Ведь мы ели в последний раз на нашем корабле пятнадцать часов тому назад.
Мельников промолчал. Смутная мысль, что тут снова замешаны фаэтонцы, мелькнула и исчезла. Не могли же они питаться воздухом. А если могли, то люди Земли не могут. Но никак не удавалось отделаться от впечатления, что желудок полон.
— Надо внимательно следить за тем, сколько времени продлится поворот, — сказал он. — Может быть, тебе придется вмешаться и прекратить его.
— Не думаю. Я хорошо помню, что представил себе поворот именно на сто восемьдесят градусов. Не сомневаюсь, что так и будет.
— Вполне возможно, но все же проследим.
Возникшая вследствие центробежного эффекта сила тяжести была несколько большей, чем на Земле. Мельников и Второв чувствовали себя немного отяжелевшими, но не настолько, чтобы затруднялись движения. Было естественно предположить, что эта тяжесть для фаэтонцев нормальна. Отсюда вытекало, что планета Фаэтон превосходила Землю своими размерами. Это объясняло малый рост фаэтонцев. Мельников отметил про себя этот чрезвычайно важный факт.
Звездолет совершал поворот в вертикальной плоскости. Относительно полов, мостиков и всех предметов на корабле сила тяжести все время была направлена вниз. Передвигаться можно было свободно, так же как тогда, когда корабль стоял на Венере. Это было удобно и доказывало продуманность, с какой были настроены пока еще непонятные автоматы, управляющие полетом.
Медленно и равномерно Солнце и Венера менялись местами. Казалось, что не корабль, а именно они поворачиваются вокруг звездолета. Через три часа Солнце оказалось внизу, под ногами, а Венера над головой.
И поворот закончился. Снова исчезла тяжесть, звездолет полетел прямо. Теперь он двигался к недавно покинутой планете. Но если раньше опасения Второва были преждевременны, сейчас они стали вполне реальны. Венера была совсем близко. С огромной скоростью корабль падал на планету. Надо было принять меры.
— Заставь его еще раз повернуть, — сказал Мельников. — Надо отлететь подальше. Производить маневры так близко от Венеры опасно.
— В какую сторону? — деловито спросил Второв.
Мельников улыбнулся.
— Ну, например налево. На девяносто градусов.
Второв уверенно сел в кресло.
Подумать о повороте именно на девяносто градусов было не так просто. Этот угол надо было не назвать, а реально представить себе. Представить в воображении с абсолютной точностью. Мельников на всякий случай лег на мостик.
Звездолет вздрогнул. Мельников ясно ощутил, как возникла и сразу исчезла тяжесть. Потом еще раз, в другую сторону. Корабль заметался, дергаясь в разные стороны. Было ясно, что чувствительные автоматы послушно исполняли нечеткие приказания Второва.
— Спокойно, Геннадий! — крикнул Мельников.
Сильный рывок сбросил его с мостика. На этот раз он довольно чувствительно ударился головой о невидимую стенку. Но тот же рывок сбросил с кресла и Второва. Звездолет “успокоился”.
— Черт знает, что такое! — сказал Второв. — Никак не удается.
— Отдохни. Прежде чем подойти к пульту, поупражняйся так.
— Тогда лучше перейти в другое помещение.
— Правильно.
Мельников отчетливо чувствовал, что состояния невесомости больше нет. На корабле существовала едва заметная сила тяжести. Откуда она возникла?
— Ты не думал об ускорении?
— Нет. Могу уверенно сказать, что не думал.
— Тогда, значит, мы падаем на Венеру.
Притяжение планеты, очевидно, создавало ускорение. Отсюда и тяжесть. Это обстоятельство начало тревожить Мельникова. Он заметил, что Солнце — хоть и очень медленно — смещалось относительно их. Тени двигались. Звездолет выходил на прямой путь к Венере. Если Второв не сумеет собрать свои мысли в тугой клубок, катастрофа неминуема. Корабль сгорит в атмосфере и погибнет для науки. Что делать? Как и чем успокоить Второва, вернуть ему недавнюю уверенность в себе? По лицу товарища Мельников видел, что тот в полной растерянности. Нельзя говорить, что осталось очень мало времени.
— Отдохни, — повторил он. — Спешить некуда.
Вот когда со всей силой проявились волевые качества, приобретенные за четыре космических рейса. Лицо Мельникова было совершенно спокойно. Не только Второв, но и никто другой не смог бы увидеть на нем ни малейшего следа озабоченности и тревоги, которые в действительности быстро возрастали.
Второв даже не заподозрил грозной опасности, нависшей над ними.
— Я буду упражняться, — сказал он. — Подойду к пульту только тогда, когда смогу уверенно представить себе нужный угол. У нас есть время?
— Сколько угодно, — невозмутимо ответил Мельников. — Не торопись. Надо действовать наверняка.
Он сам поступал именно так. Еще одна неудачная попытка — и ничто уже не спасет их. Во что бы то ни стало нужно выдержать принятую тактику до конца. Это единственный шанс.
— Ты оставайся здесь, — сказал Мельников, — а я пойду в другие помещения. Похожу по кораблю.
“Забыл”, — подумал Второв.
Стараясь делать это незаметно, он стал следить за товарищем. Мельников подошел к стене. Нажал кнопку, но дверь не открылась.
Механизмы фаэтонцев полностью перешли на “мысленные приказы”. Тогда он попытался представить себе открытый проход. Но и из этого ничего не вышло.
“Насколько все было бы проще, — подумал Мельников, — если бы механизмы оказались настроенными на биотоки моего мозга, а не мозга Второва”.
— Открыть дверь? — спросил Геннадий Андреевич.
— Нет, это ни к чему. Все равно мне одному никуда не уйти. Передвигаться по кораблю можно только с тобой. Я постараюсь не мешать тебе здесь.
Но дверь все-таки открылась.
Второв снова выругался.
— Одно наказание, — сказал он. — Я опять подумал против воли.
— Да, это трудное искусство. Но думай о повороте.
Всем известна сказка о человеке, который не должен был думать об обезьяне и только то и делал, что думал о ней. Та же история повторилась и со Второвым. В помещении, где они находились, было два выхода. И вот началось. То одно, то другое, а то и оба сразу пятиугольные отверстия возникали и исчезали. Вспыхивал и потухал синий круг с желтыми линиями. Стенки становились прозрачными и теряли прозрачность. То и дело зажигался свет, сменяясь темнотой. Беспорядочная мысль Второва перескакивала с одного на другое, но — было ясно — не могла сосредоточиться на том, что нужно.
Мельников ни словом, ни жестом не выражал своего нетерпения. Это было бы бесполезно и даже вредно. Все зависело от самого Второва.
Борис Николаевич вынул записную книжку и сделал вид, что записывает в ней свои наблюдения. На частые смены света и темноты он никак не реагировал, будто не замечал их. Пусть Второв думает, что Мельников считает весь этот хаос вполне естественным и понятным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
Мельников промолчал. Смутная мысль, что тут снова замешаны фаэтонцы, мелькнула и исчезла. Не могли же они питаться воздухом. А если могли, то люди Земли не могут. Но никак не удавалось отделаться от впечатления, что желудок полон.
— Надо внимательно следить за тем, сколько времени продлится поворот, — сказал он. — Может быть, тебе придется вмешаться и прекратить его.
— Не думаю. Я хорошо помню, что представил себе поворот именно на сто восемьдесят градусов. Не сомневаюсь, что так и будет.
— Вполне возможно, но все же проследим.
Возникшая вследствие центробежного эффекта сила тяжести была несколько большей, чем на Земле. Мельников и Второв чувствовали себя немного отяжелевшими, но не настолько, чтобы затруднялись движения. Было естественно предположить, что эта тяжесть для фаэтонцев нормальна. Отсюда вытекало, что планета Фаэтон превосходила Землю своими размерами. Это объясняло малый рост фаэтонцев. Мельников отметил про себя этот чрезвычайно важный факт.
Звездолет совершал поворот в вертикальной плоскости. Относительно полов, мостиков и всех предметов на корабле сила тяжести все время была направлена вниз. Передвигаться можно было свободно, так же как тогда, когда корабль стоял на Венере. Это было удобно и доказывало продуманность, с какой были настроены пока еще непонятные автоматы, управляющие полетом.
Медленно и равномерно Солнце и Венера менялись местами. Казалось, что не корабль, а именно они поворачиваются вокруг звездолета. Через три часа Солнце оказалось внизу, под ногами, а Венера над головой.
И поворот закончился. Снова исчезла тяжесть, звездолет полетел прямо. Теперь он двигался к недавно покинутой планете. Но если раньше опасения Второва были преждевременны, сейчас они стали вполне реальны. Венера была совсем близко. С огромной скоростью корабль падал на планету. Надо было принять меры.
— Заставь его еще раз повернуть, — сказал Мельников. — Надо отлететь подальше. Производить маневры так близко от Венеры опасно.
— В какую сторону? — деловито спросил Второв.
Мельников улыбнулся.
— Ну, например налево. На девяносто градусов.
Второв уверенно сел в кресло.
Подумать о повороте именно на девяносто градусов было не так просто. Этот угол надо было не назвать, а реально представить себе. Представить в воображении с абсолютной точностью. Мельников на всякий случай лег на мостик.
Звездолет вздрогнул. Мельников ясно ощутил, как возникла и сразу исчезла тяжесть. Потом еще раз, в другую сторону. Корабль заметался, дергаясь в разные стороны. Было ясно, что чувствительные автоматы послушно исполняли нечеткие приказания Второва.
— Спокойно, Геннадий! — крикнул Мельников.
Сильный рывок сбросил его с мостика. На этот раз он довольно чувствительно ударился головой о невидимую стенку. Но тот же рывок сбросил с кресла и Второва. Звездолет “успокоился”.
— Черт знает, что такое! — сказал Второв. — Никак не удается.
— Отдохни. Прежде чем подойти к пульту, поупражняйся так.
— Тогда лучше перейти в другое помещение.
— Правильно.
Мельников отчетливо чувствовал, что состояния невесомости больше нет. На корабле существовала едва заметная сила тяжести. Откуда она возникла?
— Ты не думал об ускорении?
— Нет. Могу уверенно сказать, что не думал.
— Тогда, значит, мы падаем на Венеру.
Притяжение планеты, очевидно, создавало ускорение. Отсюда и тяжесть. Это обстоятельство начало тревожить Мельникова. Он заметил, что Солнце — хоть и очень медленно — смещалось относительно их. Тени двигались. Звездолет выходил на прямой путь к Венере. Если Второв не сумеет собрать свои мысли в тугой клубок, катастрофа неминуема. Корабль сгорит в атмосфере и погибнет для науки. Что делать? Как и чем успокоить Второва, вернуть ему недавнюю уверенность в себе? По лицу товарища Мельников видел, что тот в полной растерянности. Нельзя говорить, что осталось очень мало времени.
— Отдохни, — повторил он. — Спешить некуда.
Вот когда со всей силой проявились волевые качества, приобретенные за четыре космических рейса. Лицо Мельникова было совершенно спокойно. Не только Второв, но и никто другой не смог бы увидеть на нем ни малейшего следа озабоченности и тревоги, которые в действительности быстро возрастали.
Второв даже не заподозрил грозной опасности, нависшей над ними.
— Я буду упражняться, — сказал он. — Подойду к пульту только тогда, когда смогу уверенно представить себе нужный угол. У нас есть время?
— Сколько угодно, — невозмутимо ответил Мельников. — Не торопись. Надо действовать наверняка.
Он сам поступал именно так. Еще одна неудачная попытка — и ничто уже не спасет их. Во что бы то ни стало нужно выдержать принятую тактику до конца. Это единственный шанс.
— Ты оставайся здесь, — сказал Мельников, — а я пойду в другие помещения. Похожу по кораблю.
“Забыл”, — подумал Второв.
Стараясь делать это незаметно, он стал следить за товарищем. Мельников подошел к стене. Нажал кнопку, но дверь не открылась.
Механизмы фаэтонцев полностью перешли на “мысленные приказы”. Тогда он попытался представить себе открытый проход. Но и из этого ничего не вышло.
“Насколько все было бы проще, — подумал Мельников, — если бы механизмы оказались настроенными на биотоки моего мозга, а не мозга Второва”.
— Открыть дверь? — спросил Геннадий Андреевич.
— Нет, это ни к чему. Все равно мне одному никуда не уйти. Передвигаться по кораблю можно только с тобой. Я постараюсь не мешать тебе здесь.
Но дверь все-таки открылась.
Второв снова выругался.
— Одно наказание, — сказал он. — Я опять подумал против воли.
— Да, это трудное искусство. Но думай о повороте.
Всем известна сказка о человеке, который не должен был думать об обезьяне и только то и делал, что думал о ней. Та же история повторилась и со Второвым. В помещении, где они находились, было два выхода. И вот началось. То одно, то другое, а то и оба сразу пятиугольные отверстия возникали и исчезали. Вспыхивал и потухал синий круг с желтыми линиями. Стенки становились прозрачными и теряли прозрачность. То и дело зажигался свет, сменяясь темнотой. Беспорядочная мысль Второва перескакивала с одного на другое, но — было ясно — не могла сосредоточиться на том, что нужно.
Мельников ни словом, ни жестом не выражал своего нетерпения. Это было бы бесполезно и даже вредно. Все зависело от самого Второва.
Борис Николаевич вынул записную книжку и сделал вид, что записывает в ней свои наблюдения. На частые смены света и темноты он никак не реагировал, будто не замечал их. Пусть Второв думает, что Мельников считает весь этот хаос вполне естественным и понятным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187