Я вдруг почувствовал
себя постаревшим сразу на несколько циклов. Эвлуэла - глаза широко
раскрыты, ладонь прижата к губам - была потрясена тем, что я сказал. Мои
слова, казалось, еще звучали перед ужасным идолом.
- Сказано откровенно, - произнес Гормон, - хотя и без особой жалости
к себе. Ты слишком жестоко судишь себя, Наблюдатель.
- Я говорил, чтобы спасти руку, - ответил я. - Ты хотел, чтобы я
солгал?
Он улыбнулся и повернулся к Эвлуэле:
- Теперь твоя очередь.
Маленькая Воздухоплавательница осторожно приблизилась ко Рту Правды,
и было заметно, что она боится. Ее тонкая рука задрожала, когда она
положила ее на холодный камень челюстей. Я с трудом поборол желание
броситься и оттащить ее от искаженной в дьявольской гримасе головы.
- Кто будет задавать вопрос? - спросил я.
- Я, - ответил Гормон.
Крылья Эвлуэлы слабо дрогнули. Лицо побледнело, ноздри затрепетали,
верхняя губа поднялась. Она стояла, прислонившись к стене, с ужасом глядя
на то место, где лежала ее рука. Из-за линии защиты на нас глядели
размытые лица, губы произносили слова которые, без сомнения, значили
недовольство нашим долгим визитом, но ничего не было слышно. Воздух был
теплым, влажным и затхлым, словно поднимался из колодца, пробитого в
пластах времени.
Гормон медленно произнес:
- Этой ночью ты позволила своему телу услаждать Принца Рама. Перед
этим ты дарила себя Измененному Гормону, хотя такие связи запрещены
обычаем и законом. Еще раньше ты была подругой Воздухоплавателя, ныне
покойного. У тебя могли быть и другие мужчины, но я ничего о них не знаю,
да это и неважно для моего вопроса. Скажи мне вот что, Эвлуэла: который из
трех дал тебе наибольшее физическое удовольствие, который из трех сумел
всколыхнуть твое чувство, которого из трех ты выбрала бы своим другом,
если бы у тебя была возможность выбирать?
Я хотел запротестовать, ибо Измененный задал три вопроса, а не один,
воспользовавшись подходящим моментом. Но я не успел, потому что Эвлуэла
ответила без малейшей запинки, погрузив руку по локоть в гримасничающий
Рот:
- Принц Рама дал мне величайшее наслаждение, равного которому я еще
не знала, но он холоден и жесток, и я боюсь его. Моего умершего
Воздухоплавателя я любила сильнее, чем кого-либо до или после него, но он
был слаб, а я не хотела бы иметь слабого друга. Ты, Гормон, кажешься мне
чужим даже сейчас, и я чувствую, что мне незнакомы ни твое тело, ни твоя
душа, и все же, хотя пропасть между нами так велика, только с тобой я
согласилась бы проводить свои дни.
Она вынула руку изо Рта Правды.
- Хорошо сказано! - воскликнул Гормон, хотя искренность ее слов и
ранила его, но была ему и приятна в равной степени. - Ты вдруг обрела
красноречие, когда этого потребовали обстоятельства. Ну, теперь мой черед
рисковать рукой.
Он подошел ко Рту. Я сказал:
- Ты задал первые два вопроса, не хочешь ли довершить начатое и
задать третий?
- Да нет, - сказал он. Свободной рукой он сделал жест, словно отметал
это предложение. - Лучше посовещайтесь и задайте общий вопрос.
Мы отошли в сторонку. Она с несвойственной ей горячностью предложила
свой вопрос, и, поскольку он был тем самым, который хотел предложить и я,
я согласился и сказал, чтобы она спрашивала.
Она спросила:
- Когда мы стояли перед глобусом, Гормон, я попросила показать мне
место, где ты родился, и ты сказал, что его невозможно найти на карте. Это
очень странно. Скажи мне, тот ли ты, за кого себя выдаешь, действительно
ли ты Измененный, скитающийся по Земле?
Он ответил:
- Нет.
Формально он ответил на вопрос в том виде, как сформулировала его
Эвлуэла, но и без слов было ясно, что его ответ неравноценен нашим, и он,
не вынимая руки изо Рта Правды, продолжил:
- Я не показал своей родины, потому что ее нет на этом глобусе,
потому что я родился под звездой, которую не должен называть. Я не
Измененный в вашем смысле этого слова, но в некоторой степени - да, потому
что в моем мире у меня другое тело. А здесь я живу десятый год.
- Что ты делаешь на Земле? - спросил я.
- Я обязан отвечать лишь на один вопрос, - сказал Гормон, но потом
улыбнулся. - Я все же отвечу: меня послали на Землю в качестве военного
наблюдателя для подготовки вторжения, которого ты ждешь так долго и
которое начнется в ближайшие часы.
- Врешь! - вырвалось у меня. - Все _в_р_е_ш_ь!
Гормон расхохотался. И вынул руку изо Рта Правды в целости и
сохранности.
Я ушел от силовой полусферы, ошеломленный и растерянный, толкая перед
собой свою тележку, и попал на улицу, неожиданно темную и холодную. Ночь
пришла со стремительностью ветра. Было почти девять, близилось время
Наблюдения.
В моем мозгу гремели слова Гормона. Это он все подстроил, привел нас
ко Рту Правды, вырвал признание о моем неверии, признание другого сорта -
у Эвлуэлы, не задумываясь, выдал сведения, которые должен был держать при
себе, рассчитывая, что я буду потрясен до глубины души.
А может, Рот Правды - липа? Не мог ли Гормон соврать, ничего не
опасаясь?
Никогда с тех пор, как я начал заниматься своим делом, я не Наблюдал
в неурочный час. Но теперь было время крушения привычного, я не мог ждать,
пока будет ровно девять. Присев на продуваемой ветром улице, я раскрыл
тележку, подготовил инструменты и с головой, словно в омут, ушел в транс.
Мое усиленное сознание с ревом рванулось к звездам. Я шагал по
бесконечности, подобно богу. Я чувствовал давление солнечного ветра, но я
не был Воздухоплавателем, и оно не могло причинить мне вреда, и взмыл выше
этого яростного потока частиц света, во тьму на краю солнечных владений. И
там я ощутил иное давление.
Звездолеты были совсем рядом. Не туристские лайнеры, везущие зевак,
решивших посмотреть на наш раскалывающийся мир. Не торговые транспорты, не
скупы, собирающие межзвездное вещество, не корабли-курорты, вращающиеся п
гиперболическим орбитам. Это были военные корабли, черные, чужие, грозные.
Не могу даже сказать, сколько их было; я только знал, что они неслись к
земле миллионами огней, выбрасывая перед собой конуса отталкивающей
энергии, той самой, которую я почувствовал прошлой ночью, которая
грохотала в моем мозгу, усиленная инструментами, проходя сквозь меня так
же свободно, как проходит сквозь хрусталь солнечный луч.
Всю мою жизнь я Наблюдал ради этого. Меня учили распознавать это. Я
молился, чтобы мне никогда не увидеть этого, а потом, в своей
опустошенности, молился о том, чтобы увидеть это, а потом и перестал в это
верить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
себя постаревшим сразу на несколько циклов. Эвлуэла - глаза широко
раскрыты, ладонь прижата к губам - была потрясена тем, что я сказал. Мои
слова, казалось, еще звучали перед ужасным идолом.
- Сказано откровенно, - произнес Гормон, - хотя и без особой жалости
к себе. Ты слишком жестоко судишь себя, Наблюдатель.
- Я говорил, чтобы спасти руку, - ответил я. - Ты хотел, чтобы я
солгал?
Он улыбнулся и повернулся к Эвлуэле:
- Теперь твоя очередь.
Маленькая Воздухоплавательница осторожно приблизилась ко Рту Правды,
и было заметно, что она боится. Ее тонкая рука задрожала, когда она
положила ее на холодный камень челюстей. Я с трудом поборол желание
броситься и оттащить ее от искаженной в дьявольской гримасе головы.
- Кто будет задавать вопрос? - спросил я.
- Я, - ответил Гормон.
Крылья Эвлуэлы слабо дрогнули. Лицо побледнело, ноздри затрепетали,
верхняя губа поднялась. Она стояла, прислонившись к стене, с ужасом глядя
на то место, где лежала ее рука. Из-за линии защиты на нас глядели
размытые лица, губы произносили слова которые, без сомнения, значили
недовольство нашим долгим визитом, но ничего не было слышно. Воздух был
теплым, влажным и затхлым, словно поднимался из колодца, пробитого в
пластах времени.
Гормон медленно произнес:
- Этой ночью ты позволила своему телу услаждать Принца Рама. Перед
этим ты дарила себя Измененному Гормону, хотя такие связи запрещены
обычаем и законом. Еще раньше ты была подругой Воздухоплавателя, ныне
покойного. У тебя могли быть и другие мужчины, но я ничего о них не знаю,
да это и неважно для моего вопроса. Скажи мне вот что, Эвлуэла: который из
трех дал тебе наибольшее физическое удовольствие, который из трех сумел
всколыхнуть твое чувство, которого из трех ты выбрала бы своим другом,
если бы у тебя была возможность выбирать?
Я хотел запротестовать, ибо Измененный задал три вопроса, а не один,
воспользовавшись подходящим моментом. Но я не успел, потому что Эвлуэла
ответила без малейшей запинки, погрузив руку по локоть в гримасничающий
Рот:
- Принц Рама дал мне величайшее наслаждение, равного которому я еще
не знала, но он холоден и жесток, и я боюсь его. Моего умершего
Воздухоплавателя я любила сильнее, чем кого-либо до или после него, но он
был слаб, а я не хотела бы иметь слабого друга. Ты, Гормон, кажешься мне
чужим даже сейчас, и я чувствую, что мне незнакомы ни твое тело, ни твоя
душа, и все же, хотя пропасть между нами так велика, только с тобой я
согласилась бы проводить свои дни.
Она вынула руку изо Рта Правды.
- Хорошо сказано! - воскликнул Гормон, хотя искренность ее слов и
ранила его, но была ему и приятна в равной степени. - Ты вдруг обрела
красноречие, когда этого потребовали обстоятельства. Ну, теперь мой черед
рисковать рукой.
Он подошел ко Рту. Я сказал:
- Ты задал первые два вопроса, не хочешь ли довершить начатое и
задать третий?
- Да нет, - сказал он. Свободной рукой он сделал жест, словно отметал
это предложение. - Лучше посовещайтесь и задайте общий вопрос.
Мы отошли в сторонку. Она с несвойственной ей горячностью предложила
свой вопрос, и, поскольку он был тем самым, который хотел предложить и я,
я согласился и сказал, чтобы она спрашивала.
Она спросила:
- Когда мы стояли перед глобусом, Гормон, я попросила показать мне
место, где ты родился, и ты сказал, что его невозможно найти на карте. Это
очень странно. Скажи мне, тот ли ты, за кого себя выдаешь, действительно
ли ты Измененный, скитающийся по Земле?
Он ответил:
- Нет.
Формально он ответил на вопрос в том виде, как сформулировала его
Эвлуэла, но и без слов было ясно, что его ответ неравноценен нашим, и он,
не вынимая руки изо Рта Правды, продолжил:
- Я не показал своей родины, потому что ее нет на этом глобусе,
потому что я родился под звездой, которую не должен называть. Я не
Измененный в вашем смысле этого слова, но в некоторой степени - да, потому
что в моем мире у меня другое тело. А здесь я живу десятый год.
- Что ты делаешь на Земле? - спросил я.
- Я обязан отвечать лишь на один вопрос, - сказал Гормон, но потом
улыбнулся. - Я все же отвечу: меня послали на Землю в качестве военного
наблюдателя для подготовки вторжения, которого ты ждешь так долго и
которое начнется в ближайшие часы.
- Врешь! - вырвалось у меня. - Все _в_р_е_ш_ь!
Гормон расхохотался. И вынул руку изо Рта Правды в целости и
сохранности.
Я ушел от силовой полусферы, ошеломленный и растерянный, толкая перед
собой свою тележку, и попал на улицу, неожиданно темную и холодную. Ночь
пришла со стремительностью ветра. Было почти девять, близилось время
Наблюдения.
В моем мозгу гремели слова Гормона. Это он все подстроил, привел нас
ко Рту Правды, вырвал признание о моем неверии, признание другого сорта -
у Эвлуэлы, не задумываясь, выдал сведения, которые должен был держать при
себе, рассчитывая, что я буду потрясен до глубины души.
А может, Рот Правды - липа? Не мог ли Гормон соврать, ничего не
опасаясь?
Никогда с тех пор, как я начал заниматься своим делом, я не Наблюдал
в неурочный час. Но теперь было время крушения привычного, я не мог ждать,
пока будет ровно девять. Присев на продуваемой ветром улице, я раскрыл
тележку, подготовил инструменты и с головой, словно в омут, ушел в транс.
Мое усиленное сознание с ревом рванулось к звездам. Я шагал по
бесконечности, подобно богу. Я чувствовал давление солнечного ветра, но я
не был Воздухоплавателем, и оно не могло причинить мне вреда, и взмыл выше
этого яростного потока частиц света, во тьму на краю солнечных владений. И
там я ощутил иное давление.
Звездолеты были совсем рядом. Не туристские лайнеры, везущие зевак,
решивших посмотреть на наш раскалывающийся мир. Не торговые транспорты, не
скупы, собирающие межзвездное вещество, не корабли-курорты, вращающиеся п
гиперболическим орбитам. Это были военные корабли, черные, чужие, грозные.
Не могу даже сказать, сколько их было; я только знал, что они неслись к
земле миллионами огней, выбрасывая перед собой конуса отталкивающей
энергии, той самой, которую я почувствовал прошлой ночью, которая
грохотала в моем мозгу, усиленная инструментами, проходя сквозь меня так
же свободно, как проходит сквозь хрусталь солнечный луч.
Всю мою жизнь я Наблюдал ради этого. Меня учили распознавать это. Я
молился, чтобы мне никогда не увидеть этого, а потом, в своей
опустошенности, молился о том, чтобы увидеть это, а потом и перестал в это
верить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17