на корабле с Фаэтона могли оказаться продукты питания, была решительно отвергнута. Не говоря уже о том, что людям опасно есть неведомые вещества, сами фаэтонцы провели на Венере много лет и, несомненно, своих продуктов у них не осталось, они научились добывать пропитание на Венере. Кроме того, трудно было допустить, что органические вещества, как бы хорошо они ни были законсервированы, могли сохраниться за тысячи лет.
Следовало торопиться.
Астрономические обсерватории всех континентов договорились между собой о непрерывном наблюдении за “фаэтонцем”. Его передавали друг другу как эстафету. Как только на горизонте одной обсерватории всходило Солнце, наблюдение начинала другая, расположенная западнее. Космический институт в Москве был связан по радио со всеми обсерваториями мира.
Корабль-диск никуда не мог исчезнуть. Малейшее изменение в его движении будет немедленно сообщено на “СССР-КС3”. В зависимости от полученных сведений, Белопольский изменит курс.
Конечно, то той, то другой обсерватории мешала облачность, но всегда можно было перенести наблюдение в другую, небо над которой было ясно. Обсерваторий на земном шаре было достаточно.
Весь мир мечтал только об одном — чтобы “фаэтонец” не увеличил скорости…
Звездолет совершал огромный круг. Экономя время, Белопольский решил повернуть обратно к Венере, не снижая скорости, при минимально возможном радиусе поворота. Он знал, что каждая минута потерянного времени может стать роковой. Мельникова и Второва, если они действительно еще живы, могла спасти только быстрота оказания помощи.
Константин Евгеньевич мучительно переживал свою, уже не поправимую ошибку. Зачем он запретил сообщить на Землю о случившемся на Венере? Ведь рано или поздно, все равно пришлись бы это сделать. Нельзя же было хранить страшную тайну до прилета на Землю. Что случилось с ним? Какой сложный и трудно объяснимый процесс произошел в его всегда уравновешенной психике? Потеряно двое суток, а если учесть время на обратный путь, то все четверо. Насколько проще было вернуться два дня назад. Как сильно возросли бы тогда шансы на спасение тех самых людей, кажущаяся гибель которых вывела его из равновесия и побудила отдать это преступное (“да, именно преступное”, — думал Белопольский) распоряжение.
Если бы Пайчадзе не решился нарушить дисциплину, не посмел бы ослушаться командира корабля и не приказал Топоркову связаться с Землей, — что было бы тогда? Ужас охватывал Белопольского при этой мысли. Смерть Второва и Мельникова целиком легла бы на него, он один был бы виноват в их гибели… Да и теперь… кто знает, может быть, уже поздно, может быть, потеряно слишком много времени. Те, кого можно было спасти, умерли… умерли по его вине.
Белопольский мучился жестоко, но никто из членов экипажа “СССР-КС3” не замечал этого. Они видели перед собой прежнего Белопольского — “железного капитана”, спокойного, сурово непреклонного, решительного и требовательного. Нервное потрясение, пережитое при отлете с Венеры, казалось, не оставило никакого следа.
Но так только казалось. Внутренне, невидимо для окружающих, Белопольский был уже не тот. Глубокий надлом произошел в нем. И, как он хорошо знал, этот надлом был неизлечим. Больших усилий стоило ему казаться прежним. Его ослабевшие силы поддерживало только сознание, что, кроме него, некому управлять звездолетом. И он знал, когда “СССР-КС3” закончит свой рейс и приземлится на ракетодроме Камовска, пульт управления будет покинут им навсегда. Этот рейс был последним. Никогда больше не поведет он космический корабль по дорогам Вселенной. Он считал свою жизнь оконченной. Но опасения Пайчадзе были ошибочны: о самоубийстве Белопольский ни разу не подумал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
Через восемь минут пришел ответ:
— Приняли полностью. Приступаем к выполнению вашего плана. “СССР-КС3” немедленно начнет поворот. Радиосвязь будет поддерживаться непрерывно. Разделяем надежду на благополучный исход. Белопольский. Перехожу на прием.
— Желаем успеха, — коротко ответил Камов.
Говорить больше было нечего. Все, что нужно, он сообщил Белопольскому. План вступил в действие. Он был единственно возможным при подобных обстоятельствах, и его без колебании приняла правительственная комиссия.
Руководимый указаниями с Земли, звездолет не позже чем через трое суток подлетит к тому месту, где находится корабль фаэтонцев. По наблюдениям, которые производились сегодня утром, он приближался к Венере со скоростью в пятьдесят километров в секунду. Такую скорость при необходимости мог развить и “СССР-КС3”. Если “фаэтонец” не полетит еще быстрее, Белопольский сумеет подойти к нему вплотную. Тогда Мельникова и Второва, — а если окажется уже поздно, то их тела, — можно будет переправить на борт “КС3”.
А если “фаэтонец” увеличит скорость?..
Камов считал это маловероятным. По его мнению, кораблем-диском несомненно управляли. Все его поведение говорило об этом. Без управления корабль мог лететь лишь к Солнцу. Управлять могли только люди, находившиеся на корабле, то есть Мельников или Второв. Автопилот не мог “дергать” звездолет во все стороны без видимой цели. А люди могли, — они учились.
— Если на корабле есть автопилот, — возражали Камову, — то он сконструирован не на Земле. Это техника мира, ушедшего далеко вперед. Мы не знаем и не можем предполагать, что это за механизм и на что он способен. Вполне возможно, что корабль направлялся сначала к Солнцу, но, приблизившись на опасное расстояние, автоматически повернул назад. То же самое происходило при приближении к Венере. Автоматика предохраняет корабль от падения на небесные тела. Этим можно объяснить его странное поведение.
Камов не мог не признать логичности таких доводов, но упорно стоял на своем. В нем говорило скорее чувство и страстное желание, чтобы это было так, чем разум.
Но, хотя среди членов комиссии были различные мнения, решение послать “СССР-КС3” к кораблю фаэтонцев было принято единогласно. Споры носили только теоретический характер.
Известие о трагическом случае на Венере облетело весь мир. Все население земного шара горячо желало, чтобы Мельников и Второв, попавшие в положение, в каком никогда еще не был ни один человек, были спасены. Уильям Дженкинс, только что вернувшийся с Марса, предложил себя и свой звездолет, но это предложение пришлось отклонить. Лететь к кораблю фаэтонцев с Земли было слишком долго. Только “СССР-КС3” мог рассчитывать застать Мельникова и Второва еще живыми. Семь, восемь, даже десять суток без пищи человек как-то мог вынести, но полтора месяца…
Мысль, что на корабле с Фаэтона могли оказаться продукты питания, была решительно отвергнута. Не говоря уже о том, что людям опасно есть неведомые вещества, сами фаэтонцы провели на Венере много лет и, несомненно, своих продуктов у них не осталось, они научились добывать пропитание на Венере. Кроме того, трудно было допустить, что органические вещества, как бы хорошо они ни были законсервированы, могли сохраниться за тысячи лет.
Следовало торопиться.
Астрономические обсерватории всех континентов договорились между собой о непрерывном наблюдении за “фаэтонцем”. Его передавали друг другу как эстафету. Как только на горизонте одной обсерватории всходило Солнце, наблюдение начинала другая, расположенная западнее. Космический институт в Москве был связан по радио со всеми обсерваториями мира.
Корабль-диск никуда не мог исчезнуть. Малейшее изменение в его движении будет немедленно сообщено на “СССР-КС3”. В зависимости от полученных сведений, Белопольский изменит курс.
Конечно, то той, то другой обсерватории мешала облачность, но всегда можно было перенести наблюдение в другую, небо над которой было ясно. Обсерваторий на земном шаре было достаточно.
Весь мир мечтал только об одном — чтобы “фаэтонец” не увеличил скорости…
Звездолет совершал огромный круг. Экономя время, Белопольский решил повернуть обратно к Венере, не снижая скорости, при минимально возможном радиусе поворота. Он знал, что каждая минута потерянного времени может стать роковой. Мельникова и Второва, если они действительно еще живы, могла спасти только быстрота оказания помощи.
Константин Евгеньевич мучительно переживал свою, уже не поправимую ошибку. Зачем он запретил сообщить на Землю о случившемся на Венере? Ведь рано или поздно, все равно пришлись бы это сделать. Нельзя же было хранить страшную тайну до прилета на Землю. Что случилось с ним? Какой сложный и трудно объяснимый процесс произошел в его всегда уравновешенной психике? Потеряно двое суток, а если учесть время на обратный путь, то все четверо. Насколько проще было вернуться два дня назад. Как сильно возросли бы тогда шансы на спасение тех самых людей, кажущаяся гибель которых вывела его из равновесия и побудила отдать это преступное (“да, именно преступное”, — думал Белопольский) распоряжение.
Если бы Пайчадзе не решился нарушить дисциплину, не посмел бы ослушаться командира корабля и не приказал Топоркову связаться с Землей, — что было бы тогда? Ужас охватывал Белопольского при этой мысли. Смерть Второва и Мельникова целиком легла бы на него, он один был бы виноват в их гибели… Да и теперь… кто знает, может быть, уже поздно, может быть, потеряно слишком много времени. Те, кого можно было спасти, умерли… умерли по его вине.
Белопольский мучился жестоко, но никто из членов экипажа “СССР-КС3” не замечал этого. Они видели перед собой прежнего Белопольского — “железного капитана”, спокойного, сурово непреклонного, решительного и требовательного. Нервное потрясение, пережитое при отлете с Венеры, казалось, не оставило никакого следа.
Но так только казалось. Внутренне, невидимо для окружающих, Белопольский был уже не тот. Глубокий надлом произошел в нем. И, как он хорошо знал, этот надлом был неизлечим. Больших усилий стоило ему казаться прежним. Его ослабевшие силы поддерживало только сознание, что, кроме него, некому управлять звездолетом. И он знал, когда “СССР-КС3” закончит свой рейс и приземлится на ракетодроме Камовска, пульт управления будет покинут им навсегда. Этот рейс был последним. Никогда больше не поведет он космический корабль по дорогам Вселенной. Он считал свою жизнь оконченной. Но опасения Пайчадзе были ошибочны: о самоубийстве Белопольский ни разу не подумал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187