..
Лежавшую на нем обязанность — заснять на пленку пейзажи Цереры, он выполнил в первые дни. Больше нечего было снимать. Книги были прочитаны по два раза. Спать? Они и так спали больше, чем всегда, по вине фаэтонцев.
Уныло-однообразный вид, открывавшийся сквозь прозрачные стенки, надоел им до смерти. Но даже ночью Второв не осмеливался “закрыть” стены. Белопольский категорически запретил это делать. Он опасался, что и здесь может проявиться истощение неведомой энергии, питавшей загадочные механизмы, управлявшие прозрачностью. Очутиться взаперти, без возможности что-либо видеть снаружи, было слишком страшно. По этой же причине они как можно меньше пользовались и механизмом дверей.
— Мы в тюрьме, — сказал Коржевский. — Осуждены на три месяца заключения.
Три месяца! Все трое говорили только об этом сроке, сознательно закрывая глаза на то, что три месяца всего лишь минимально возможный срок. Помощь могла прийти к ним через три месяца в одном случае — если с Земли вылетели в тот самый день, когда произошла катастрофа с “фаэтонцем”.
А если там ждали?.. Несколько дней, неделю?..
Для них это было безразлично. Что неделя, что год, — никакой разницы. Они не могли протянуть больше двенадцати недель.
Когда, в первый день пребывания на Церере, Коржевский говорил о продуктах, он упустил из виду воду. А ведь хорошо известно, что без воды человек погибает быстрее, чем без пищи.
При подготовке “фаэтонца” к рейсу на Цереру наибольшее затруднение возникло именно из-за воды. На “СССР-КС3” она хранилась в огромных цистернах, ни одна из которых не могла пройти через пятиугольные входы кольцевого корабля. Были использованы опустевшие баллоны из-под кислорода. Но их было не так много. Количество воды рассчитали в обрез на четыре месяца. И вот теперь, через двенадцать недель, даже при жесточайшей экономии, запас воды будет исчерпан.
Именно здесь создавалась самая страшная угроза, против которой они были бессильны. Автоматы фаэтонцев, так чудесно “кормившие” и “поившие” Мельникова и Второва в течение нескольких суток, почему-то не действовали больше. Вероятно, их постигла участь двигателей.
Воздух пока был свеж и чист. В этом отношении фаэтонцы оказались более запасливыми. Но нельзя было утверждать, что так будет до самого конца. И воздух мог истощиться.
Мы не должны обольщаться, — говорил Белопольский с неумолимой логикой, когда товарищи спрашивали его об этом. — Разве можно с уверенностью сказать, что помощь придет именно через три месяца? Правильнее предположить, что на Земле будут ждать, считая, что мы намеренно задержались на Церере. Многое могло заставить нас поступить таким образом. Когда пройдут все мыслимые сроки, когда станет совершенно ясно, что мы в беде, только тогда начнется подготовка корабля, чтобы лететь на помощь. Но ведь это требует времени. А Земля и Церера все дальше и дальше расходятся в пространстве. Расстояние между ними увеличивается. Каждый день — это сотни тысяч километров лишнего пути, десятки часов лишнего времени.
И Второву с Коржевским невольно казалось, что чем безнадежнее были доводы Белопольского, тем яснее и спокойнее становилось его лицо.
— Он хочет умереть, — говорил Второв, оставаясь наедине с Коржевским.
— Его страшит возвращение на Землю.
— Может быть, и так, — ответил биолог, — но он говорил правду. Казалось, что у них не было возможности надеяться, но они все же надеялись. Таково спасительное свойство человека. Приговоренный к смертной казни на что-то надеется даже стоя на эшафоте. Инстинкт самосохранения всегда властно проявляет свою силу.
Звездоплаватели вели счет времени по земным часам. Они не обращали внимания на восходы и заходы Солнца на горизонте Цереры. Они жили своими сутками.
И вот на одиннадцатый день их плена появились первые признаки истощения запасов кислорода.
Проснувшийся первым, Второв заметил, что дышать трудно. Кружилась голова, слегка тошнило. Он понял, что воздух насыщен углекислотой — продуктом дыхания. С автоматической подачей свежего воздуха что-то случилось.
Он не испугался. С каким-то удивившим его самого равнодушием он подумал, что это, вероятно, конец. И бессознательно, возможно, по привычке, приобретенной за почти двухмесячное пребывание на фаэтонском корабле, он дал мысленный приказ очистить воздух.
Таинственные приемники восприняли и исполнили его желание. С непостижимой быстротой воздух стал чистым. Это случилось столь молниеносно, что проснувшиеся вслед за Второвым Белопольский и Коржевский ничего бы не заподозрили, если бы Второв тут же не рассказал им.
Это было предупреждающим сигналом.
Автоматы, ведавшие воздухом звездолета, не могли работать без какой-то энергии. Эта энергия истощалась. Они не могли больше действовать беспрерывно. И, когда люди спали, автоматы остановились. Приказ Второва возродил их к жизни. Надолго ли?..
— Ну вот и все! — только и сказал Белопольский в ответ на сообщение Второва.
Через три часа снова повторилась та же история. Было ясно, что конец приближается раньше, чем они думали.
Бесполезной оказалась тщательно и жестко проводимая экономия. Они могли бы есть и пить сколько хотели. Смерть приближалась к ним совсем с другой стороны — предстояло погибнуть от удушья.
— Мы можем жить некоторое время за счет кислорода в баллонах, — спокойно сказал Белопольский.
— Самое время вспомнить о пистолетах, — отозвался Коржевский.
Константин Евгеньевич вздрогнул.
— Дайте его сюда, — приказал он.
— Нет, — Коржевский усмехнулся кривой улыбкой. — Не дам! Вы не лишите меня права избавиться от мучений.
Белопольский подошел к биологу.
— Я вам приказываю! — сказал он холодно, — Пистолет!
И так сильна была привычка беспрекословно подчиняться этому человеку, что Коржевский отдал оружие. Потом он упал лицом вниз и замер.
— Ваше! — повернулся Белопольский к Второву.
Молодой инженер пожал плечами.
— Возьмите, если хотите, — сказал он, вынимая пистолет из кармана. — Мне он совершенно не нужен. Но только на мой счет вы могли бы быть спокойны. Я звездоплаватель, а не истеричная барышня.
Последние слова он адресовал Коржевскому, вспомнив средство, примененное Мельниковым к нему самому.
— Хорошо! — сказал Белопольский. — Оставьте у себя. — Он замолчал, точно погрузившись в свои тайные мысли, потом прибавил: — С нашей смертью не оканчивается звездоплавание. Многие в будущем не раз попадут в тяжелое положение. Какой же пример должны мы им оставить? Как вести себя? Ведь нас найдут, рано или поздно. Причина нашей смерти станет известна. Покончить с собой — чего проще! Мы должны думать не о себе, — с нами все кончено, — а о других. Не создавать прецедента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
Лежавшую на нем обязанность — заснять на пленку пейзажи Цереры, он выполнил в первые дни. Больше нечего было снимать. Книги были прочитаны по два раза. Спать? Они и так спали больше, чем всегда, по вине фаэтонцев.
Уныло-однообразный вид, открывавшийся сквозь прозрачные стенки, надоел им до смерти. Но даже ночью Второв не осмеливался “закрыть” стены. Белопольский категорически запретил это делать. Он опасался, что и здесь может проявиться истощение неведомой энергии, питавшей загадочные механизмы, управлявшие прозрачностью. Очутиться взаперти, без возможности что-либо видеть снаружи, было слишком страшно. По этой же причине они как можно меньше пользовались и механизмом дверей.
— Мы в тюрьме, — сказал Коржевский. — Осуждены на три месяца заключения.
Три месяца! Все трое говорили только об этом сроке, сознательно закрывая глаза на то, что три месяца всего лишь минимально возможный срок. Помощь могла прийти к ним через три месяца в одном случае — если с Земли вылетели в тот самый день, когда произошла катастрофа с “фаэтонцем”.
А если там ждали?.. Несколько дней, неделю?..
Для них это было безразлично. Что неделя, что год, — никакой разницы. Они не могли протянуть больше двенадцати недель.
Когда, в первый день пребывания на Церере, Коржевский говорил о продуктах, он упустил из виду воду. А ведь хорошо известно, что без воды человек погибает быстрее, чем без пищи.
При подготовке “фаэтонца” к рейсу на Цереру наибольшее затруднение возникло именно из-за воды. На “СССР-КС3” она хранилась в огромных цистернах, ни одна из которых не могла пройти через пятиугольные входы кольцевого корабля. Были использованы опустевшие баллоны из-под кислорода. Но их было не так много. Количество воды рассчитали в обрез на четыре месяца. И вот теперь, через двенадцать недель, даже при жесточайшей экономии, запас воды будет исчерпан.
Именно здесь создавалась самая страшная угроза, против которой они были бессильны. Автоматы фаэтонцев, так чудесно “кормившие” и “поившие” Мельникова и Второва в течение нескольких суток, почему-то не действовали больше. Вероятно, их постигла участь двигателей.
Воздух пока был свеж и чист. В этом отношении фаэтонцы оказались более запасливыми. Но нельзя было утверждать, что так будет до самого конца. И воздух мог истощиться.
Мы не должны обольщаться, — говорил Белопольский с неумолимой логикой, когда товарищи спрашивали его об этом. — Разве можно с уверенностью сказать, что помощь придет именно через три месяца? Правильнее предположить, что на Земле будут ждать, считая, что мы намеренно задержались на Церере. Многое могло заставить нас поступить таким образом. Когда пройдут все мыслимые сроки, когда станет совершенно ясно, что мы в беде, только тогда начнется подготовка корабля, чтобы лететь на помощь. Но ведь это требует времени. А Земля и Церера все дальше и дальше расходятся в пространстве. Расстояние между ними увеличивается. Каждый день — это сотни тысяч километров лишнего пути, десятки часов лишнего времени.
И Второву с Коржевским невольно казалось, что чем безнадежнее были доводы Белопольского, тем яснее и спокойнее становилось его лицо.
— Он хочет умереть, — говорил Второв, оставаясь наедине с Коржевским.
— Его страшит возвращение на Землю.
— Может быть, и так, — ответил биолог, — но он говорил правду. Казалось, что у них не было возможности надеяться, но они все же надеялись. Таково спасительное свойство человека. Приговоренный к смертной казни на что-то надеется даже стоя на эшафоте. Инстинкт самосохранения всегда властно проявляет свою силу.
Звездоплаватели вели счет времени по земным часам. Они не обращали внимания на восходы и заходы Солнца на горизонте Цереры. Они жили своими сутками.
И вот на одиннадцатый день их плена появились первые признаки истощения запасов кислорода.
Проснувшийся первым, Второв заметил, что дышать трудно. Кружилась голова, слегка тошнило. Он понял, что воздух насыщен углекислотой — продуктом дыхания. С автоматической подачей свежего воздуха что-то случилось.
Он не испугался. С каким-то удивившим его самого равнодушием он подумал, что это, вероятно, конец. И бессознательно, возможно, по привычке, приобретенной за почти двухмесячное пребывание на фаэтонском корабле, он дал мысленный приказ очистить воздух.
Таинственные приемники восприняли и исполнили его желание. С непостижимой быстротой воздух стал чистым. Это случилось столь молниеносно, что проснувшиеся вслед за Второвым Белопольский и Коржевский ничего бы не заподозрили, если бы Второв тут же не рассказал им.
Это было предупреждающим сигналом.
Автоматы, ведавшие воздухом звездолета, не могли работать без какой-то энергии. Эта энергия истощалась. Они не могли больше действовать беспрерывно. И, когда люди спали, автоматы остановились. Приказ Второва возродил их к жизни. Надолго ли?..
— Ну вот и все! — только и сказал Белопольский в ответ на сообщение Второва.
Через три часа снова повторилась та же история. Было ясно, что конец приближается раньше, чем они думали.
Бесполезной оказалась тщательно и жестко проводимая экономия. Они могли бы есть и пить сколько хотели. Смерть приближалась к ним совсем с другой стороны — предстояло погибнуть от удушья.
— Мы можем жить некоторое время за счет кислорода в баллонах, — спокойно сказал Белопольский.
— Самое время вспомнить о пистолетах, — отозвался Коржевский.
Константин Евгеньевич вздрогнул.
— Дайте его сюда, — приказал он.
— Нет, — Коржевский усмехнулся кривой улыбкой. — Не дам! Вы не лишите меня права избавиться от мучений.
Белопольский подошел к биологу.
— Я вам приказываю! — сказал он холодно, — Пистолет!
И так сильна была привычка беспрекословно подчиняться этому человеку, что Коржевский отдал оружие. Потом он упал лицом вниз и замер.
— Ваше! — повернулся Белопольский к Второву.
Молодой инженер пожал плечами.
— Возьмите, если хотите, — сказал он, вынимая пистолет из кармана. — Мне он совершенно не нужен. Но только на мой счет вы могли бы быть спокойны. Я звездоплаватель, а не истеричная барышня.
Последние слова он адресовал Коржевскому, вспомнив средство, примененное Мельниковым к нему самому.
— Хорошо! — сказал Белопольский. — Оставьте у себя. — Он замолчал, точно погрузившись в свои тайные мысли, потом прибавил: — С нашей смертью не оканчивается звездоплавание. Многие в будущем не раз попадут в тяжелое положение. Какой же пример должны мы им оставить? Как вести себя? Ведь нас найдут, рано или поздно. Причина нашей смерти станет известна. Покончить с собой — чего проще! Мы должны думать не о себе, — с нами все кончено, — а о других. Не создавать прецедента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187