Ты просто представить себе не можешь! Чтобы актер, которого я обожаю, захотел переспать… ведь ты это имел в виду? Или я…
Подняв руку, Генри прервал этот скулеж.
– Я знал, что ты скажешь «нет». Но попытаться-то надо – на всякий случай.
Тоби совсем смутился.
– Не сердись на меня. Я же тебя предупреждал. Не могу. Я не прикидываюсь.
– Все в порядке. Ты прав – так оно лучше. Гораздо благоразумнее. Не будем портить нашу чудесную первую встречу сексом.
Генри иронизировал, хотя сам не знал, против кого обращена его шутка. Он знал, что Тоби его отвергнет, но почему-то ему это понравилось.
– Приятно было познакомиться, – продолжал он. – Надеюсь, еще встретимся.
– Правда? – обрадовался Тоби. – Я бы тоже хотел.
Генри выдержал паузу, притворяясь, будто обдумывает этот вопрос.
– Ты уже смотрел «Тома и Джерри»? Чушь собачья, но зато веселая. Так народ говорит. Сегодня я видел твое шоу, будет справедливо, если теперь ты посмотришь мое, – добавил он со смехом. – Когда у тебя свободный вечер?
Мальчик задумался.
– Всю неделю у нас репетиции, кроме вторника. Да, во вторник мы заканчиваем рано. Многие ребята работают ночью в ресторане.
– Значит, вечер вторника. Отлично. Я оставлю в кассе билет на твое имя. А потом приглашу тебя на ужин.
– Это необязательно.
– Обязательно. Терпеть не могу ужинать в одиночестве. Ах ты, старый потаскун, мысленно попрекнул себя Генри, оплачивая счет. Мальчик тебя сразу же раскусит.
У выхода они попрощались. Генри хотел было поцеловать мальчика в щеку – в конце концов, у артистов это принято, но ограничился сердечным рукопожатием.
– Это честь для меня, – пробормотал Тоби.
– Я бы предпочел доставить тебе удовольствие, – возразил Генри.
– Да-да, конечно. Это будет удовольствие. Во вторник. До скорого.
Мальчик пошел прочь по Восьмой улице. Генри смотрел ему вслед: самодовольная, чуть покачивающаяся, страусиная походка, голову держит высоко, можно подумать, он танцует балет. Мешковатые джинсы то повисали, то вновь натягивались под оттопыренным задом, складка материи перемещалась с одной ягодицы на другую. Генри ждал, не оглянется ли парень напоследок. Не оглянулся.
Он побрел домой.
Какого черта он все это затеял? На что ему бывший дружок Доила? Сразу видно, почему «бывший». Парень запутался во внутренних противоречиях – это занятно, однако может свести с ума. У Генри простое желание – переспать с юнцом. Но тут, пожалуй, дело не только в сексе. Он уже видел Тоби обнаженным, ничего загадочного. И романтика Генри не привлекала. Не хватало влюбиться в «бывшего» Калеба Дойла.
Странно, что Дойл, человек, которого он никогда не видел, занимает его мысли. Засел у него в голове, выглядывает из-за Тоби. А из-за Калеба выглядывает его сестричка Джесси, личная помощница Генри. Словно редкостное сочетание планет, предвестие высокой драмы. Какой драмы – этого Генри предугадать не мог. Будь он человеком благородным и сентиментальным, попытался бы воссоединить любовников. Но право же, такой сюжет устарел, и к тому же не сулил развлечения бедному старому Генри Льюсу.

Понедельник
20
– Какие ощущения это вызвало?
– Чувство вины. Стыда. Мама тут не при чем. Сестра только усугубила дело, но Джесси я не виню. Это мы нуждаемся в ней, а не она в нас, Я имею в виду маму. И это хорошо. Хотелось бы, чтобы она больше интересовалась моей работой, но она и тут права. Ведь это не настоящее. Нет.
– Что «не настоящее»?
– Моя работа. То, чем я зарабатываю на жизнь. Так называемую «жизнь». – Он с трудом перевел дыхание. – Вот почему я должен бросить писать, забыть о театре. Сделать что-то настоящее.
Хорошенькое начало недели – сеанс у психотерапевта! Десять утра – слишком ранний час. Мозги в кучку, язык знай себе болтает.
Калеб сам недоумевал, каким образом от поездки домой сразу же перескочил на другую тему.
Но доктор Чин без труда поспевала за ним.
– Чем бы вы предпочли заняться?
– Разве вы не спросите, почему я хочу это бросить?
Она рассмеялась легким музыкальным смехом.
– У людей всегда есть причины не писать, не играть, не рисовать. Ну, хорошо. Почему?
На самом деле Калеб пытался уйти от первого, более насущного и сложного вопроса.
– Причин сколько угодно, – заявил он. – Главная: мои цирковые животные разбежались.
– Вы порвали с Тоби, а не он с вами.
– Я говорю не о Тоби. Я говорю о духах, демонах творчества. – Почему все только и думают о Тоби. – Есть такое стихотворение Уильяма Батлера Йейтса. «Ушли цирковые животные». Он всю душу вложил в театр, выгорел, и его звери разбежались. Там еще говорится: «Внизу, под лестницей я лягу / Старьевщик-сердце, приюти!»
– Кажется, припоминаю. Смутно. У меня двоюродные отношения с поэзией, – доктор снова засмеялась, на этот раз – сама над собой.
Вот уже почти год Калеб еженедельно являлся к доктору Чин. Эта целительница не принадлежала к какой-либо психоаналитической школе, она эклектично (или прагматично) сочетала разные методы. Про себя Калеб звал ее «Смеющийся психотерапевт» или «Доктор Чин, шаманша». Будучи китаянкой, кабинет Чин почему-то декорировала в стиле Дальнего Запада, а не Востока: рисунок Джорджии О'Кифф на стене, индейское одеяло на диване. Калеб посмеивался над ней, но посмеивался любовно и уважительно. Они уже прошли все положенные стадии в отношениях между психиатром и пациентом: сопротивление, влюбленность, разочарование. Теперь ему было, в общем-то, легко с Чин. Открытая, то и дело допускающая ошибки и с готовностью их признающая, не самоуверенная, беззлобная, не склонная осуждать других. Иногда она отвлекалась и несла вздор, но среди ее болтовни попадались золотые самородки. Он почти никогда не лгал ей.
– Может, это вам и нужно, – размышляла она вслух. – Сходить в тот грязный стриптиз-бар.
– К Тоби? Нет. Проблема не в Тоби. Тоби – симптом.
– Вы все еще считаете, что он вас использовал?
– Наверное. Он не любил меня. Он меня даже не знал.
– «Использовать» можно по-разному, – сказала Чин. – Мы все нуждаемся в помощи других людей. Вам ведь тоже помогали.
– Да. Но я всегда знал, кто этот человек, почему он мне помогает. Мы помогали друг другу. Или использовали друг друга. Но это не называлось любовью. Никакой романтики. Ох, я не знаю! Просто я еще не готов обзавестись новым дружком. – Нахмурился, отвернулся. – В выходные я вспоминал Бена.
– В этом нет ничего постыдного.
– Но он умер шесть лет назад! Я использую его, чтобы упиваться жалостью к себе.
Доктор призадумалась.
– В умеренных дозах жалость к себе вполне оправдана. Вы получили весьма болезненный опыт. Естественно, что это напоминает вам о других болезненных событиях вашей жизни.
– Но я сопоставляю Тоби с Беном. Это неправильно. Притворяюсь, будто старая любовь была чистой, крепкой, но ведь это не так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90