..
В груди спирает дыхание, по лицу катятся солоноватые капли пота. Ноги цепляются за камни и валежник. Но сейчас спасение только в ногах.
Борис на минуту останавливается и, задыхаясь, говорит:
— Не отставай, япошка!
И снова бежит, раздвигая ветки деревьев.Наконец силы наши иссякли... Борис замедляет бег и, смахивая рукавом со лба пот, отрывисто, с трудом произносит:
— В кусты... поглубже... отдохнем...
Лезем в кусты. Попадаем в небольшой овраг с остатками еще не растаявшего снега. Здесь темно, сыро и холодно. И это кстати, потому что тело мое стало горячим, как в сильный зной.
Небо уже совсем светлое. В чистой голубизне его плывет небольшая разорванная тучка. Сквозь густую влажную листву пробиваются косые лучи еще не греющего солнца. По другую сторону оврага, по взгорью, пестрыми, пятнистыми караванами подымаются пышные цветы.
Синие, голубые, фиолетовые — они кажутся какой-то необыкновенной выдумкой.Борис не видит ни цветов, ни прозрачной голубизны утра. Он лежит, вытянув уставшие ноги, подложив под голову руки. Грудь его высоко поднимается, рот полуоткрыт.
Мне хочется спать, отяжелевшая голова клонится к земле. Но Борис поднимается и говорит:
— Пошли, а то застопорят здесь. Тогда...
Мы идем среди низкорослого кустарника; огромные кедры, сосны, ели остались где-то позади. Тропинка ведет в гору и становится все уже. Поднимаемся на вершин)'.
Там, внизу, в голубом мареве, простирается тайга, рассеченная сверкающим ручейком.Борис ладонью закрывает от солнца глаза и всматривается вдаль.
— Вот там, за изгибом реки, дымок, видишь — тесемочкой над кустами извивается.
Я начинаю различать дым и маленький бугорок, похожий на копну сена. — Вижу, Боря...
— Пошли,— радостно восклицает Борис.
Зарядив наган, он быстро спускается вниз. Я бегу за ним... Вскоре мы подошли к шалашу. Навстречу нам выскочила пушистая собака и залилась громким лаем. Из шалаша вылез низенький старичок с русой бородой. Он прикрикнул на собаку и равнодушно подошел к нам. Внимательно и недоверчиво осмотрев нас, он спросил:
— Куда путь-дорогу держите?
— В Читу, папаша,— ответил Борис. Лицо старика расплылось в улыбку.
— Читу-то вы давно прошли.
— А как же теперь нам идти? — спросил я. Старик почесал в скомканной бороде:
— Троп-то тут на Читу, слышь, много,— как-то неопределенно ответил он.
— Нет ли у вас табачку? — немного помедлив, спросил он.
— Есть, папаша, сейчас закурим,— вытаскивая кисет, сказал Борис.— А вы нас, папаша, наверно, чаем напоите?..
— Это можно, только чай зеленый, китайский...
— Ничего, какой есть.
Шалаш был небольшой, из сосновой и березовой коры. Вместо дверей висел мешок. На полу валялась подстилка из бараньего меха, в углу стояло кремневое ружье, на стене, около подстилки, висели охотничий нож, пиджак, поношенная шапка и ичиги.
Возле шалаша у бурного, шумящего ручья стояли рогатки с закоптевшим ведерком. Под ведерком еще тлело несколько потухающих головешек.
— Ну, как живем, отец? — садясь возле шалаша, спросил Борис.
— Ничего, слава богу, живем помаленьку.
— Ну а как,— подсаживаясь к Борису, спросил я,— золотишка много намыли?
— Да какое, слышь, тут золото: кормимся малость, и слава богу.
— Чего же тогда вы здесь живете?
— А куда боле денешься? Кругом разбой, грабеж. Народ дикой, слышь, стал. Да и занятие мое таежное.
Старик поднялся, прошел в шалаш, накрошил китайского чая, высыпал в ведро.
— Угощение у меня — сухари, а боле ничего нет.
— Ничего, спасибо, папаша, мы привыкший народ, спасибо и за это.
Старик вынес из шалаша две деревянные чашки, несколько сухарей и кусок сахару.Мы пили горячий чай, размачивали сухари, а старик сидел рядом, поглядывая на нас.
Повеселев после чая, Борис спросил:
— А как, папаша, дойти до Читы? Вы, наверно, все места здесь знаете?
— Да как не знать, пятьдесят семь годов здесь живу, каждую тропку обошел. Вот эту, слышь-ко, гору пройдете, за ней сразу деревня будет, так вы в нее не заходите—казаки там. Оно, конечно, может, ничего вам и не сделают, а пойдут спросы да расспросы, ну и задержка будет...
Мы выпили еще по чашке чая и поднялись. Борька протянул старику руку.
— Ну, спасибо вам, папаша.
— Дай бог здоровья,— ответил старик.
Из-за шалаша опять выскочил пес, ощерился, но старик грозно прикрикнул па него:
— Гуран, нельзя! Пошел на место!
Пес опустил голову, завилял хвостом и лег у костра. Старик перебрел с нами ручей и, пожимая руки, сказал:
— Лесок пройдете, тропинка там будет, так вы по ней до горы, а за горой березнячком пойдете...
— Спасибо, папаша, будьте здоровы,— сказал Борис, и мы зашагали к лесу.
Вечером, застигнутые темнотой, мы приближались к Чите. Впереди протянулись гирлянды огней. Было душно. На горизонте вспыхивали далекие зарницы.Борька внезапно остановился и присел.
— Садись, отдохнем немного. Тут патрули, как бы не натолкнуться...
— А не лучше ли ночью пройти? — спросил я. Борька повернулся ко мне. В темноте лицо его казалось широким и расплывшимся.
— Нет,— твердо произнес он,— идти надо сейчас. Как ты будешь искать ночью квартиру Улина? Сразу влопаемся...
Мы долго раздумывали, как лучше войти в Читу. Теперь для нас начиналось самое главное испытание...
Я лежал около Борьки. Ноги мои ныли от усталости. Казалось, что я никогда больше не смогу поднять их. По телу пробегала неприятная дрожь.
— Да не дрожи ты! Чего тебя затрясло, как бабу. Пошли, что ли?..— сурово сказал Борис и поднялся.
Небо озарилось вспышкой молнии; какую-то долю минуты были видны мохнатые обрывки туч и Борькино задумчивое лицо.Где-то, точно ломалась земля, треснул гром, и сразу брызнули капли теплого дождя.
— Дождь... Это хорошо... Только бы посильней, тогда нас ни одна собака не увидит.
Мы шли в темноте на ощупь, как в воде. Лес стал реже. Вверху качались на ветру черные сосны. Впереди лежало широкое, как водяное плато в ночи, поле, озаренное на горизонте мутными огнями.
Когда мы приближались к окраинным домикам, хлестал ливень. Под ногами хлюпали лужи воды. Мы промокли насквозь. Одежда на мне казалась тяжелой и лишней. С фуражки по лицу, за ворот гимнастерки стекала вода...
Огни скрылись, точно камни, брошенные в воду. Впереди вставала тяжелая тьма.
— Куда идти, черт его знает?— хватая меня за руку, с досадой сказал Борис и вдруг наткнулся на что-то твердое.— Подожди, тут, кажется, забор... Ну да!
Через несколько минут мы были на маленькой улочке. В темноте едва очерчивались силуэты домов. В одном доме сквозь щели ставень просачивался свет.
— Идти надо около заборов, осторожно. Сгибаясь, я пошел за Борькой вдоль заборов.
И вот мы в городе, к которому пробирались три дня.Там, на Подгорной улице, квартира большевика Улина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
В груди спирает дыхание, по лицу катятся солоноватые капли пота. Ноги цепляются за камни и валежник. Но сейчас спасение только в ногах.
Борис на минуту останавливается и, задыхаясь, говорит:
— Не отставай, япошка!
И снова бежит, раздвигая ветки деревьев.Наконец силы наши иссякли... Борис замедляет бег и, смахивая рукавом со лба пот, отрывисто, с трудом произносит:
— В кусты... поглубже... отдохнем...
Лезем в кусты. Попадаем в небольшой овраг с остатками еще не растаявшего снега. Здесь темно, сыро и холодно. И это кстати, потому что тело мое стало горячим, как в сильный зной.
Небо уже совсем светлое. В чистой голубизне его плывет небольшая разорванная тучка. Сквозь густую влажную листву пробиваются косые лучи еще не греющего солнца. По другую сторону оврага, по взгорью, пестрыми, пятнистыми караванами подымаются пышные цветы.
Синие, голубые, фиолетовые — они кажутся какой-то необыкновенной выдумкой.Борис не видит ни цветов, ни прозрачной голубизны утра. Он лежит, вытянув уставшие ноги, подложив под голову руки. Грудь его высоко поднимается, рот полуоткрыт.
Мне хочется спать, отяжелевшая голова клонится к земле. Но Борис поднимается и говорит:
— Пошли, а то застопорят здесь. Тогда...
Мы идем среди низкорослого кустарника; огромные кедры, сосны, ели остались где-то позади. Тропинка ведет в гору и становится все уже. Поднимаемся на вершин)'.
Там, внизу, в голубом мареве, простирается тайга, рассеченная сверкающим ручейком.Борис ладонью закрывает от солнца глаза и всматривается вдаль.
— Вот там, за изгибом реки, дымок, видишь — тесемочкой над кустами извивается.
Я начинаю различать дым и маленький бугорок, похожий на копну сена. — Вижу, Боря...
— Пошли,— радостно восклицает Борис.
Зарядив наган, он быстро спускается вниз. Я бегу за ним... Вскоре мы подошли к шалашу. Навстречу нам выскочила пушистая собака и залилась громким лаем. Из шалаша вылез низенький старичок с русой бородой. Он прикрикнул на собаку и равнодушно подошел к нам. Внимательно и недоверчиво осмотрев нас, он спросил:
— Куда путь-дорогу держите?
— В Читу, папаша,— ответил Борис. Лицо старика расплылось в улыбку.
— Читу-то вы давно прошли.
— А как же теперь нам идти? — спросил я. Старик почесал в скомканной бороде:
— Троп-то тут на Читу, слышь, много,— как-то неопределенно ответил он.
— Нет ли у вас табачку? — немного помедлив, спросил он.
— Есть, папаша, сейчас закурим,— вытаскивая кисет, сказал Борис.— А вы нас, папаша, наверно, чаем напоите?..
— Это можно, только чай зеленый, китайский...
— Ничего, какой есть.
Шалаш был небольшой, из сосновой и березовой коры. Вместо дверей висел мешок. На полу валялась подстилка из бараньего меха, в углу стояло кремневое ружье, на стене, около подстилки, висели охотничий нож, пиджак, поношенная шапка и ичиги.
Возле шалаша у бурного, шумящего ручья стояли рогатки с закоптевшим ведерком. Под ведерком еще тлело несколько потухающих головешек.
— Ну, как живем, отец? — садясь возле шалаша, спросил Борис.
— Ничего, слава богу, живем помаленьку.
— Ну а как,— подсаживаясь к Борису, спросил я,— золотишка много намыли?
— Да какое, слышь, тут золото: кормимся малость, и слава богу.
— Чего же тогда вы здесь живете?
— А куда боле денешься? Кругом разбой, грабеж. Народ дикой, слышь, стал. Да и занятие мое таежное.
Старик поднялся, прошел в шалаш, накрошил китайского чая, высыпал в ведро.
— Угощение у меня — сухари, а боле ничего нет.
— Ничего, спасибо, папаша, мы привыкший народ, спасибо и за это.
Старик вынес из шалаша две деревянные чашки, несколько сухарей и кусок сахару.Мы пили горячий чай, размачивали сухари, а старик сидел рядом, поглядывая на нас.
Повеселев после чая, Борис спросил:
— А как, папаша, дойти до Читы? Вы, наверно, все места здесь знаете?
— Да как не знать, пятьдесят семь годов здесь живу, каждую тропку обошел. Вот эту, слышь-ко, гору пройдете, за ней сразу деревня будет, так вы в нее не заходите—казаки там. Оно, конечно, может, ничего вам и не сделают, а пойдут спросы да расспросы, ну и задержка будет...
Мы выпили еще по чашке чая и поднялись. Борька протянул старику руку.
— Ну, спасибо вам, папаша.
— Дай бог здоровья,— ответил старик.
Из-за шалаша опять выскочил пес, ощерился, но старик грозно прикрикнул па него:
— Гуран, нельзя! Пошел на место!
Пес опустил голову, завилял хвостом и лег у костра. Старик перебрел с нами ручей и, пожимая руки, сказал:
— Лесок пройдете, тропинка там будет, так вы по ней до горы, а за горой березнячком пойдете...
— Спасибо, папаша, будьте здоровы,— сказал Борис, и мы зашагали к лесу.
Вечером, застигнутые темнотой, мы приближались к Чите. Впереди протянулись гирлянды огней. Было душно. На горизонте вспыхивали далекие зарницы.Борька внезапно остановился и присел.
— Садись, отдохнем немного. Тут патрули, как бы не натолкнуться...
— А не лучше ли ночью пройти? — спросил я. Борька повернулся ко мне. В темноте лицо его казалось широким и расплывшимся.
— Нет,— твердо произнес он,— идти надо сейчас. Как ты будешь искать ночью квартиру Улина? Сразу влопаемся...
Мы долго раздумывали, как лучше войти в Читу. Теперь для нас начиналось самое главное испытание...
Я лежал около Борьки. Ноги мои ныли от усталости. Казалось, что я никогда больше не смогу поднять их. По телу пробегала неприятная дрожь.
— Да не дрожи ты! Чего тебя затрясло, как бабу. Пошли, что ли?..— сурово сказал Борис и поднялся.
Небо озарилось вспышкой молнии; какую-то долю минуты были видны мохнатые обрывки туч и Борькино задумчивое лицо.Где-то, точно ломалась земля, треснул гром, и сразу брызнули капли теплого дождя.
— Дождь... Это хорошо... Только бы посильней, тогда нас ни одна собака не увидит.
Мы шли в темноте на ощупь, как в воде. Лес стал реже. Вверху качались на ветру черные сосны. Впереди лежало широкое, как водяное плато в ночи, поле, озаренное на горизонте мутными огнями.
Когда мы приближались к окраинным домикам, хлестал ливень. Под ногами хлюпали лужи воды. Мы промокли насквозь. Одежда на мне казалась тяжелой и лишней. С фуражки по лицу, за ворот гимнастерки стекала вода...
Огни скрылись, точно камни, брошенные в воду. Впереди вставала тяжелая тьма.
— Куда идти, черт его знает?— хватая меня за руку, с досадой сказал Борис и вдруг наткнулся на что-то твердое.— Подожди, тут, кажется, забор... Ну да!
Через несколько минут мы были на маленькой улочке. В темноте едва очерчивались силуэты домов. В одном доме сквозь щели ставень просачивался свет.
— Идти надо около заборов, осторожно. Сгибаясь, я пошел за Борькой вдоль заборов.
И вот мы в городе, к которому пробирались три дня.Там, на Подгорной улице, квартира большевика Улина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77