Да и какое значение имеет эта мелкая шкода, учиненная балованным мальчишкой? Итокэнай не вечен – а клан был и пребудет.
– Вы готовы умереть молча во имя чего-то высшего. – Хасами скривил губы в усмешке. – А вот ученик ваш никакими подобными соображениями не затрудняется.
Вранье! Или… не вранье? До сих пор Хэйтан ни разу не ставил под сомнение верность Хэсситая. Повода не было. Ну а если поставить… выдержит ли она проверку? В конце концов, тот же Итокэнай предал, не задумываясь, – а ведь он рожден в клане, он сызмала воспитан в определенных понятиях о чести… Чего же ждать от его сверстника, человека пришлого, стороннего? Ах, не хочется верить в измену ученика? Пустое. Итокэнай тоже был чьим-то учеником…
– Не верю, – прошептал против воли Хэйтан враз пересохшими губами.
– Воля ваша, – усмехнулся маг, – но, прежде чем составить вам компанию, я наведался в соседнюю камеру – просто убедиться, что все в порядке. Так оно и оказалось. Ваш ученик уже там – и щебечет так, что любо-дорого слушать. Да вот, не изволите ли убедиться?
Маг взмахнул рукой, и темное зеркало осветилось изнутри. Хэйтан едва не вскрикнул, когда увидел Хэсситая, распростертого на скамье. Голова юноши свешивалась со скамьи вниз, лица его видно не было… но это Хэсситай, вне всяких сомнений. Ох и отделали же его! Все тело покрыто багровыми, синими и черными вздувшимися рубцами и кровоподтеками. Ужасно… хотя никак уж не непоправимо. Кожа местами рассечена до живого мяса – но вот именно что до живого. Оно еще не приобрело цвет гнилого персика.
– Не верю, – хрипло повторил Хэйтан. – Он не смотрит в нашу сторону, и я не могу видеть, двигаются ли его губы, а голос через зеркало услышать невозможно.
– И опять вы правы, – усмехнулся маг. – Вот только зеркало я установил в этой камере для своего удобства совсем недавно, а для подслушивания она была оборудована с самого начала. Раз уж вы так недоверчивы, что не верите глазам своим, так, может, хоть ушам поверите?
С гнусненькой ухмылочкой маг неспешно поднялся с места и подошел к зеркалу. Он помедлил самое малое время, глядя на Хэйтана в упор, снова усмехнулся, коснулся рукой стены возле зеркала и извлек затычку – небольшой темный шарик.
Палач в зеркале размахнулся и неторопливо вытянул Хэсситая плеткой поперек спины. Звук удара был слышен совершенно отчетливо, как если бы палач стоял в двух шагах от Хэйтана.
– Что замолк? – с угрозой в голосе промолвил палач. – Продолжай.
И Хэсситай продолжил. Да как еще продолжил! Не будь Хэйтан скован, он вцепился бы себе в горло от ужаса, едва заслышав этот знакомый голос.
– … и все-таки с первым Посвящением не все ладно. Клан тщательно скрывает это, как свой самый большой секрет… так ведь нос на лице не спрячешь. Не сегодня-завтра об этом кто-нибудь да сведает.
Ах ты мразь! Не выдержал, сломался, заговорил… пересчитали тебе ребра умельцы своего дела разок-другой, и ты заговорил… заговорил о том страшном, о чем Хэйтан сам себе сказать не смеет…
– … раньше случалось, что кое-кто не выдерживал самого первого круга. – Голос Хэсситая звучал на удивление бесстрастно. – А на втором круге первого Посвящения осечек не бывало. Если кто-то сошел с первого круга – беда невелика: мускулы – дело наживное. А вот если кто-то не встретил своего боевого зверя, а попросту солгал, это пострашней будет.
Мразь! Чужак! Пришелец! Как ты смеешь говорить о том, что тайно мучит меня вот уже столько лет?! Размышлять о проблемах клана по праву могут только те, кому клан небезразличен. А что для тебя клан, раз ты с такой готовностью повествуешь его боль первому же встречному мучителю – знай только уши подставляй!
– … а страшнее всего даже не то, что они лгут, – все равно во время второго Посвящения все выяснится…
Какие еще таинства ты намерен упомянуть, приемыш? И зачем только я не удавил тебя в тот злополучный день, когда ты появился у нас впервые? Зачем отнял тебя у безымянных, зачем не позволил бить, зачем помешал забить тебя до смерти?
– …хуже всего то, что солгавших так много. С каждым годом все больше и больше. Теперь с первого круга первого Посвящения не сходит почитай что, ни один… зато на втором круге все больше тех, кто сам второго Посвящения не пройдет…
Нет, но как ты узнал? Как сведал? И как ты смеешь говорить об этом так спокойно? Как смеешь говорить прямо-таки моими собственными словами, словно любимый ученик, повторяющий за учителем урок новым безымянным, невольно копируя его манеру? Как ты посмел говорить заемными словами о чужой боли?
– Убедились? – Хасами вернул затычку на место, потом коснулся зеркала кончиком пальца, и изображение погасло. Опустевшее зеркало маслянисто лоснилось, словно глаз сытого чудовища.
– Ах ты мразь, – прошептал Хэйтан, не в силах глаз отвести от зеркала. – Ну погоди же. Клан тебе этого так не оставит.
– Клан, – усмехнулся маг одними кончиками губ. – Как видите, его величество отчего-то весьма заинтересован в секретах клана… этих или каких-либо иных… так стоит ли упорствовать? Вашему ученику разговорчивость уже ничем не поможет… он все равно что труп… а вот вы могли бы сохранить себе жизнь.
Он распахнул дверь, выглянул наружу и жестом подозвал замерших навытяжку возле входа стражников.
– Подумайте покуда у себя в камере. – Маг приподнял брови и помолчал немного. – Хотя… нет. Не в своей. В соседней. Чтобы лучше думалось.
* * *
Хэсситай ничего не понимал. Сначала его впихнули в камеру пыток, где за работой палачей наблюдал какой-то багроворожий толстяк, настырно повторяющий слово “поковырять” во всех возможных грамматических формах. Потом Хэсситая поспешно вызволили из лап палачей и препроводили в другую камеру – тоже не особо уютную, зато явно предназначенную только для него одного: еще и палача камера бы просто не вместила. Не успел он пересчитать, все ли зубы во рту целы, как ему принесли еду – но едва он принялся хлебать мутное варево, как за узником снова явились тюремщики, извлекли его из камеры и снова отдали допросных дел мастерам. На сей раз обрабатывали его недолго, причем скорей эффектно, нежели эффективно. Ему даже не было нужды прибегать к помощи того самого транса, который так славно выручил его во время первой обработки. Покуда он гадал, что бы все это значило, его подняли со скамьи, завязали ему глаза и сноровисто куда-то потащили. Не прошло и получаса, как изумление Хэсситая достигло всяких мыслимых пределов, ибо глаза ему завязали вовсе не за тем, чтобы скрыть от него тайны тюремных или дворцовых входов-выходов. Вовсе нет! Какими бы замысловатыми путями его ни водили, а Хэсситай был твердо убежден, что возвращается он к той самой допросной камере, из которой его так недавно вывели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
– Вы готовы умереть молча во имя чего-то высшего. – Хасами скривил губы в усмешке. – А вот ученик ваш никакими подобными соображениями не затрудняется.
Вранье! Или… не вранье? До сих пор Хэйтан ни разу не ставил под сомнение верность Хэсситая. Повода не было. Ну а если поставить… выдержит ли она проверку? В конце концов, тот же Итокэнай предал, не задумываясь, – а ведь он рожден в клане, он сызмала воспитан в определенных понятиях о чести… Чего же ждать от его сверстника, человека пришлого, стороннего? Ах, не хочется верить в измену ученика? Пустое. Итокэнай тоже был чьим-то учеником…
– Не верю, – прошептал против воли Хэйтан враз пересохшими губами.
– Воля ваша, – усмехнулся маг, – но, прежде чем составить вам компанию, я наведался в соседнюю камеру – просто убедиться, что все в порядке. Так оно и оказалось. Ваш ученик уже там – и щебечет так, что любо-дорого слушать. Да вот, не изволите ли убедиться?
Маг взмахнул рукой, и темное зеркало осветилось изнутри. Хэйтан едва не вскрикнул, когда увидел Хэсситая, распростертого на скамье. Голова юноши свешивалась со скамьи вниз, лица его видно не было… но это Хэсситай, вне всяких сомнений. Ох и отделали же его! Все тело покрыто багровыми, синими и черными вздувшимися рубцами и кровоподтеками. Ужасно… хотя никак уж не непоправимо. Кожа местами рассечена до живого мяса – но вот именно что до живого. Оно еще не приобрело цвет гнилого персика.
– Не верю, – хрипло повторил Хэйтан. – Он не смотрит в нашу сторону, и я не могу видеть, двигаются ли его губы, а голос через зеркало услышать невозможно.
– И опять вы правы, – усмехнулся маг. – Вот только зеркало я установил в этой камере для своего удобства совсем недавно, а для подслушивания она была оборудована с самого начала. Раз уж вы так недоверчивы, что не верите глазам своим, так, может, хоть ушам поверите?
С гнусненькой ухмылочкой маг неспешно поднялся с места и подошел к зеркалу. Он помедлил самое малое время, глядя на Хэйтана в упор, снова усмехнулся, коснулся рукой стены возле зеркала и извлек затычку – небольшой темный шарик.
Палач в зеркале размахнулся и неторопливо вытянул Хэсситая плеткой поперек спины. Звук удара был слышен совершенно отчетливо, как если бы палач стоял в двух шагах от Хэйтана.
– Что замолк? – с угрозой в голосе промолвил палач. – Продолжай.
И Хэсситай продолжил. Да как еще продолжил! Не будь Хэйтан скован, он вцепился бы себе в горло от ужаса, едва заслышав этот знакомый голос.
– … и все-таки с первым Посвящением не все ладно. Клан тщательно скрывает это, как свой самый большой секрет… так ведь нос на лице не спрячешь. Не сегодня-завтра об этом кто-нибудь да сведает.
Ах ты мразь! Не выдержал, сломался, заговорил… пересчитали тебе ребра умельцы своего дела разок-другой, и ты заговорил… заговорил о том страшном, о чем Хэйтан сам себе сказать не смеет…
– … раньше случалось, что кое-кто не выдерживал самого первого круга. – Голос Хэсситая звучал на удивление бесстрастно. – А на втором круге первого Посвящения осечек не бывало. Если кто-то сошел с первого круга – беда невелика: мускулы – дело наживное. А вот если кто-то не встретил своего боевого зверя, а попросту солгал, это пострашней будет.
Мразь! Чужак! Пришелец! Как ты смеешь говорить о том, что тайно мучит меня вот уже столько лет?! Размышлять о проблемах клана по праву могут только те, кому клан небезразличен. А что для тебя клан, раз ты с такой готовностью повествуешь его боль первому же встречному мучителю – знай только уши подставляй!
– … а страшнее всего даже не то, что они лгут, – все равно во время второго Посвящения все выяснится…
Какие еще таинства ты намерен упомянуть, приемыш? И зачем только я не удавил тебя в тот злополучный день, когда ты появился у нас впервые? Зачем отнял тебя у безымянных, зачем не позволил бить, зачем помешал забить тебя до смерти?
– …хуже всего то, что солгавших так много. С каждым годом все больше и больше. Теперь с первого круга первого Посвящения не сходит почитай что, ни один… зато на втором круге все больше тех, кто сам второго Посвящения не пройдет…
Нет, но как ты узнал? Как сведал? И как ты смеешь говорить об этом так спокойно? Как смеешь говорить прямо-таки моими собственными словами, словно любимый ученик, повторяющий за учителем урок новым безымянным, невольно копируя его манеру? Как ты посмел говорить заемными словами о чужой боли?
– Убедились? – Хасами вернул затычку на место, потом коснулся зеркала кончиком пальца, и изображение погасло. Опустевшее зеркало маслянисто лоснилось, словно глаз сытого чудовища.
– Ах ты мразь, – прошептал Хэйтан, не в силах глаз отвести от зеркала. – Ну погоди же. Клан тебе этого так не оставит.
– Клан, – усмехнулся маг одними кончиками губ. – Как видите, его величество отчего-то весьма заинтересован в секретах клана… этих или каких-либо иных… так стоит ли упорствовать? Вашему ученику разговорчивость уже ничем не поможет… он все равно что труп… а вот вы могли бы сохранить себе жизнь.
Он распахнул дверь, выглянул наружу и жестом подозвал замерших навытяжку возле входа стражников.
– Подумайте покуда у себя в камере. – Маг приподнял брови и помолчал немного. – Хотя… нет. Не в своей. В соседней. Чтобы лучше думалось.
* * *
Хэсситай ничего не понимал. Сначала его впихнули в камеру пыток, где за работой палачей наблюдал какой-то багроворожий толстяк, настырно повторяющий слово “поковырять” во всех возможных грамматических формах. Потом Хэсситая поспешно вызволили из лап палачей и препроводили в другую камеру – тоже не особо уютную, зато явно предназначенную только для него одного: еще и палача камера бы просто не вместила. Не успел он пересчитать, все ли зубы во рту целы, как ему принесли еду – но едва он принялся хлебать мутное варево, как за узником снова явились тюремщики, извлекли его из камеры и снова отдали допросных дел мастерам. На сей раз обрабатывали его недолго, причем скорей эффектно, нежели эффективно. Ему даже не было нужды прибегать к помощи того самого транса, который так славно выручил его во время первой обработки. Покуда он гадал, что бы все это значило, его подняли со скамьи, завязали ему глаза и сноровисто куда-то потащили. Не прошло и получаса, как изумление Хэсситая достигло всяких мыслимых пределов, ибо глаза ему завязали вовсе не за тем, чтобы скрыть от него тайны тюремных или дворцовых входов-выходов. Вовсе нет! Какими бы замысловатыми путями его ни водили, а Хэсситай был твердо убежден, что возвращается он к той самой допросной камере, из которой его так недавно вывели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108