только пятая часть полового акта затрачивается на достижение собственного удовольствия, остальные четыре пятые призваны обеспечить удовлетворение соответствующей дамы. Под этим углом зрения вся полнота данного процесса требует ярко выраженного профессионального подхода. Я выполняю работу, скажем, как массажист. Или как психолог.
– Или как машина.
– Простите, я не вибратор. Кстати, у вас есть вибратор?
– Однако вы наглец.
– Прошу меня извинить. Я не шучу – простите. Я не хотел вас обидеть.
– Но вы это сделали.
– А голос у вас дрожит.
– Вы – чудовище.
– Вовсе нет. Просто откровенен. Причем впервые. Вы первый человек, которому я излагаю все эти вещи.
– Ах так?
– Мне думается, даже если бы я бросил все это, то не смог бы как прежде мыслить в этом ключе. Я обозначил вещи, которые становятся невозможными с момента их упоминания.
– Это вы убили Хризантему?
– Нет, она сама ушла из жизни.
– С вашей помощью?
– Я стал всего лишь катализатором, не более.
– Значит, вы ее убрали?
– Не знаю. Может, я был ее ангелом смерти.
– Так, значит, вы ее сгубили?
– Да.
– Я так рад, что вы пришли.
– Я пробуду здесь недолго.
– Вчерашнему дню, казалось, не будет конца. А самый тягостный день – это воскресенье.
– Вчера я была на концерте в курзале.
– Ну и, конечно, натанцевались?
– Конечно, нет. Просто слушала. Потом беседовала с трубачом. Он считает вас крупным музыкантом.
– Шуман утверждал: самое худшее – это принимать хвалу от негодяя.
– Звучит несколько высокомерно, вы не находите?
– Нет, ничуть.
– Я как-нибудь с удовольствием послушала бы вашу игру.
– Существует художественное исполнение наказания с участием тюремного оркестра. Только вы не бросайте меня, заходите в гости.
– Он сказал, что вы могли бы сделать великолепную карьеру.
– Мою карьеру и так можно считать блестящей. Все-таки она подарила мне знакомство с вами.
– Если бы я познакомилась с вами несколько недель назад, то, наверное, уже испустила бы дух.
– Ну-ну. Не такой уж я прыткий, как вам кажется.
– Скажите, а почему вы губите женщин?
– Это вовсе не так. Ваша постановка вопроса неправомерна.
– Мы ходим по кругу. Времени остается не так уж много. Через три недели начнется процесс.
– Так скоро?
– Представьте себе.
– Как точно вы выразились – мы ходим по кругу. Не хотите со мной потанцевать?
– Мне пора.
– Нет, не надо спешить.
– Нет, надо. И немедленно.
– Мы увидимся снова, я имею в виду после процесса?
– Едва ли.
– А почему нет?
– Это мой принцип.
– Ну тогда – вам хотелось бы снова со мной увидеться?
– Вопрос неактуальный.
– Хотелось бы?
– Я ухожу.
Если мне не будет суждено с ним когда-либо увидеться вновь, значит, я уже виделась с ним тысячу раз, ибо это всегда было изначальное прощание. Когда мы увиделись впервые, на землю падал первый лист, и все уже было решено. Он знал это с самого начала, и только до меня полностью не доходило, как все развивается – без начала и без конца. Что с самого начала это и есть свидание при всем его легкомысленном внешнем восприятии, словно существует безгранично огромное число вероятных возможностей. Однако с первой же секунды складывается так, а не иначе. Зародыш не прорастает, а, наоборот, угасает, возвращаясь к самому первому глухому жесту и к первому крику.
– Как вам спалось, фрау доктор?
– Неплохо.
– А я не сомкнул глаз.
– Что представлял собой Шуман как человек?
– Для осознания этого нам потребуются годы.
– Так попробуйте же.
– Это был многоликий человек – Юлий, мастер Раро, но прежде всего Флорестан и Эвзебий.
– Флорестан?
– Титан. Неистовый и энергичный.
– А Эвзебий?
– Мягкий и меланхоличный.
– Я купила компакт-диск с записью танцев Давида. В исполнении Хризантемы.
– Ну и?
– Для меня открылся новый мир.
– Вы знаете, как называется первая часть книг Шумана о Давиде?
– Нет.
– Тогда, нежная служительница муз, наклонись ко мне, не страшась жестокого слова! Видит небо, что я ни в коей мере не Менцель, а скорее уподобляюсь Александру, повторяющему вслед за Кинтусом Куртиусом: «Я не воюю с женщинами, нет; лишь где оружье есть, иду я в наступленье!» Как лиловым стеблем хочу я помахать критическим жезлом над твоею главой. Или ты считаешь, мне неведомо время, когда хотят говорить и не могут от ощущения блаженства, когда Все хотелось бы прижать к своей груди, еще не найдя составляющих компонентов этого Всего, и когда существует музыка, которая показывает то, что нам суждено будет утратить еще раз?
– Это более чем прекрасно.
– Скромно сказано. Это целый мир.
– Вы все знаете наизусть…
– Я сто раз читал это и перечитывал. Это моя Библия.
– Одно противоречит другому…
– Очень немногое в этом мире сочетается друг с другом. Кроме разве что… мужчины и женщины. Да и то при совершенно определенных условиях, с учетом совершенно определенных признаков. Например, такого мужчины, как я, и такой женщины, как вы.
– Пожалуйста, не говорите такие вещи.
– Вы первая женщина, с которой я так долго беседовал, не испытывая скуку.
– Ничего удивительного. В конце концов, вы говорили о самом себе. Все люди относятся к этому с огромным интересом.
– Всегда с неизменным сарказмом, верно?
– Это совсем трезвое наблюдение.
– Фрау Майнц, я знаю, где мы, знаю, почему вы здесь, и тем не менее…
– Что же?
– Бессмысленно вам это говорить.
– Тогда продолжим. Лиза и Эльза – которая из них была Флорестаном и которая Евсевием?
– Видите ли, именно поэтому я столь охотно беседую с вами.
– Да, да. Вы расставляете ловушки, и я сразу в них попадаю.
– Это совсем не так.
– И все же?
– Это было практически нерасторжимо. По сути дела, две стороны одной медали. Вначале мне показалось, что Лиза – Флорестан, а Эльза – Евсевий. Но когда я узнал обеих ближе, все поменялось до полной противоположности. Какая-то невообразимая пара. Трогательно было наблюдать, как каждая из двух женщин, всю жизнь опекавших друг друга, превратилась в Мату Хари. В платках и защитных очках обе пробирались на свидание в гостиницу. С отчаянным выражением лица обнимались со мной или тайком покупали ажурное нижнее белье – причем обе. Иногда мы отправлялись куда-нибудь развеяться. Втроем. При этом все вели себя подчеркнуто официально, демонстрируя образец утонченной вежливости. Мы вместе обедали, то и дело повторяя «спасибо» и «пожалуйста», в то время как Лиза своей ногой под столом старалась дотронуться до моей, а Эльза украдкой гладила мою руку, пока Лиза удалялась в туалет, чтобы припудрить лицо. Когда же после ресторана мы фланировали по набережной, люди оборачивались, словно я выгуливал парочку королевских пуделей. Должен признаться, что со временем эти игры сделались утомительными, потому что в некотором смысле мне приходилось вкалывать в две смены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45