– Давай позвоню и предупрежу ее.
– Нет-нет. Хочу сделать ей сюрприз. – Мать слегка пожала плечами. – Не придет, так не придет. Но если ты скажешь ей, что я приехала, а я уже уйду… – Брови матери выразительно сдвинулись. – Ты же знаешь, какая она.
Конечно, знает. Джесси права: отношения матери с дочерью всегда сложнее, запутаннее, чем между матерью и сыном, даже если сын – голубой. Мне проще, подумал Калеб. Но это значило; что он чего-то лишен. Обидно.
Потом он улучит минутку и позвонит Джесси, чтобы та заглянула на вечеринку пораньше, не дожидаясь Генри, и помогла сплавить маму.
– Значит, это и есть твоя новая квартира? – сварливо и жалобно спросила мать.
– Ага! – бодро подхватил Калеб. – Давай, проведу тебя по всем комнатам, пока гости не набежали.
– Твой дом.
Выдержав паузу, он ответил:
– Дом – если в Нью-Йорке у человек может быть дом.
Он провел ее по квартире. Кухня оказалась «совсем маленькой», спальня «не слишком-то уютной, с таким огромным окном», что касается ванной – «старые медные краны невозможно отчистить». Наконец они прошли в дальнюю комнату, служившую кабинетом. Здесь мать ненадолго замолчала, рассматривая фотографии на стене.
– Откуда у тебя этот снимок?
– Не помню, – признался Калеб. – Тебе не нравится?
– Я тут не слишком удачно вышла, – нахмурилась она. – Зато отец хорошо получился.
Они стояли вдвоем на пляже, Кейп-Мей, Нью-Джерси, 1959 год. Черно-белый кадр, сплошь загар и зубы, такие здоровые, счастливые. Полуправда, как большинство семейных фотографий, может быть, всего-навсего четверть правды, но такая полуправда была хороша.
В нескольких дюймах над пляжной фотографией висела еще одна цветная: Файр-Айленд, 1987 год. Двое юнцов в плавках держатся за руки, улыбаются. Еще одна полуправда, но в тот момент Калеб верил в нее – по меньшей мере, на три четверти.
– А это был Бен, – сказала мать.
– Да, – сказал Калеб. – Был.
Он ожидал какого-то комментария, мол, жалко Бена, или вопроса, грустит ли еще Калеб о нем. Любой пустяк, хоть слово…
Но мать уже перевела взгляд на следующий снимок, мгновенное цветное фото – насупленный семилетний мальчик сидит на лугу, а на коленях у него – девочка. Удивительно бережным движением брат сует в рот крохе бутылочку с молоком и так поглощен малышкой, что не замечает камеры.
– Ты обожал сестру, – вздохнула мать.
– Я по-прежнему люблю Джесси, – сказал он.
Она горестно покачала головой:
– Ты был бы таким хорошим отцом. – Она отвернулась от фотографий, бросила взгляд на его рабочий стол, на окно. – Уютная комната. Должно быть, писать здесь пьесы – одно удовольствие.
– Должно быть, – проворчал он и повел мать обратно в гостиную.
– Есть еще этаж?
– Нет. Только эти комнаты и терраса.
– И такую квартиру ты купил? – Снова она – воплощенное неодобрение.
– Купил.
Они поднялись на две ступеньки к стеклянной двери.
– О-о-о!
Калеб подумал, что на мать произвел впечатление вид за окном, но ее взгляд был прикован к столику с едой.
– Лучше мне не знать, во что это обошлось.
Сколько же булавочных уколов нанесет ему любимая мама?! Сплошные банальности. И перескакивает все время с одной темы на другую, нервничает.
Они обогнули угол Г-образной террасы. На западе, у самой линии горизонта красовались афиши, старые водокачки, телеантенны. В окнах нависавшего над их головами каменного небоскреба полыхали осколки солнца.
– Очень шумно. Как же ты спишь по ночам?!
– Привык.
Молли посмотрела вниз. Ближе, чем на метр, к парапету она не приближалась.
– Сколько людей! – пробормотала она. – Сколько людей!
Калеб мечтал найти общий язык с матерью, но как? Вот она приехала к нему, он тронут, он рад, и все равно не знает, что ей сказать.
– Вот вы где! – Выкрикнул резкий мужской голос. Обернувшись, Калеб увидел нового гостя: Дэниэля Брока.
– С днем рождения! – проворчал тот угрюмо, словно проклятие.
Заносчивый, недовольный жизнью коротышка пятидесяти с чем-то лет. Драматурга из него не вышло, однако получился неплохой учитель. Ребята обожали его, но своим провалом Брока гордился куда больше, чем успешной карьерой.
– Дэниэль, это моя мама. Мама, мой друг, Дэниэль Брока.
Дэниэль коротко кивнул.
– Похоже, я прибыл первым. – Он протянул Калебу сверток в подарочной упаковке. – Держи. Ты не велел приносить подарки, а я все-таки принес.
– Ой, ну спасибо. Попозже открою.
– Хм-м. – Брока поджал губы, словно ему нанесли очередное оскорбление, и он старался быть выше этого. – Симпатичный у тебя пентхаус.
– Ты не был тут раньше?
– Нет. Ты никогда не приглашал меня на вечеринки.
– Я и не устраивал вечеринки.
– Проехали. Отличное местечко. Пользуйся на всю катушку, пока можешь. После той ужасной статьи в «Таймс»…
– Ужасная статья! – подхватила мать.
– Чего еще ждать от «Таймс! – просветил ее Брока. – Он нас возносит, он же и губит.
– Я еще не разорен, – заявил Калеб.
Под настроение общество Брока было не так уж неприятно. Его постоянная мрачность создавала фон, на котором Калеб выглядел лучезарно счастливым. Но сегодня, да еще при матери…
– Они завидуют, – сказала Молли. – Все эти критики. Эти ничтожества.
– «Таймс» хуже всего, – продолжал Брока. – Они там все развращены и глупы. А худший из худших – Кеннет Прагер, который разнес «Теорию хаоса»!
Нужно было поскорее увести мать от Брока, но Калеб хотел улучить минутку и позвонить Джесси. Как только Джесси доберется сюда, они отправят мать домой и одной проблемой будет меньше.
– Айрин! – позвал он. – Подойди сюда. – Айрин умела обращаться с Брока. На какое-то время можно доверить ей эту парочку.
– А где же все твои друзья? – поинтересовалась мать. – Когда начнется вечеринка?
– Уже началась! – прокаркал Брока. – Может, никто и не придет. Может, им стыдно, может, пьеса твоя не понравилась. А я снова повторю: я от нее в восторге. Лучшая твоя вещь на сегодняшний день.
– Конечно – конечно, Дэниэль! Спасибо. – Он обернулся к матери. – Соберутся постепенно, – заверил он ее. – Еще рано. Некоторые не любят появляться при дневном свете, другие заняты в спектакле. Будний день.
– Да, – кивнул Брока, – соберутся. Если не ради вашего сына, то хотя бы выпить и закусить на дармовщинку.
Удерживая на лице улыбку, Калеб еще раз воззвал:
– Айрин!
58
Окна занавесили, но даже к восьми часам вечера свет еще просачивался. В янтарном сумраке гостиной зрители казались коричневыми тенями. Премьера «2Б» началась.
Дуайт запнулся на первой же реплике, Фрэнк суфлировал. Боаз запутался с музыкальным сопровождением, «Я теряю веру» прозвучало слишком рано и чересчур громко. Мелисса споткнулась о стул. Боаз снова напутал, и жалобная песенка Моби тянулась без конца, заглушая спор Крис и Мелиссы. Смешные моменты уже не казались смешными, громче всего публика хохотала, когда Аллегра набросилась на Дуайта, а тот шлепнулся на задницу – хорошо хоть, не ушибся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90