Поэтому надо еще подождать. Я всю жизнь ждала, парировала София, обнажая свои дорогие зубы и вытягивая очаровательные губки. Я не мог не задуматься о том, что она подвергла себя полному омоложению, позаботившись при этом не только о лице. Эти врачи действительно мастерски реконструируют женские груди, переделывая все с головы до пят, если даже кожа становилась странной на ощупь, а хозяйку порой поражал собственный облик, все тщательно придуманное ею опять шло в дело, продолжало жить и соответствовать своему назначению. Принимая душ, она кричала из ванны: хоть и не узнаю собственное лицо, но я чуть подмажусь. Я стал размышлять о том, как бы она выглядела без всех этих коррекций и запчастей. Находясь рядом с Софией, я начал скучать по Эльзе и Лизе, так как побудил обеих к телесному контакту. Например, мне нравились их животики, мягкие и по-женски привлекательные, которые обе никогда не подставляли под солнечные лучи. Наверное, поэтому кожа на животах обеих оставалась абсолютно гладкой и чистой. Я не мог оторвать взгляд от их очаровательных ляжек. А София, она так много лет лицемерно переживала свое состояние, что теперь просто отбросила все комплексы. Ей не надо было покупать нижнее белье, им были набиты целые чемоданы. Мы часами примеряли белье из этих чемоданов, то и дело подбегая к зеркалам. Больше всего мне нравился лаковый бюстгальтер красного цвета, который прекрасно на мне смотрелся. Так что я сохранил его. На память.
– Думаю, там, где сейчас София, никакого белья ей не требуется.
– Нет. Ее измученное тело наконец обрело покой. Никакого больше вмешательства, никаких имплантантов, никаких шприцев, жадно вытягивающих из тела жир. Она выглядела умиротворенно, когда гроб с ее телом был выставлен в греко-православной часовне. Перед отпеванием идеально чистое тело было облачено в белое платье, причем она впервые предстала передо мной без макияжа. День был весьма торжественный. Золотой купол часовни утопал в солнечных лучах – ей бы понравилось. Хор исполнил что-то из «Бориса Годунова». Эта музыка прекрасно гармонировала с происходившим.
– Итак, вы снова вернулись к проблеме номер один.
– Так оно и есть. София символизировала окольную дорогу, но не решение. Мне было непросто расстаться с сестрами-двойняшками. Было ясно, что на длительное спокойствие рассчитывать нечего. Лиза и Эльза закатывали скандалы в моем присутствии. Подозревая в чем-то друг друга, заглядывали под кровать. Каждой страшно хотелось знать, чем я занимался, когда был не с ней. Такой была эта любовь втроем. Как-то случилось нечто неслыханное: Лиза явилась на концерт в светло-желтом костюме фирмы «Шанель» с белыми отворотами, в то время как Эльза сидела рядом в элегантном коротком платье сиреневого цвета и опять же в сиреневом жакетике. Глубоко несчастные из-за нарушенной симметрии, сестры как чужие сидели рядом. От танцев они воздержались. А если бы вышли в круг, то скорее всего отдавили бы друг другу ноги. В тот вечер я пригласил обеих в свою гостиницу. По этому поводу заказал номер-люкс, поскольку не принимаю важных гостей в своем гостиничном номере. Никогда. Лиза должна была прийти в восемь вечера, Эльза – в девять. Когда ровно в девять раздался стук в дверь, я заметил: вот и шампанское. Лизанька, открой, пожалуйста. Лиза протанцевала в направлении двери. На ней была розовая маечка, которую только что надела. Приблизившись к входной двери, она открыла ее, игриво проворковав: ну, вот вы и пришли.
– Кто-то постучал в дверь.
– Что вы сказали?
– Кто-то постучал. Разве вы не слышали?
– Кто бы это мог быть?
– Я заказала шампанское, милый.
– Ты не шампанское заказала, а полицию вызвала. Один из них в холле, другой у черного хода, а снайперы уже залегли напротив в окне, да?
– Перестаньте!
– И не думай, что тебе удастся легко выбраться отсюда. Я заберу тебя с собой. Вместе или сбежим, или прямо в ад, черт побери!
– Отпусти меня, Бога ради! Это всего лишь…
– Не трать силы даром. Так, именно так мы сейчас подойдем к двери.
– Это всего лишь официант, правда, клянусь.
– Тише. Делай то, что я тебе говорю.
Если я снова его увижу, то все, наверное, упростится. Наверное, мы просто-напросто сыграем в игру «Мужчина и женщина», как тогда в гостиничных номерах, когда я делала вид, что сама готовила пиццу, доставленную прямо в номер из ресторанной кухни; когда повязывала фартук из полотенца, а он говорит: спасибо, дорогая, все было удивительно вкусно. И мы хохотали, как дети. Играли, как мужчина и женщина, в игру «Мужчина и женщина».
– Почему ты только что обратился ко мне на ты?
– Я что-то не припомню, что обращался к вам на ты.
– Почему вы мне тыкаете?
– Наверное, признак легкой рассеянности.
– Вы явно нервничаете. Выпейте еще бокал. Почему вы мне не доверяете?
– А почему я вам, собственно, должен доверять?
– Потому что я к вам хорошо отношусь.
– Вы забываете, где мы находимся.
– Ни на секунду об этом не забываю. Надеюсь, вы что-нибудь мне сыграете.
– Что вы имеете в виду?
– На рояле, например, Шумана.
– Рояль есть в холле.
– Это рискованно.
– Оденьтесь.
– Вы действительно хотите спуститься вниз? Это же безумие.
– Я испытываю к вам определенное уважение. Поэтому, пожалуйста, оденьтесь поприличнее.
– Это слишком. Наши фото бесконечно мелькают по телевизору.
– Вы сейчас оденетесь, спуститесь вниз и сядете где-нибудь в баре.
– А вы?
– Я приду позже. В очках для пилотов.
– Чтобы остаться незамеченным?
– Специально для вас.
– Bay!
– Звучит очень мило, когда вы говорите «вау». Все еще…
– Вы настоящий артист, Боже мой.
– Спасибо, премного благодарен.
– Это было невероятно. И прежде всего начало. Ведь вы сыграли мелодию одним пальцем! Как дилетант, исполняющий собачий вальс, так, словно подбирали мелодию. Все думали: ах, опять вот этот, который чего-то там бренчит, изнывая от безделья. Потом он, словно расправляя душу, берет первые аккорды, правда, поначалу несколько сдержанно, но далее все ритмичнее, в результате возникает цельное впечатление от этого произведения. А что это было?
– «Изощренная леди».
– Я рада, что вы не стали исполнять «Aveu». Это ведь не было включено в программу, не так ли?
– Нет, нет.
– У вас всегда первые такты отмечены печатью сдержанности?
– Не всегда. Скажем так, в особых случаях. Телониус Монк и Паганини.
– Простите, кто?
– Телониус Монк – пианист, джазовый пианист, один из почитаемых мною кумиров. В его игре ритм всегда ковыляет и спотыкается – странное рубато, которое, собственно говоря, таковым не является, поскольку явно ощущается размеренный пульс, хотя он постоянно на порядок отклоняется от заданного. Это жутко сложно, когда, сто раз уже исполнив музыкальное произведение, все еще продолжаешь ощущать удивительную неуверенность, словно под пробегающими по клавишам пальцами рождается нечто новое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45