Но в мире вечной юности у
него нет необходимости в сборе воспоминаний, поскольку каждый новый день
будет для него таким же удивительным, как предыдущий. Вы знаете, детям
присуща радость жизни. В их мире не будет страха ни перед смертью, ни
перед будущим. Жизнь там будет вечной и неизменной. Люди окажутся как бы
заключенными в постоянную матрицу, и незначительные ежедневные колебания,
которые будут в ней происходить, минуют их внимание. Если вы думаете, что
они начнут скучать, то глубоко заблуждаетесь. Однако, боюсь, я утомил вас
своими рассуждениями. Позвольте мне кое-что вам показать. Одно из моих
недавних приобретений.
Он поднялся из-за стола, подошел к буфету, снял с него кувшин и
протянул Синтии.
- Гидрия, - пояснил он. - Сосуд для воды из Афин. Шестой век,
прекрасный образчик стиля "черных фигур". Горшечник брал красную глину,
добавлял к ней немного желтой и лепил кувшин, а выдавленные изображения
покрывал слоем черной глазури. Кстати, взглянув на дно, вы увидите клеймо
горшечника.
Синтия перевернула кувшин.
- Вот оно, - проговорила она.
- Перевод, - заметил хозяин, - звучит так: "Никостенес изготовил
меня".
Синтия передала кувшин мне. Он был тяжелее, чем я думал.
Глазурованный рисунок на его боку изображал поверженного воина со щитом в
одной руке и копьем в другой. Древко копья упиралось в землю, наконечник
был устремлен в небо. Повернув кувшин, я обнаружил иной рисунок: воин
стоял, опершись на щит, и удрученно глядел на сломанное копье у своих ног.
Видно было, что он неимоверно устал и проиграл сражение; об этом говорила
его подавленная поза.
- Вы сказали, из Афин?
Хозяин кивнул.
- Мне повезло найти его. Чудесный образчик лучшей греческой керамики
той поры. Видите, фигуры стилизованы? Тогда горшечники совершенно не
заботились о реалистичности изображений. Их интересовал орнамент, а никак
не форма.
Он забрал у меня кувшин и поставил его обратно на буфет.
- К сожалению, - сказала Синтия, - нам пора. Большое вам спасибо; все
было просто замечательно.
Если мне и прежде чудилось, что я грежу наяву, то теперь это ощущение
усилилось. Комната словно поплыла у меня перед глазами. Я не помнил, как
мы вышли из дома, и очнулся лишь у ворот изгороди.
Я резко обернулся. Дом стоял на прежнем месте, но выглядел куда более
дряхлым, чем раньше. Дверь была приоткрыта, и гулявший по гребню холма
ветер норовил распахнуть ее пошире. Покосившийся коньковый брус придавал
дому довольно странный вид. Стекла в оконных рамах отсутствовали. Не было
ни частокола, ни роз, ни цветущего дерева у крыльца.
- Нас одурачили, - проговорил я.
Синтия судорожно сглотнула.
- Не может быть, - пробормотала она.
Зачем? - спрашивал я себя. Зачем он, кто бы он там ни был, сделал
это? Зачем ему было утруждать себя колдовством? Если ему не хотелось
встречаться с нами, то почему он так настойчиво зазывал нас в гости? Мог
бы, в конце концов, оставить все, как есть: мы осмотрели бы старинный дом,
в котором явно никто не жил в течение многих лет, и ушли своей дорогой.
Сопровождаемый Синтией, я вернулся в дом. С первого взгляда комната
показалась мне той же самой, но потом я заметил, что она утратила былую
изысканность. Со стен исчезли картины, с пола пропал ковер. Стол посреди
комнаты, три стула, придвинутые к нему нашими руками... Стол был пуст.
Буфет никуда не делся, и на нем возвышался знакомый кувшин.
Я взял его в руки и подошел к двери, где было светлее. Судя по всему,
наш хозяин показывал нам именно его.
- Ты разбираешься в греческой керамике? - справился я у Синтии.
- Я знаю лишь, что у них была посуда с черными рисунками и посуда с
красными рисунками. Черные рисунки появились раньше.
Я потер пальцем клеймо горшечника.
- Значит, надпись прочесть ты не сможешь?
Девушка покачала головой.
- Нет. Мне известно, что горшечники пользовались подобными клеймами,
но по-гречески я не понимаю. Кстати сказать, этот кувшин слишком новый,
как будто его достали из печи для обжига только вчера. На нем нет никаких
следов возраста. Обычно такие горшки находят при раскопках, и по ним сразу
видно, что они пролежали в земле сотни лет. А этот выглядит так, словно
никогда в земле и не был.
- Скорее всего, он в самом деле там не был, - сказал я. -
Анахронианин, должно быть, позаимствовал его вскоре после изготовления,
как чудесный образчик тогдашней керамики. Естественно, что он с него чуть
ли не пылинки сдувал.
- Ты считаешь, мы видели анахронианина?
- А кого же еще? Кому еще в послевоенную пору могло быть дело до
греческой посуды?
- Но у него так много личин! Он и Душелюб, и тот аристократ, который
угощал нас ленчем, и тот человек, с которым разговаривал мой предок.
- Мне кажется, - ответил я, - он может быть кем угодно. Или по
крайней мере может внушить людям, что он тот-то и тот-то. Я подозреваю,
что, приняв облик Душелюба, он открылся нам в своем настоящем образе.
- Но тогда, - сказала Синтия, - нам с тобой надо лишь отыскать вход в
колодец, что ведет в подземную пещеру, и клад наш!
- Да, - согласился я, - однако что ты собираешься с ним делать?
Любоваться на сокровища до конца жизни? Или выбрать украшение себе на
платье?
- Но теперь мы знаем, где он находится!
- Ну и что? Если мы сможем вернуться в настоящее, если тени
соображают, что творят, если они установят временную ловушку, и если она
не забросит нас на несколько тысячелетий в будущее относительно нашего
всамделишного настоящего...
- Ты веришь в то, что говоришь?
- Скажем так: я не отрицаю ни одной из возможностей.
- Флетч, а если временной ловушки в расщелине не окажется? Если нам
не удастся вернуться?
- Как-нибудь проживем.
Мы вышли из двери и направились вниз по склону холма. Впереди, за
пшеничным полем, сверкала река; вдалеке виднелся окруженный садом дом, в
котором лежал двуглавый мертвец.
- Я не надеюсь на временную ловушку, - сказала Синтия. - Тени - не
ученые, с ними каши не сваришь. Обещали переместить нас во времени на долю
секунды, а забросили вон куда.
Я чуть было не выругался. Нашла время для таких рассуждений, черт бы
ее побрал!
Синтия схватила меня за руку. Я обернулся.
- Флетч, - пробормотала она, - но как же нам быть, если временная
ловушка не сработает?
- Сработает, - ответил я.
- А если нет?
- Тогда, - сказал я, - мы вычистим вон тот дом внизу и поселимся в
нем. Там есть инструменты. Мы соберем в саду семена и посадим другие сады.
Мы будем рыбачить, охотиться - словом, жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
него нет необходимости в сборе воспоминаний, поскольку каждый новый день
будет для него таким же удивительным, как предыдущий. Вы знаете, детям
присуща радость жизни. В их мире не будет страха ни перед смертью, ни
перед будущим. Жизнь там будет вечной и неизменной. Люди окажутся как бы
заключенными в постоянную матрицу, и незначительные ежедневные колебания,
которые будут в ней происходить, минуют их внимание. Если вы думаете, что
они начнут скучать, то глубоко заблуждаетесь. Однако, боюсь, я утомил вас
своими рассуждениями. Позвольте мне кое-что вам показать. Одно из моих
недавних приобретений.
Он поднялся из-за стола, подошел к буфету, снял с него кувшин и
протянул Синтии.
- Гидрия, - пояснил он. - Сосуд для воды из Афин. Шестой век,
прекрасный образчик стиля "черных фигур". Горшечник брал красную глину,
добавлял к ней немного желтой и лепил кувшин, а выдавленные изображения
покрывал слоем черной глазури. Кстати, взглянув на дно, вы увидите клеймо
горшечника.
Синтия перевернула кувшин.
- Вот оно, - проговорила она.
- Перевод, - заметил хозяин, - звучит так: "Никостенес изготовил
меня".
Синтия передала кувшин мне. Он был тяжелее, чем я думал.
Глазурованный рисунок на его боку изображал поверженного воина со щитом в
одной руке и копьем в другой. Древко копья упиралось в землю, наконечник
был устремлен в небо. Повернув кувшин, я обнаружил иной рисунок: воин
стоял, опершись на щит, и удрученно глядел на сломанное копье у своих ног.
Видно было, что он неимоверно устал и проиграл сражение; об этом говорила
его подавленная поза.
- Вы сказали, из Афин?
Хозяин кивнул.
- Мне повезло найти его. Чудесный образчик лучшей греческой керамики
той поры. Видите, фигуры стилизованы? Тогда горшечники совершенно не
заботились о реалистичности изображений. Их интересовал орнамент, а никак
не форма.
Он забрал у меня кувшин и поставил его обратно на буфет.
- К сожалению, - сказала Синтия, - нам пора. Большое вам спасибо; все
было просто замечательно.
Если мне и прежде чудилось, что я грежу наяву, то теперь это ощущение
усилилось. Комната словно поплыла у меня перед глазами. Я не помнил, как
мы вышли из дома, и очнулся лишь у ворот изгороди.
Я резко обернулся. Дом стоял на прежнем месте, но выглядел куда более
дряхлым, чем раньше. Дверь была приоткрыта, и гулявший по гребню холма
ветер норовил распахнуть ее пошире. Покосившийся коньковый брус придавал
дому довольно странный вид. Стекла в оконных рамах отсутствовали. Не было
ни частокола, ни роз, ни цветущего дерева у крыльца.
- Нас одурачили, - проговорил я.
Синтия судорожно сглотнула.
- Не может быть, - пробормотала она.
Зачем? - спрашивал я себя. Зачем он, кто бы он там ни был, сделал
это? Зачем ему было утруждать себя колдовством? Если ему не хотелось
встречаться с нами, то почему он так настойчиво зазывал нас в гости? Мог
бы, в конце концов, оставить все, как есть: мы осмотрели бы старинный дом,
в котором явно никто не жил в течение многих лет, и ушли своей дорогой.
Сопровождаемый Синтией, я вернулся в дом. С первого взгляда комната
показалась мне той же самой, но потом я заметил, что она утратила былую
изысканность. Со стен исчезли картины, с пола пропал ковер. Стол посреди
комнаты, три стула, придвинутые к нему нашими руками... Стол был пуст.
Буфет никуда не делся, и на нем возвышался знакомый кувшин.
Я взял его в руки и подошел к двери, где было светлее. Судя по всему,
наш хозяин показывал нам именно его.
- Ты разбираешься в греческой керамике? - справился я у Синтии.
- Я знаю лишь, что у них была посуда с черными рисунками и посуда с
красными рисунками. Черные рисунки появились раньше.
Я потер пальцем клеймо горшечника.
- Значит, надпись прочесть ты не сможешь?
Девушка покачала головой.
- Нет. Мне известно, что горшечники пользовались подобными клеймами,
но по-гречески я не понимаю. Кстати сказать, этот кувшин слишком новый,
как будто его достали из печи для обжига только вчера. На нем нет никаких
следов возраста. Обычно такие горшки находят при раскопках, и по ним сразу
видно, что они пролежали в земле сотни лет. А этот выглядит так, словно
никогда в земле и не был.
- Скорее всего, он в самом деле там не был, - сказал я. -
Анахронианин, должно быть, позаимствовал его вскоре после изготовления,
как чудесный образчик тогдашней керамики. Естественно, что он с него чуть
ли не пылинки сдувал.
- Ты считаешь, мы видели анахронианина?
- А кого же еще? Кому еще в послевоенную пору могло быть дело до
греческой посуды?
- Но у него так много личин! Он и Душелюб, и тот аристократ, который
угощал нас ленчем, и тот человек, с которым разговаривал мой предок.
- Мне кажется, - ответил я, - он может быть кем угодно. Или по
крайней мере может внушить людям, что он тот-то и тот-то. Я подозреваю,
что, приняв облик Душелюба, он открылся нам в своем настоящем образе.
- Но тогда, - сказала Синтия, - нам с тобой надо лишь отыскать вход в
колодец, что ведет в подземную пещеру, и клад наш!
- Да, - согласился я, - однако что ты собираешься с ним делать?
Любоваться на сокровища до конца жизни? Или выбрать украшение себе на
платье?
- Но теперь мы знаем, где он находится!
- Ну и что? Если мы сможем вернуться в настоящее, если тени
соображают, что творят, если они установят временную ловушку, и если она
не забросит нас на несколько тысячелетий в будущее относительно нашего
всамделишного настоящего...
- Ты веришь в то, что говоришь?
- Скажем так: я не отрицаю ни одной из возможностей.
- Флетч, а если временной ловушки в расщелине не окажется? Если нам
не удастся вернуться?
- Как-нибудь проживем.
Мы вышли из двери и направились вниз по склону холма. Впереди, за
пшеничным полем, сверкала река; вдалеке виднелся окруженный садом дом, в
котором лежал двуглавый мертвец.
- Я не надеюсь на временную ловушку, - сказала Синтия. - Тени - не
ученые, с ними каши не сваришь. Обещали переместить нас во времени на долю
секунды, а забросили вон куда.
Я чуть было не выругался. Нашла время для таких рассуждений, черт бы
ее побрал!
Синтия схватила меня за руку. Я обернулся.
- Флетч, - пробормотала она, - но как же нам быть, если временная
ловушка не сработает?
- Сработает, - ответил я.
- А если нет?
- Тогда, - сказал я, - мы вычистим вон тот дом внизу и поселимся в
нем. Там есть инструменты. Мы соберем в саду семена и посадим другие сады.
Мы будем рыбачить, охотиться - словом, жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45