Мелкое, безмозглое, ничтожное создание… блоха, заскочившая по недомыслию в беломраморное облачение дворца – запрыгнула сдуру, а теперь не чает, как и выбраться… крохотное насекомое, затерявшееся в безбрежности сонной каменной громады… жалкая, глупая, смешная блоха… невыразимо смешная… до кончиков своих хрупких тощеньких лапок – смешная, смешная, смешная…
Байхин запрокинул голову и расхохотался в голос – громче, еще громче, пока не заболели скулы, пока не обожгло горло смехом, как крепким вином. Нет, не ошибся Хэсситай, приняв его в ученики! Байхин усвоил его науку сполна, достиг своей цели в совершенстве: он научился быть смешным! А сегодня он самого себя превзошел – никогда прежде ему не удавалось быть смешным настолько… Байхин в упоении раскинул руки, всем своим существом отдаваясь наивысшему счастью – быть смешным… Поистине, что может быть забавней – безмозглое насекомое мечется по белокаменным полам в поисках другого насекомого… Блошка, ищи блошку…
Волна хохота накатила и схлынула. Из глаз у Байхина потекли слезы, будто он и вправду хлебнул обжигающе крепкой настойки, глотка горела – но дышать стало легче, в голове прояснилось. Все еще посмеиваясь тихонько, Байхин побрел дальше на поиски безумного короля-мага.
А он-то еще сомневался в правоте Хэсситая! Ничего не поделаешь, сомневаться Байхину свойственно. Потому-то и стал он клоуном, а не воином. Он никогда не мог убивать по приказу. Убивать только потому, что некто, облеченный властью, скомандовал: рази! Хэсситаю он верил, как самому себе, но никакая вера не мешала ему спрашивать себя: а доподлинно ли враг моего друга – и мой враг? А что, если Хэсситай ошибается? Но теперь все сомнения исчезли.
Тот, кто способен целую страну поразить смертной тоской и спокойно взирать на дело рук своих… тот, кто отрядил ловцов на поиски уцелевших киэн… тот, кто присвоил себе право на смех и сделал его орудием унижения – да ведь это же все равно что взять целебное лекарство и яду в него подмешать… тот, кто изуродовал древний дворец, как собственную душу… этот человек не имеет права на пощаду – и не получит ее.
Он ее и не получил. Мертвые в пощаде не нуждаются.
Байхин остолбенел, когда дверь в тронный зал, к которой он едва успел прикоснуться кончиками пальцев, внезапно распахнулась перед ним настежь. А на полу прямо перед дверью скреб мрамор желтоватыми, словно костяными, пальцами левой руки тот, кого Байхин так долго искал. Правой рукой умирающий безумец натягивал корону на лоб с такой силой, словно хотел пропихнуться насквозь и напялить ее себе на шею. Жизнь еще теплилась в нем, но глаза были гладкие и мертвые, как пуговицы, и лунный свет из приоткрытого окна не проникал в них, а бессильно скользил по поверхности. Они и раньше такими были, с ужасом понял Байхин. До чего нелепое, должно быть, зрелище – величественно отблескивает корона, надвинутая почти до бровей, а из-под нее зыркают невидящим взглядом пуговичные глазки… быть того не может, чтобы никто из придворных ни разу не засмеялся хоть исподтишка… может, именно тогда в эту венценосную голову и проникло безумие?..
Лицо короля перекосилось от обиженного недоумения – словно муха, которой он забавы ради отрывал лапки, вдруг превратилась в шершня и ужалила его, – дернулось раз-другой и застыло навсегда.
Байхин был готов если и не ко всему, то ко многому – или так ему, во всяком случае, казалось. Например, он был готов убить совершенно незнакомого человека, с которым он в своей жизни и парой слов не перемолвился, – и не на поле боя, в горячке всеобщего сражения, не успев даже заметить толком, кого лишила жизни твоя рука, а хладнокровно, лицом к лицу. А еще он был готов совершить это голыми руками – неприятное занятие… а уж если твой противник вооружен, то неприятное вдвойне, да вдобавок еще и опасное… А у Байхина были все основания полагать, что король встретит его при оружии. И к тому, что он, площадной шут и фигляр, должен будет наброситься на сумасшедшего мага – а значит, погибнуть наверняка, – Байхин тоже был готов… Но он не был готов застать противника при последнем издыхании. Все свои силы Байхин собирал для последнего рывка, для убийственного и самоубийственного порыва смертельной схватки – а схватки возьми и не случись…
Тело Байхина чувствовало себя в чем-то обманутым. Оно все еще стремилось куда-то идти, бежать, мчаться, что-то совершить – но бежать было уже некуда и делать нечего. Невостребованная ярость сводила мышцы тугой судорогой. Только левая щека растерянно подергивалась, словно весь неистраченный порыв, все несовершенное движение достались именно ей. Голова кружилась, ноги подкашивались… нет, не подкашивались – это пол уходил из-под ног, неудержимо кренясь все сильней.
Дворец! Дворец ведь только силой магии и держался – но теперь, когда безумный король умер и его магия вместе с ним… Байхин еще и мысль свою до конца обдумать не успел, а ноги уже несли его во всю прыть – подальше от тронного зала, от мертвого короля, к спасительному окну – туда, где свисает сверху веревка… и поскорей, пока дворец не завалился набок, непристойно задрав кверху свое мраморное брюхо!
Обратную дорогу Байхин нашел так легко, словно это и не он блуждал по коридорам, то и дело ошибаясь и возвращаясь на прежнее место. И бесценная веревка, благословение Богам, все еще свисала вдоль окна. Все почти по-прежнему – кроме картины, открывшейся взору Байхина в лунных лучах.
Говорил ведь Хэсситай, что со смертью мага, наложившего заклятие, смертная тоска преобразится в обычный насморк? Говорил. Вот по его слову и сбылось. Байхин от изумления едва канат из рук не выпустил. Он-то ожидал застать Хэсситая если и не мертвым, то целиком и полностью предавшимся смертельной схватке с отрядом стражников… а по саду, безудержно чихая, бродили человек тридцать. Они ну никак не могли сражаться – чихать, и только чихать. Их обнаженные мечи беспомощно вздрагивали в такт взрывам чихания, бессмысленно болтаясь в воздухе, и отчаянно мешали схватиться тем, кто еще был в силах сражаться. Потрясенный Байхин углядел в чихающей толпе человек пять, способных осмысленно передвигаться, – наемники, не иначе. Но ни они к Хэсситаю, ни Хэсситай к ним пробиться не могли. Под каждый шаг, под каждый взмах меча неизменно подворачивалась сотрясаемая громовым чихом фигура бывшего пустоглазого. Кое-кто из наемников сыпал проклятиями, но иные уже начинали зловредно ухмыляться, а то и похохатывать.
– Прекратите это занудство! – заорал Байхин, болтаясь на веревке. – Король мертв!
– Я им говорил уже! – прокричал снизу Хэсситай. – Не верят!
– Сейчас поверят! – пробормотал Байхин, когда дворец вновь вздрогнул и накренился – по счастью, не в сторону внутреннего сада, а по направлению к Внешнему Дворцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Байхин запрокинул голову и расхохотался в голос – громче, еще громче, пока не заболели скулы, пока не обожгло горло смехом, как крепким вином. Нет, не ошибся Хэсситай, приняв его в ученики! Байхин усвоил его науку сполна, достиг своей цели в совершенстве: он научился быть смешным! А сегодня он самого себя превзошел – никогда прежде ему не удавалось быть смешным настолько… Байхин в упоении раскинул руки, всем своим существом отдаваясь наивысшему счастью – быть смешным… Поистине, что может быть забавней – безмозглое насекомое мечется по белокаменным полам в поисках другого насекомого… Блошка, ищи блошку…
Волна хохота накатила и схлынула. Из глаз у Байхина потекли слезы, будто он и вправду хлебнул обжигающе крепкой настойки, глотка горела – но дышать стало легче, в голове прояснилось. Все еще посмеиваясь тихонько, Байхин побрел дальше на поиски безумного короля-мага.
А он-то еще сомневался в правоте Хэсситая! Ничего не поделаешь, сомневаться Байхину свойственно. Потому-то и стал он клоуном, а не воином. Он никогда не мог убивать по приказу. Убивать только потому, что некто, облеченный властью, скомандовал: рази! Хэсситаю он верил, как самому себе, но никакая вера не мешала ему спрашивать себя: а доподлинно ли враг моего друга – и мой враг? А что, если Хэсситай ошибается? Но теперь все сомнения исчезли.
Тот, кто способен целую страну поразить смертной тоской и спокойно взирать на дело рук своих… тот, кто отрядил ловцов на поиски уцелевших киэн… тот, кто присвоил себе право на смех и сделал его орудием унижения – да ведь это же все равно что взять целебное лекарство и яду в него подмешать… тот, кто изуродовал древний дворец, как собственную душу… этот человек не имеет права на пощаду – и не получит ее.
Он ее и не получил. Мертвые в пощаде не нуждаются.
Байхин остолбенел, когда дверь в тронный зал, к которой он едва успел прикоснуться кончиками пальцев, внезапно распахнулась перед ним настежь. А на полу прямо перед дверью скреб мрамор желтоватыми, словно костяными, пальцами левой руки тот, кого Байхин так долго искал. Правой рукой умирающий безумец натягивал корону на лоб с такой силой, словно хотел пропихнуться насквозь и напялить ее себе на шею. Жизнь еще теплилась в нем, но глаза были гладкие и мертвые, как пуговицы, и лунный свет из приоткрытого окна не проникал в них, а бессильно скользил по поверхности. Они и раньше такими были, с ужасом понял Байхин. До чего нелепое, должно быть, зрелище – величественно отблескивает корона, надвинутая почти до бровей, а из-под нее зыркают невидящим взглядом пуговичные глазки… быть того не может, чтобы никто из придворных ни разу не засмеялся хоть исподтишка… может, именно тогда в эту венценосную голову и проникло безумие?..
Лицо короля перекосилось от обиженного недоумения – словно муха, которой он забавы ради отрывал лапки, вдруг превратилась в шершня и ужалила его, – дернулось раз-другой и застыло навсегда.
Байхин был готов если и не ко всему, то ко многому – или так ему, во всяком случае, казалось. Например, он был готов убить совершенно незнакомого человека, с которым он в своей жизни и парой слов не перемолвился, – и не на поле боя, в горячке всеобщего сражения, не успев даже заметить толком, кого лишила жизни твоя рука, а хладнокровно, лицом к лицу. А еще он был готов совершить это голыми руками – неприятное занятие… а уж если твой противник вооружен, то неприятное вдвойне, да вдобавок еще и опасное… А у Байхина были все основания полагать, что король встретит его при оружии. И к тому, что он, площадной шут и фигляр, должен будет наброситься на сумасшедшего мага – а значит, погибнуть наверняка, – Байхин тоже был готов… Но он не был готов застать противника при последнем издыхании. Все свои силы Байхин собирал для последнего рывка, для убийственного и самоубийственного порыва смертельной схватки – а схватки возьми и не случись…
Тело Байхина чувствовало себя в чем-то обманутым. Оно все еще стремилось куда-то идти, бежать, мчаться, что-то совершить – но бежать было уже некуда и делать нечего. Невостребованная ярость сводила мышцы тугой судорогой. Только левая щека растерянно подергивалась, словно весь неистраченный порыв, все несовершенное движение достались именно ей. Голова кружилась, ноги подкашивались… нет, не подкашивались – это пол уходил из-под ног, неудержимо кренясь все сильней.
Дворец! Дворец ведь только силой магии и держался – но теперь, когда безумный король умер и его магия вместе с ним… Байхин еще и мысль свою до конца обдумать не успел, а ноги уже несли его во всю прыть – подальше от тронного зала, от мертвого короля, к спасительному окну – туда, где свисает сверху веревка… и поскорей, пока дворец не завалился набок, непристойно задрав кверху свое мраморное брюхо!
Обратную дорогу Байхин нашел так легко, словно это и не он блуждал по коридорам, то и дело ошибаясь и возвращаясь на прежнее место. И бесценная веревка, благословение Богам, все еще свисала вдоль окна. Все почти по-прежнему – кроме картины, открывшейся взору Байхина в лунных лучах.
Говорил ведь Хэсситай, что со смертью мага, наложившего заклятие, смертная тоска преобразится в обычный насморк? Говорил. Вот по его слову и сбылось. Байхин от изумления едва канат из рук не выпустил. Он-то ожидал застать Хэсситая если и не мертвым, то целиком и полностью предавшимся смертельной схватке с отрядом стражников… а по саду, безудержно чихая, бродили человек тридцать. Они ну никак не могли сражаться – чихать, и только чихать. Их обнаженные мечи беспомощно вздрагивали в такт взрывам чихания, бессмысленно болтаясь в воздухе, и отчаянно мешали схватиться тем, кто еще был в силах сражаться. Потрясенный Байхин углядел в чихающей толпе человек пять, способных осмысленно передвигаться, – наемники, не иначе. Но ни они к Хэсситаю, ни Хэсситай к ним пробиться не могли. Под каждый шаг, под каждый взмах меча неизменно подворачивалась сотрясаемая громовым чихом фигура бывшего пустоглазого. Кое-кто из наемников сыпал проклятиями, но иные уже начинали зловредно ухмыляться, а то и похохатывать.
– Прекратите это занудство! – заорал Байхин, болтаясь на веревке. – Король мертв!
– Я им говорил уже! – прокричал снизу Хэсситай. – Не верят!
– Сейчас поверят! – пробормотал Байхин, когда дворец вновь вздрогнул и накренился – по счастью, не в сторону внутреннего сада, а по направлению к Внешнему Дворцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108