Я невольно вздрогнул, поскольку пуля просвистела прямо у моего носа. Фонтан белой пыли осыпал мундир нашего генерала, и он вдруг застыл по стойке смирно, словно рядовой на войсковом параде. Глянув на другую сторону улицы, мы увидели, как теплый ветер относит пороховой дымок от одного из окон. Меткий стрелок, скрытый в чьей-то спальне, едва не прикончил командующего нашей экспедицией.
– Генерал! С вами все в порядке? – воскликнул полковник.
Ответом ему послужила пара почти одновременных выстрелов, свидетельствующих о наличии у снайпера весьма расторопного помощника для перезарядки мушкетов либо вообще о двух снайперах. Стоявший в паре шагов от Наполеона сержант со стоном опустился на землю, получив пулю в бедро, а взрыв следующего куска штукатурки осыпал сзади голенища генеральских сапог.
– О порядке нам лучше поговорить за какой-нибудь колонной, – осеняя себя крестом, проворчал Бонапарт, направив нашу группу под ближайший портик. – Ответьте же на эту свистопляску, черт возьми.
Два солдата наконец разродились выстрелами.
– И быстро прикатите сюда одну из пушек. Нельзя же позволить им целый день стрелять по мне.
Завязалась перестрелка. Несколько гренадеров бросились к дому, ставшему маленькой доблестной крепостью, а остальные побежали назад за полевым орудием. Я тоже выстрелил по зарешеченному окну из своей винтовки, но снайпер выбрал отменное укрытие: ни один из наших выстрелов пока не достиг цели. После томительно долгих десяти минут солдаты прикатили шестифунтовую пушку, и к тому времени мы успели обменяться парой дюжин выстрелов, одним из которых в плечо был ранен молодой капитан. Даже сам Наполеон, позаимствовав чей-то мушкет, сделал выстрел, столь же «успешный», как все предыдущие.
Но вид пушки вызвал у нашего командующего прилив активности. Артиллерийское дело давно стало его излюбленной военной специальностью. В Валенсе артиллерийский полк, в котором служил молодой подпоручик Бонапарт, считался лучшим во Франции. А в Оксонне он работал под руководством профессора Жана Луи Ломбара, который перевел с английского языка трактат «Новые принципы артиллерии». Еще на «Ориенте» давно знакомые с Наполеоном офицеры рассказывали мне, что на первых порах после училища он жил как затворник, ни свет ни заря поднимался и до десяти вечера трудился и корпел над книгами. И вот сейчас, не обращая внимания на продолжающийся обстрел, он навел жерло пушки на цель.
– Точно так же он поступил в битве при Лоди, – одобрительно проворчал раненый капитан. – Он сам произвел наводку нескольких пушек, и с тех пор его прозвали le petit caporal – маленьким капралом.
Наполеон сам воспламенил заряд. Пушка громыхнула, подпрыгнув на лафете, и вылетевший снаряд ударил в стену прямо под огнеопасным окном, проломив каменную кладку и разнеся в щепки деревянную решетку.
– Еще разок.
Пушку быстро перезарядили, и генерал навел ее на закрытую дверь дома. После второго выстрела взорванная дверь рухнула внутрь здания. А улицу окутали облака дыма.
– Вперед!
Точно так же, говорят, Наполеон возглавил атаку на Аркольском мосту. Я не отставал от французов, бросившихся в наступление за своим размахивающим саблей генералом. Ворвавшись в дом, мы обстреляли лестницу. По ступеням скатился молодой темнокожий слуга. Перескочив через его тело, наша штурмовая группа устремилась наверх. На втором этаже мы обнаружили помещение, из которого велась стрельба. Через пролом в стене виднелись крыши александрийских домов, и вся комната была усыпана обломками после взрыва. Под грудой штукатурки и разломанных кирпичей лежал какой-то старик с мушкетом в руке, скорее всего, уже мертвый. У стены валялся второй мушкет с раздробленным прикладом. Еще несколько ружей были разнесены вдребезги. Второго человека, вероятно заряжающего, отбросило в угол взрывной волной, и он слегка шевелился под мелкими обломками.
Больше в доме никого не оказалось.
– Да уж, задала жару нам эта парочка стрелков, – заметил Наполеон. – Если бы все александрийцы отличались такой же меткостью, то я все еще загорал бы за городскими стенами.
Я подошел к оглушенному бойцу, интересуясь, кто же помогал снайперу. Убитый старик в общем-то не походил на араба, и в облике его напарника тоже было нечто странное. Я поднял кусок обвалившейся рамы.
– Осторожнее, месье Гейдж, он может быть вооружен, – предостерег Бонапарт. – Позовите лучше наших солдат, пусть сначала прикончат его штыком.
За сегодняшний день я навидался более чем достаточно кровавых смертей и потому предпочел оставить совет без внимания. Опустившись рядом с раненым, я положил его голову себе на колени. Человек застонал, поморщился и открыл затуманенные глаза. С его запекшихся губ слетела хриплая мольба:
– Воды.
Я вздрогнул, услышав тембр его голоса и разглядев изящные черты лица. Я вдруг осознал, что на самом деле скорчившимся на полу воином была женщина, причем покрывавшая ее пороховая пыль не испортила красоты этой юной особы.
А просьбу свою она выразила по-английски.
* * *
Обыскав дом, мы обнаружили на нижнем этаже несколько кувшинов с водой. Я дал девушке напиться, заинтересованный, как и французы, ее историей. Эта обнадеживающая услуга и моя собственная английская речь, видимо, слегка успокоили ее.
– Как вас зовут?
Она жадно выпила воду и прищурилась, глядя на потолок.
– Астиза.
– Почему вы стреляли в нас?
Ее взгляд устремился на меня, и глаза вдруг удивленно расширились, словно я был привидением.
– Я заряжала ружья.
– Для вашего отца?
– Для моего господина. – Она попыталась приподняться. – Он мертв?
– Да.
По выражению лица девушки нельзя было догадаться о ее чувствах. Очевидно, она жила здесь в качестве рабыни или служанки; опечалила ли ее смерть хозяина, или она испытала облегчение, узнав об освобождении от неволи? Казалось, она потрясенно размышляла о своем новом положении. Я заметил у нее на шее странный амулет. Как-то неуместно смотрелась на груди рабыни золотая подвеска, сделанная в виде миндалевидного глаза со зрачком из черного оникса. Выше взор радовал изящный овал лица Астизы, а ниже обнаружились иные привлекательные выпуклости. В общем, она выглядела совершенно очаровательно. Ее взгляд блуждал между мной и телом убитого старика.
– Что она там лопочет? – требовательно спросил по-французски Наполеон.
– По-моему, она рабыня. Говорит, что заряжала мушкеты для своего господина, того мертвеца.
– Откуда египетская рабыня знает английский язык? Может, они английские шпионы?
Я перевел его вопрос девушке.
– Мать господина Омара была египтянкой, а отец – англичанином, – ответила она. – Он вел торговые дела с Англией. В его доме все обычно говорили дома по-английски для улучшения беглости его языка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
– Генерал! С вами все в порядке? – воскликнул полковник.
Ответом ему послужила пара почти одновременных выстрелов, свидетельствующих о наличии у снайпера весьма расторопного помощника для перезарядки мушкетов либо вообще о двух снайперах. Стоявший в паре шагов от Наполеона сержант со стоном опустился на землю, получив пулю в бедро, а взрыв следующего куска штукатурки осыпал сзади голенища генеральских сапог.
– О порядке нам лучше поговорить за какой-нибудь колонной, – осеняя себя крестом, проворчал Бонапарт, направив нашу группу под ближайший портик. – Ответьте же на эту свистопляску, черт возьми.
Два солдата наконец разродились выстрелами.
– И быстро прикатите сюда одну из пушек. Нельзя же позволить им целый день стрелять по мне.
Завязалась перестрелка. Несколько гренадеров бросились к дому, ставшему маленькой доблестной крепостью, а остальные побежали назад за полевым орудием. Я тоже выстрелил по зарешеченному окну из своей винтовки, но снайпер выбрал отменное укрытие: ни один из наших выстрелов пока не достиг цели. После томительно долгих десяти минут солдаты прикатили шестифунтовую пушку, и к тому времени мы успели обменяться парой дюжин выстрелов, одним из которых в плечо был ранен молодой капитан. Даже сам Наполеон, позаимствовав чей-то мушкет, сделал выстрел, столь же «успешный», как все предыдущие.
Но вид пушки вызвал у нашего командующего прилив активности. Артиллерийское дело давно стало его излюбленной военной специальностью. В Валенсе артиллерийский полк, в котором служил молодой подпоручик Бонапарт, считался лучшим во Франции. А в Оксонне он работал под руководством профессора Жана Луи Ломбара, который перевел с английского языка трактат «Новые принципы артиллерии». Еще на «Ориенте» давно знакомые с Наполеоном офицеры рассказывали мне, что на первых порах после училища он жил как затворник, ни свет ни заря поднимался и до десяти вечера трудился и корпел над книгами. И вот сейчас, не обращая внимания на продолжающийся обстрел, он навел жерло пушки на цель.
– Точно так же он поступил в битве при Лоди, – одобрительно проворчал раненый капитан. – Он сам произвел наводку нескольких пушек, и с тех пор его прозвали le petit caporal – маленьким капралом.
Наполеон сам воспламенил заряд. Пушка громыхнула, подпрыгнув на лафете, и вылетевший снаряд ударил в стену прямо под огнеопасным окном, проломив каменную кладку и разнеся в щепки деревянную решетку.
– Еще разок.
Пушку быстро перезарядили, и генерал навел ее на закрытую дверь дома. После второго выстрела взорванная дверь рухнула внутрь здания. А улицу окутали облака дыма.
– Вперед!
Точно так же, говорят, Наполеон возглавил атаку на Аркольском мосту. Я не отставал от французов, бросившихся в наступление за своим размахивающим саблей генералом. Ворвавшись в дом, мы обстреляли лестницу. По ступеням скатился молодой темнокожий слуга. Перескочив через его тело, наша штурмовая группа устремилась наверх. На втором этаже мы обнаружили помещение, из которого велась стрельба. Через пролом в стене виднелись крыши александрийских домов, и вся комната была усыпана обломками после взрыва. Под грудой штукатурки и разломанных кирпичей лежал какой-то старик с мушкетом в руке, скорее всего, уже мертвый. У стены валялся второй мушкет с раздробленным прикладом. Еще несколько ружей были разнесены вдребезги. Второго человека, вероятно заряжающего, отбросило в угол взрывной волной, и он слегка шевелился под мелкими обломками.
Больше в доме никого не оказалось.
– Да уж, задала жару нам эта парочка стрелков, – заметил Наполеон. – Если бы все александрийцы отличались такой же меткостью, то я все еще загорал бы за городскими стенами.
Я подошел к оглушенному бойцу, интересуясь, кто же помогал снайперу. Убитый старик в общем-то не походил на араба, и в облике его напарника тоже было нечто странное. Я поднял кусок обвалившейся рамы.
– Осторожнее, месье Гейдж, он может быть вооружен, – предостерег Бонапарт. – Позовите лучше наших солдат, пусть сначала прикончат его штыком.
За сегодняшний день я навидался более чем достаточно кровавых смертей и потому предпочел оставить совет без внимания. Опустившись рядом с раненым, я положил его голову себе на колени. Человек застонал, поморщился и открыл затуманенные глаза. С его запекшихся губ слетела хриплая мольба:
– Воды.
Я вздрогнул, услышав тембр его голоса и разглядев изящные черты лица. Я вдруг осознал, что на самом деле скорчившимся на полу воином была женщина, причем покрывавшая ее пороховая пыль не испортила красоты этой юной особы.
А просьбу свою она выразила по-английски.
* * *
Обыскав дом, мы обнаружили на нижнем этаже несколько кувшинов с водой. Я дал девушке напиться, заинтересованный, как и французы, ее историей. Эта обнадеживающая услуга и моя собственная английская речь, видимо, слегка успокоили ее.
– Как вас зовут?
Она жадно выпила воду и прищурилась, глядя на потолок.
– Астиза.
– Почему вы стреляли в нас?
Ее взгляд устремился на меня, и глаза вдруг удивленно расширились, словно я был привидением.
– Я заряжала ружья.
– Для вашего отца?
– Для моего господина. – Она попыталась приподняться. – Он мертв?
– Да.
По выражению лица девушки нельзя было догадаться о ее чувствах. Очевидно, она жила здесь в качестве рабыни или служанки; опечалила ли ее смерть хозяина, или она испытала облегчение, узнав об освобождении от неволи? Казалось, она потрясенно размышляла о своем новом положении. Я заметил у нее на шее странный амулет. Как-то неуместно смотрелась на груди рабыни золотая подвеска, сделанная в виде миндалевидного глаза со зрачком из черного оникса. Выше взор радовал изящный овал лица Астизы, а ниже обнаружились иные привлекательные выпуклости. В общем, она выглядела совершенно очаровательно. Ее взгляд блуждал между мной и телом убитого старика.
– Что она там лопочет? – требовательно спросил по-французски Наполеон.
– По-моему, она рабыня. Говорит, что заряжала мушкеты для своего господина, того мертвеца.
– Откуда египетская рабыня знает английский язык? Может, они английские шпионы?
Я перевел его вопрос девушке.
– Мать господина Омара была египтянкой, а отец – англичанином, – ответила она. – Он вел торговые дела с Англией. В его доме все обычно говорили дома по-английски для улучшения беглости его языка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128