Он смутно догадывался, что подобная просьба у Хэсситая восторга не вызовет.
– Ты нарочно из себя спесивца корчил, или это тоже само собой получилось? – нарушил молчание Хэсситай.
– Нарочно, – охотно ответил Байхин. – Это я еще на прошлом ночлеге придумал. Правда, что дальше делать, толком не решил. Собирался на себя поднос с едой вывернуть или еще что в том же роде. Это мне просто… – он замялся, судорожно глотнул воздух и, чуть покосившись на Хэсситая, торопливо поправился, – в общем, повезло мне с лестницей. Я ее как увидел, решил другого случая дураком себя выставить не дожидаться. Так она славно к моей придумке подходила. Это же смешно: гордый господин воин – и вдруг чебурахнулся вверх тормашками…
– Смешно, – задумчиво согласился Хэсситай. – По правде говоря, у тебя другого способа людей рассмешить и не было. Сам по себе ты ведь не смешной. Вот хозяин здешний, этот – да, смешной. Забавный. А ты? Высокий, ладный, плечистый, да и с лица недурен – что тут смешного? Тебе обычные клоунские штучки не годятся – свои придется придумывать. И одну ты уже придумал. Высокомерный напыщенный придурок… да, пожалуй, эту маску тебе и стоит разрабатывать… эдакий самовлюбленный мускулистый балбес… Страшно было? – спросил он, мгновенно меняя тему.
– Очень, – сознался Байхин. – На верхней ступеньке когда стоял, так на меня накатило… чуть было и в самом деле не грохнулся… а потом вроде и ничего.
– Везучий ты, – усмехнулся Хэсситай. – Ладно. Вот мы завтра твое везение и проверим.
– Ты о чем? – удивился Байхин.
– Будешь завтра со мной работать, – пояснил Хэсситай.
– Но я же почти ничего не умею, – ужаснулся Байхин.
– Вот это самое “почти” и делать будешь, – безжалостно ответил Хэсситай.
– Да ведь я тебе все представление испорчу…
– Испортишь, – безмятежно согласился Хэсситай. – Рано или поздно тебе все равно пришлось бы это сделать – так отчего не сейчас? Раз уж ты так нравишься зрителям…
Байхин зарделся и опустил голову.
– На самостоятельную работу ты пока не тянешь, но и оставлять тебя без дела нельзя, – продолжал Хэсситай. – Не то сбесишься. Самая пора тебя на публику выпускать, пока ты еще чего-нибудь не вытворил.
Он встал и потянулся.
– Так что сегодня урока не будет, – заключил он. – Завтра перед работой потренируешься. А сегодня тебе надо выспаться… да и мне тоже. Я с тебя, паршивца, двое суток глаз не спускал.
Байхин безропотно выпил отвар сон-травы и золотистого лисичника, велел себе не думать о том неизбежном, что поджидает его завтра на городской площади, укутался поплотнее одеялом – и все же не смог уснуть.
– Что ты все вертишься? – сонно спросил Хэсситай из противоположного угла комнаты. – Спи, кому велено…
Байхин приподнялся на локте.
– Я вот все думаю, – отозвался он, – что же это может быть такое, что хуже бездарности?
– Талант, – отрезал Хэсситай, завернулся в одеяло и мгновенно заснул.
* * *
Наутро Байхин, казалось, нимало не был встревожен предстоящим выступлением. Но Хэсситай его уравновешенностью не обманывался. Он-то прекрасно знал, что сейчас испытывает его ученик. Спокойствие Байхина было подобно протаявшей изнутри сосульке – холодное, ослепительное и обманчиво прочное, а на деле готовое разлететься вдребезги. Оно могло ввести в заблуждение разве что самого Байхина. Привычка подавлять страх, столь естественная для воина, сыграла с парнем дурную шутку: он боялся, сам того не замечая. Накануне решительной схватки воля напрочь отсекает разум от всего остального тела, не давая ему осознать, как мучительно тянет под ложечкой, а то и подташнивает, как немеют плечи и потеют ладони. Неплохая привычка для воина – но для киэн, тем более для начинающего, очень скверная. Ведь воину во время битвы бояться некогда: надо защищаться и нападать. А вот у киэн времени, чтобы испугаться, предостаточно. Неосознанный страх может помочь воину перемахнуть через широченную пропасть – и тот же самый страх заставит киэн грохнуться и сломать себе шею на ровном месте. Первое выступление не похоже на бой, хотя бы и первый. Ни одному новичку, даже самому трусливому, двое противников не покажутся войском – а начинающему комедианту десяток зевак почудятся тысячной толпой. Воину достаточно на время забыть о своем страхе – а комедиант обязан осознать его заранее и преодолеть.
– Ешь, – потребовал Хэсситай, приметив, что еды в миске Байхина не убавляется.
– Да не хочется что-то, – смущенно улыбнулся Байхин. Ну так и есть, мутит парня вовсю.
– Натощак работать собрался? – прищурился Хэсситай. – Ну-ну. Интересно, сколько ты продержишься, пока голова не закружится от слабости. И нечего рожи строить! Лопай, кому говорят! Еще недоставало, чтоб ты прямо на канате от голода сомлел.
Упоминание о канате подействовало. Байхин томно посмотрел на свой завтрак, вздохнул и откусил маленький кусочек лепешки.
– А не отяжелею? – спросил он, нехотя ковыряясь в миске.
– Не с чего, – успокоил ученика Хэсситай. – Я ведь тебе самую малость и даю. Ты на мою миску посмотри.
Действительно, покуда Байхин пялился на еду, Хэсситай успел одолеть вдвое большую порцию – тоже, впрочем, не способную толком насытить.
– Тут едва хватает червячка заморить – но уж это ты обязан съесть дочиста. И поторапливайся.
– Миску вылизать? – хмуро съязвил Байхин.
– Да нет, – спокойно отпарировал Хэсситай. – Не успеешь.
Байхин осекся и принялся за еду.
Хэсситай тем временем раскрыл свою котомку и извлек из нее несколько маленьких коробочек, склянку с маслянистой жидкостью и пару кистей.
– Поди сюда, – окликнул он Байхина, едва тот встал из-за стола.
– Что это? – недоуменно спросил Байхин: никогда еще он не видел Хэсситая за подобными приготовлениями.
– Это для тебя, – ответил киэн. – Ну-ка поверни лицо к свету… вот так.
Он всунул в руку Байхину маленькое, тщательно отполированное зеркало.
– Смотри и запоминай, как это делается, – велел он.
Не давая озадаченному Байхину опомниться, Хэсситай быстро протер его лицо жидкостью из склянки, потом набрал кончиками пальцев краску из коробочки и принялся растирать ее легкими энергичными движениями.
– Я что, уличная девка, чтобы краситься? – проворчал Байхин, когда Хэсситай нанес ему на скулы румяна.
– Что ты сказал? – опасным тихим голосом поинтересовался Хэсситай. – А ну-ка повтори.
– Но, мастер, – губы Байхина дрогнули, голос сорвался, – ты ведь сам лицо не красишь. Зачем же…
– А затем, что ты столько лет на свете не живешь, сколько я на площадях провел! – рявкнул Хэсситай. – Вот когда отработаешь с мое, опыта поднаберешься, тогда и выступай хоть с голым лицом, хоть с голым задом! А сейчас я тебя с голым лицом не выпущу, так и знай! У тебя такая рожа, что ее не на площади в пору выставлять, а на вывеске похоронных дел мастера!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108