– Да.
– Вступает труба, а я поначалу выдаю лишь несколько аккордов. Пальцы уверенно скользят по клавишам. Я бы мог играть с завязанными глазами, как юный Моцарт.
«Гуантанамера» – инструментальная пьеса, она звучит как семейная ссора, подслушанная в каком-нибудь гостиничном номере: сначала без особого желания, потом вызывает любопытство, а в конце уже скуку. «Гуантанамера»? Это – женщина. Вопрос звучит безобидно, но голос – в нем сквозит острое нетерпение, как ощущается кухонный нож под подушкой. Я терпеливо выдаю аккорды едва заметным прикосновением к клавишам. Конечно, дорогая, все как надо. Вот только «Гуантанамера»! – добавляет она. Да, ясное дело, бубню я. Потом следуют обычные причитания насчет того, как плрхо он к ней относится и сколько она всего для него сделала, а он не счел нужным хоть как-то отблагодарить ее за это. А потом миг моего соло. Вот какая история. Человек и его история. В общем, ничего нового. Предположим, он – агент какой-то фирмы. В изнеможении обходит город за городом, квартиру за квартирой. Весь в пыли от пройденных километров. Лицо седое от усталости. Какая-то безысходность. «Гуантанамера». С ума сойти. Беготня в роли агента. Подавление. Потом собственная роль.
И все же это моя музыкальная пьеса, потому что теперь все взгляды направлены только на меня. Я наблюдаю краешком глаза за тем, что происходит внизу. Я свожу их с ума неброскостью своей музыкальной грусти, как бы раскладываю серость истории на ритмические яркие цвета спектра. Под моими руками начинает дышать уснувший было электронный инструмент. Мои движения весьма рациональны, а моя улыбка по своей закрытости напоминает орхидею, я никогда никому не набивался в друзья, но теперь, теперь я приближаю их к себе, истерзанных и измученных, чтобы осчастливить хотя бы на какой-то целомудренный момент. От моего внимания не ускользает ни один вздох, ни один взмах ресниц. Они внимательно разглядывают меня, рассматривают мои руки.
Тогда я переключаю внимание на собственные руки. Надо бы сделать маникюр. Этого мне явно не хватает. Ведь мои руки, знаете, – это мое ремесло. Фрау, доктор Майнц, вы уже обратили внимание на мои руки. Наверняка, не только из профессиональных соображений. Все женщины заглядываются на мои руки. Вы, должно быть, размышляете сейчас о том, на что способны эти руки. Вы в этом не признаетесь, но такие мысли определенно вас посетили. Эти руки могут играть на фортепьяно, они неподражаемо элегантно способны открывать бутылку шампанского, как бы между прочим, поднося зажигалку, чтобы прикурить сигарету, касаться женской руки, за полсекунды раскрыть замок цепочки и многое другое. Вы без сомнения об этом подумали.
– Ну, предположим.
– Эти ребята появились с наручниками, и я чуть не рассмеялся, потому что увидел, как смущены были оба чиновника и как плохо они одеты. Они, конечно, считали, что естественнее было появиться не в форме, а в малопривлекательной одежде на каждый день. А у меня нет такой одежды, только шелковый домашний халат. И вот они красовались в своих дешевых штанах, которые плотно обтягивали зады, а спереди откровенно топорщились. Цветные тенниски поражали пошлыми и безвкусными рисунками. Они как-то неуклюже покачивали наручниками, попеременно поглядывая на меня и едва слышно советуясь насчет того, когда меня арестовать. Так или иначе, они дождались последнего звука музыкальной пьесы.
У «Гуантанамеры» нет окончания, мы называем это произведение «fading ont». По сути, речь идет о таянии звука, который гаснет, но никак не может «проститься», потому что в любой момент того гляди заявит о себе вновь. Я поклонился и послал воздушный поцелуй юной девушке, которая неутомимо кружилась на танцевальной площадке, губы у нее были в мороженом, бросалась в глаза розовая заколка для волос, в общем, ничего особенного. Потом направился к обоим неудачникам и подал им руку.
«Ладно», – пробормотал один из них, у которого на груди красовался девиз «Don'ttworrybehappy», засовывая наручники в задний карман своих кошмарных штанов. «Только не надо осложнять нам работу», – попробовал вмешаться в разговор другой. «Может, мы пойдем, господа, – проговорил я, в то время как мои коллеги, положив ключ на свое место, приступили к исполнению следующего музыкального произведения. – „Во всем виновата босанова“». Вы это знаете, не так ли?
– Нет.
– Ах, доктор Майнц. Ох уж эти женщины. Знаю я их. А ведь я действительно их знаю. Чего стоит нытье насчет того, чтобы я больше не выступал в профессиональном качестве. Они чувствовали себя счастливыми. Согласитесь, совсем недолго, но это было. Как долго длится счастье? Я имею в виду в нормальных условиях. В течение не более чем одного мгновенного глупого удара сердца. Тук-тук. Вы счастливы, фрау Майнц? Доктора, наверное, можно опустить? Закройте глаза и попробуйте вспомнить, когда и как вы были по-настоящему счастливы в последний раз. Это счастье было безграничным. Ну так что? Слабо? Я знаю, я-то знаю…
– О присутствующих говорить не принято.
– Можно вам кое-что сказать? Если бы женщины не гонялись за счастьем так отчаянно, с неизбывной надеждой во взгляде и если бы счастье не было таким легкомысленным, как нетрезвый акробат на трапеции, который, что-то напевая про себя, при падении улетает в бездонную тьму, то я оказался бы безработным. К сожалению, моя профессия зиждется на скандальной призрачности земного счастья, и случаются такие моменты, когда я полностью предаюсь меланхолическому настрою этих мыслей.
– В самом деле?
– Между прочим, дамы с перманентом самые правильные. Они со смиренной регулярностью раз в неделю должны ходить к парикмахеру, как овцы на стрижку. Кто по утрам лихо сушит свои волосы феном, тот не производит впечатления смиренной овечки. После перманента приходится садиться под сушуары. И спокойно ждать. К этому надо привыкнуть.
– А к чему еще?
– Я, разумеется, поглядываю на их обувь. Если на ногах домашняя обувь а-ля «вторая молодость», то никаких шансов. Такие женщины помешаны на слабительных средствах и чесночных таблетках, а мужчины для них – это ущерб здоровью. Дорогая, плоская обувь – признак независимости и излишней самонадеянности. Лучше всего обувь среднего сорта. Каблук чуть выше обычного, чтобы ноге было комфортно, причем голеностопные суставы в таких туфлях слегка опухают. Как вы полагаете, что происходит, когда такой женщине делают ножную ванну, а потом массируют лодыжки? Обожание, чистейшее обожание. Но сейчас уже наступает наименее приятная часть моей работы.
– Гм!
– Ах да. Украшения. Вы уже заметили, что я люблю жемчуг. Это добрый знак. Приличные женщины предпочитают сами покупать себе жемчуг, а не получать его в подарок от мужчины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45