Слуги
поддерживали ее под руки; казалось, что они ведут ее во дворец насильно.
Не ее даже, а чье-то ожившее сновидение.
- Лети, Эвлуэла, лети, - прошептал рядом со мной Гормон. - Беги, пока
можно!
Она скрылась в боковом проходе дворца. Измененный взглянул на меня.
- Она продалась Принцу, чтобы дать нам кров.
- Похоже, что так.
- Я мог бы разнести этот дворец!
- Ты любишь ее?
- Разве это не очевидно?
- Остынь, - покачал я головой. - Ты непростой человек, но все же
Воздухоплавательница не для тебя. Особенно, Воздухоплавательница, делящая
ложе с Принцем Рама.
- Она перешла к нему из моих рук.
Я был потрясен.
- Ты знал ее?
- И не один раз, - сказал он с грустной улыбкой. - В минуту
блаженства ее крылья трепещут, словно листья на ветру.
Я вцепился в поручень, чтобы не свалиться вниз. Перед моими глазами
закружились звезды, запрыгала и закачалась старушка Луна и два ее бледных
провожатых. Я был потрясен, еще не понимая толком, почему. Из-за того, что
Гормон рискнул нарушить запрет? Или это давали себя знать мои
псевдородительские чувства к Эвлуэле? Или это было простой ненавистью к
Гормону, осмелившемуся совершить грех, на который у меня не хватило
смелости, хотя и хватало желания?
Я сказал:
- Тебе выжгут мозг за это. И ты сделал меня своим сообщником.
- Ну и что? Принц приказал - и получил, что хотел. Но до него были
другие. Я хотел сказать, другой.
- Хватит. Хватит.
- Мы увидим ее снова?
- Принцам быстро надоедают их женщины. Несколько дней, а, может, и
одна ночь, и он вернет ее обратно. И тогда нам, наверно, придется уйти из
приюта, - я вздохнул. - В конце концов нам об этом дадут знать заранее.
- И куда ты тогда пойдешь? - спросил Гормон.
- Ненадолго останусь в Раме.
- Даже если придется ночевать на улице? Здесь, похоже, невелика нужда
в Наблюдателях.
- Что-нибудь придумаю, - ответил я. - А потом пойду в Парриш.
- Учиться к Летописцам?
- Смотреть на Парриш. А ты? Что тебе нужно в Раме?
- Эвлуэла.
- Оставь этот разговор.
- Хорошо, - сказал он, горько усмехнувшись, - но я останусь здесь,
пока Принц не бросит ее. Тогда она будет моей, и мы найдем, на что жить.
Несоюзные горазды на выдумки. Это им необходимо. Может, поживем некоторое
время в Раме, а потом двинемся вслед за тобой в Парриш. Если только ты
ничего не имеешь против уродов и никому не нужных Воздухоплавательниц.
Я пожал плечами:
- Посмотрим, кода придет время.
- А раньше тебе приходилось бывать в компании Измененных?
- Не часто. И недолго.
- Я польщен, - он выбил ладонями дрожь на парапете. - Не бросай меня,
Наблюдатель. Я очень хочу быть рядом с тобой.
- Почему?
- Чтобы увидеть твое лицо в тот день, когда твои машины скажут тебе,
что Вторжение началось.
- Тогда тебе придется долго ждать.
- А ты разве не веришь, что Вторжение состоится?
- Иногда. Изредка.
Гормон усмехнулся.
- Ты не прав. Они уже почти здесь.
- Перестань смеяться.
- В чем дело, Наблюдатель? Ты потерял веру? Это известно уже тысячу
лет: иная раса обнаружит Землю, захочет сделать ее своей и в один
прекрасный день явится, чтобы захватить ее. Это было известно еще в конце
Второго Цикла.
- Я знаю это, и я не Летописец, - а потом я повернулся к нему и
произнес слова, которые, как я думал, я никогда не произнесу вслух. - Я
слушаю звезды и делаю свои Наблюдения в течение двух твоих жизней. То, что
делаешь слишком часто, теряет смысл. Скажи тысячу раз свое имя, и оно
превратится в пустой звук. Я Наблюдал, и я Наблюдал хорошо, и в ночные
часы я иногда думал, что Наблюдаю впустую, что зря теряю свою жизнь. В
Наблюдениях есть свое удовольствие, но, возможно, нет никакого смысла.
Он схватил меня за руку.
- Твое признание так же неожиданно, как и мое. Храни свою веру,
Наблюдатель! Вторжение близко!
- Откуда ты можешь знать это?
- Несоюзные тоже кое-что могут.
Разговор этот был горек для меня. Я спросил:
- А ты, наверно, иногда сходишь с ума оттого, что ты несоюзный?
- С этим можно смириться. А кроме того, здесь есть свои приятные
стороны, чтобы компенсировать низкое положение. Я завожу разговор, о чем
захочу.
- Я это заметил.
- Я иду, куда хочу. У меня всегда есть пища и кров, хотя пища может
быть гнилой, а кров - убогим. Женщины тянутся ко мне вопреки всем
запретам. Из-за них, видимо, я и не страдаю комплексом неполноценности.
- И ты никогда не хотел стоять на ступеньку выше?
- Никогда.
- Будь ты Летописцем, ты был бы счастливее.
- Я счастлив сейчас. Я получаю все удовольствия Летописца, но у меня
нет его обязанностей.
- До чего же ты самодоволен, - не выдержал я. - Говоришь о
достоинствах несоюзности!
- Как же еще можно вынести тяжесть Воли? - Он поглядел на дворец. -
Смирение возносится. Могущество рушится. Выслушай мое пророчество,
Наблюдатель: этот похотливый Принц еще до осени узнает о жизни кое-что
новенькое. Я выдавлю ему глаза, чтобы отнять ее!
- Громкие слова! Ты говоришь сегодня, словно предатель.
- Это пророчество!
- Тебе даже близко к нему не подойти, - сказал я. И, раздосадованный
тем, что принимаю все эти глупости всерьез, добавил: - И почему ты винишь
во всем его? Он поступает так, как поступают все Принцы. Обвиняй девушку
за то, что она пошла с ним. Она могла отказаться.
- И лишиться крыльев. Или жизни. Нет, у нее не было выбора. Я это
сделаю! - и он с неожиданной яростью ткнул раздвинутыми большим и
указательным пальцами в воображаемые глаза. - Погоди, - произнес он, - вот
увидишь.
Во дворце появились трое Хрономантов. Они разложили аппараты своего
союза и зажгли тонкие свечи, чтобы читать по ним знаки завтрашнего дня.
Тошнотворный запах наполнил мои ноздри, и у меня пропала всякая охота
разговаривать с Измененным.
- Стало поздно, - сказал я. - Мне нужно отдохнуть. Скоро мне
проводить Наблюдение.
- Теперь смотри в оба, - сказал мне Гормон.
Ночью я провел у себя в комнате четвертое и последнее в этот день
Наблюдение и впервые в жизни обнаружил отклонение.
Я не мог объяснить его. Это было какое-то смутное чувство, мешанина
звуковых и световых ощущений, контакт жизни с какой-то колоссальной
массой. Я испугался и прирос к своим инструментам намного дольше обычного,
но к концу Наблюдения понял не намного больше, чем вначале.
А потом я вспомнил о своих обязанностях. Наблюдателей с детства учат
объявлять тревогу без задержки; каждый раз, когда Наблюдатель решит, что
мир в опасности, он должен бить тревогу. Должен ли я сейчас известить
Защитников?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
поддерживали ее под руки; казалось, что они ведут ее во дворец насильно.
Не ее даже, а чье-то ожившее сновидение.
- Лети, Эвлуэла, лети, - прошептал рядом со мной Гормон. - Беги, пока
можно!
Она скрылась в боковом проходе дворца. Измененный взглянул на меня.
- Она продалась Принцу, чтобы дать нам кров.
- Похоже, что так.
- Я мог бы разнести этот дворец!
- Ты любишь ее?
- Разве это не очевидно?
- Остынь, - покачал я головой. - Ты непростой человек, но все же
Воздухоплавательница не для тебя. Особенно, Воздухоплавательница, делящая
ложе с Принцем Рама.
- Она перешла к нему из моих рук.
Я был потрясен.
- Ты знал ее?
- И не один раз, - сказал он с грустной улыбкой. - В минуту
блаженства ее крылья трепещут, словно листья на ветру.
Я вцепился в поручень, чтобы не свалиться вниз. Перед моими глазами
закружились звезды, запрыгала и закачалась старушка Луна и два ее бледных
провожатых. Я был потрясен, еще не понимая толком, почему. Из-за того, что
Гормон рискнул нарушить запрет? Или это давали себя знать мои
псевдородительские чувства к Эвлуэле? Или это было простой ненавистью к
Гормону, осмелившемуся совершить грех, на который у меня не хватило
смелости, хотя и хватало желания?
Я сказал:
- Тебе выжгут мозг за это. И ты сделал меня своим сообщником.
- Ну и что? Принц приказал - и получил, что хотел. Но до него были
другие. Я хотел сказать, другой.
- Хватит. Хватит.
- Мы увидим ее снова?
- Принцам быстро надоедают их женщины. Несколько дней, а, может, и
одна ночь, и он вернет ее обратно. И тогда нам, наверно, придется уйти из
приюта, - я вздохнул. - В конце концов нам об этом дадут знать заранее.
- И куда ты тогда пойдешь? - спросил Гормон.
- Ненадолго останусь в Раме.
- Даже если придется ночевать на улице? Здесь, похоже, невелика нужда
в Наблюдателях.
- Что-нибудь придумаю, - ответил я. - А потом пойду в Парриш.
- Учиться к Летописцам?
- Смотреть на Парриш. А ты? Что тебе нужно в Раме?
- Эвлуэла.
- Оставь этот разговор.
- Хорошо, - сказал он, горько усмехнувшись, - но я останусь здесь,
пока Принц не бросит ее. Тогда она будет моей, и мы найдем, на что жить.
Несоюзные горазды на выдумки. Это им необходимо. Может, поживем некоторое
время в Раме, а потом двинемся вслед за тобой в Парриш. Если только ты
ничего не имеешь против уродов и никому не нужных Воздухоплавательниц.
Я пожал плечами:
- Посмотрим, кода придет время.
- А раньше тебе приходилось бывать в компании Измененных?
- Не часто. И недолго.
- Я польщен, - он выбил ладонями дрожь на парапете. - Не бросай меня,
Наблюдатель. Я очень хочу быть рядом с тобой.
- Почему?
- Чтобы увидеть твое лицо в тот день, когда твои машины скажут тебе,
что Вторжение началось.
- Тогда тебе придется долго ждать.
- А ты разве не веришь, что Вторжение состоится?
- Иногда. Изредка.
Гормон усмехнулся.
- Ты не прав. Они уже почти здесь.
- Перестань смеяться.
- В чем дело, Наблюдатель? Ты потерял веру? Это известно уже тысячу
лет: иная раса обнаружит Землю, захочет сделать ее своей и в один
прекрасный день явится, чтобы захватить ее. Это было известно еще в конце
Второго Цикла.
- Я знаю это, и я не Летописец, - а потом я повернулся к нему и
произнес слова, которые, как я думал, я никогда не произнесу вслух. - Я
слушаю звезды и делаю свои Наблюдения в течение двух твоих жизней. То, что
делаешь слишком часто, теряет смысл. Скажи тысячу раз свое имя, и оно
превратится в пустой звук. Я Наблюдал, и я Наблюдал хорошо, и в ночные
часы я иногда думал, что Наблюдаю впустую, что зря теряю свою жизнь. В
Наблюдениях есть свое удовольствие, но, возможно, нет никакого смысла.
Он схватил меня за руку.
- Твое признание так же неожиданно, как и мое. Храни свою веру,
Наблюдатель! Вторжение близко!
- Откуда ты можешь знать это?
- Несоюзные тоже кое-что могут.
Разговор этот был горек для меня. Я спросил:
- А ты, наверно, иногда сходишь с ума оттого, что ты несоюзный?
- С этим можно смириться. А кроме того, здесь есть свои приятные
стороны, чтобы компенсировать низкое положение. Я завожу разговор, о чем
захочу.
- Я это заметил.
- Я иду, куда хочу. У меня всегда есть пища и кров, хотя пища может
быть гнилой, а кров - убогим. Женщины тянутся ко мне вопреки всем
запретам. Из-за них, видимо, я и не страдаю комплексом неполноценности.
- И ты никогда не хотел стоять на ступеньку выше?
- Никогда.
- Будь ты Летописцем, ты был бы счастливее.
- Я счастлив сейчас. Я получаю все удовольствия Летописца, но у меня
нет его обязанностей.
- До чего же ты самодоволен, - не выдержал я. - Говоришь о
достоинствах несоюзности!
- Как же еще можно вынести тяжесть Воли? - Он поглядел на дворец. -
Смирение возносится. Могущество рушится. Выслушай мое пророчество,
Наблюдатель: этот похотливый Принц еще до осени узнает о жизни кое-что
новенькое. Я выдавлю ему глаза, чтобы отнять ее!
- Громкие слова! Ты говоришь сегодня, словно предатель.
- Это пророчество!
- Тебе даже близко к нему не подойти, - сказал я. И, раздосадованный
тем, что принимаю все эти глупости всерьез, добавил: - И почему ты винишь
во всем его? Он поступает так, как поступают все Принцы. Обвиняй девушку
за то, что она пошла с ним. Она могла отказаться.
- И лишиться крыльев. Или жизни. Нет, у нее не было выбора. Я это
сделаю! - и он с неожиданной яростью ткнул раздвинутыми большим и
указательным пальцами в воображаемые глаза. - Погоди, - произнес он, - вот
увидишь.
Во дворце появились трое Хрономантов. Они разложили аппараты своего
союза и зажгли тонкие свечи, чтобы читать по ним знаки завтрашнего дня.
Тошнотворный запах наполнил мои ноздри, и у меня пропала всякая охота
разговаривать с Измененным.
- Стало поздно, - сказал я. - Мне нужно отдохнуть. Скоро мне
проводить Наблюдение.
- Теперь смотри в оба, - сказал мне Гормон.
Ночью я провел у себя в комнате четвертое и последнее в этот день
Наблюдение и впервые в жизни обнаружил отклонение.
Я не мог объяснить его. Это было какое-то смутное чувство, мешанина
звуковых и световых ощущений, контакт жизни с какой-то колоссальной
массой. Я испугался и прирос к своим инструментам намного дольше обычного,
но к концу Наблюдения понял не намного больше, чем вначале.
А потом я вспомнил о своих обязанностях. Наблюдателей с детства учат
объявлять тревогу без задержки; каждый раз, когда Наблюдатель решит, что
мир в опасности, он должен бить тревогу. Должен ли я сейчас известить
Защитников?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17