Деккерет обменялся кратким приветствием с маленьким существом, сплетавшим и расплетавшим свои щупальца.
— А это мой сын — Динитак, он также будет сопровождать нас, — закончил Барьязид. — Хорошо отдохнули, Инитэйт?
— Вполне, — ответил Деккерет. Он проспал большую часть дня после бессонной ночи.
— Двигаемся мы в основном по ночам, — продолжал Барьязид, — а днем, в самое пекло, устраиваем привал. Итак, я должен провести вас через Кавагский Проход и Пустыню Украденных Снов до начала пастбищ вокруг Кэзиг Кора, где вам нужно навести какие-то справки у пастухов, и вернуться с вами в Толигай, так?
— Да, — кивнул Деккерет.
Однако Барьязид не сделал никакого движения, чтобы сесть во флотер. Деккерет нахмурился, но затем понял. Он вынул из кошелька три большие пятиройяловые монеты — две старой чеканки и третью — блестящую монету Лорда Престимиона — и подал Барьязиду, который отделил новую монету и протянул сыну.
— Новый Коронал, — сказал Барьязид. — Знакомься. Теперь часто будешь видеть его лицо.
— И царствие его будет славным, — заметил Деккерет. — Он превзойдет величием даже Лорда Конфалума. Грядет волна нового процветания северного континента: Лорд Престимион — человек энергичный и решительный, с честолюбивыми планами.
Барьязид сказал, пожав плечами:
— Происходящее на северном материке значит здесь очень мало, и едва ли процветание Алханроеля или Цимроеля будет иметь значение для Сувраеля. Но мы рады, что Дивин благословила нас новым добрым Короналом. Может, он будет иногда вспоминать, что есть земля на юге, где живут его подданные. Ладно, отправляемся, время настало.
6
Врата Пинитора четко разделяли город и пустыню: с одной стороны район безликих невысоких вилл, окруженных стенами, с другой — бесплодная пустошь за городским периметром. Ничто не нарушало пустоту пустыни, кроме дороги — широкого, вымощенного булыжником тракта, который неторопливо вился вверх к гребню горной цепи, окружавшей Толигай.
Жара была нестерпимой. Правда, к ночи в пустыне стало заметно прохладнее, но все равно палило до изнеможения. Хотя огромное пылающее око солнца скрылось, оранжевые пески, излучая накопленный за день жар, мерцали и шипели с напряженностью раскаленной печки. Дул сильный ветер. С наступлением темноты Деккерет заметил, что направление ветра изменилось — он дул теперь из сердца континента, но разница между морским и береговым ветром оказалась невелика: оба являли собой потоки сухого раскаленного воздуха, не приносящего облегчения.
В чистой сухой атмосфере свет звезд и лун был необычайно ярок. Так же хорошо различалось странное призрачно-зеленоватое сияние, поднимавшееся с откосов по сторонам дороги, и Деккерет заинтересовался им.
— Это от растений, — объяснил вроон. — Они светятся в темноте внутренним светом. Между прочим, прикосновение к такому растению всегда болезненно, а зачастую и смертельно.
— А как их отличать при дневном свете?
— Они похожи на куски старой веревки, измочаленной погодой, и растут связками в расщелинах скал. Правда, не все растения такой формы опасны, но вы лучше сторонитесь всех.
— Да, всех остальных тоже, — поддержал вроона Барьязид. — Растения в пустыне хорошо защищены, иной раз самым неожиданным образом. Каждый год наш сад преподносит нам какую-нибудь новую неожиданность.
Деккерет кивнул. Он не собирался тут прогуливаться, но если придется, он возьмет за правило не дотрагиваться ни до чего.
Флотер был старым и тихоходным, что особенно проявлялось на крутой дороге; он не спеша катил через светлую ночь. Между собой спутники почти не разговаривали. Скандарша вела машину, вроон устроился подле нее и время от времени делал замечания о состоянии дороги. В заднем отделении молча сидели оба Барьязида, предоставив Деккерету в одиночестве рассматривать нарастающую мрачность адского пейзажа. Земля казалась взломанной немилосердными ударами солнца. Влага всосалась в нее давным-давно, оставив после себя угловатые трещины. Поверхность покрывалась рябью в тех местах, где непрерывные ветры сдували песок. Низкие разбросанные растения были самой разнообразной формы. Все казалось исковерканным, скрученным и шишковатым. К жаре Деккерет постепенно привыкал, но омертвелое безобразие всего увиденного, грубая заостренность всеобщей бесплодности заставляла душу цепенеть. Ненавистный пейзаж был для него внове, почти непостижим. Где он ни бывал на Маджипуре, он видел только красоту. Он вспомнил родной Норморк, раскинувшийся на склонах Горы, с изгибающимися бульварами, удивительно красивыми стенами и мягкими полуночными дождями, подумал о расположенном еще выше гигантском городе Сти, где он однажды гулял на рассвете в саду с деревьями высотой по колено и листьями ярко-зеленого цвета, которые слепили глаза. Ему вспомнился Верхний Морпин, мерцающее чудо, целиком отданное удовольствиям, раскинувшийся почти в тени внушающего благоговение Замка Коронала на вершине Горы, суровая лесная дикость Кинтора и ослепительно-белые башни Ни-Мойи, и душистые луга долины Глайда — как прекрасен мир, сколько таит он чудес, и как ужасно место, в котором он теперь очутился.
Деккерет сказал себе, что должен пересмотреть свои критерии и оценить красоту этой пустыни, пока она не парализовала все его чувства. Отыскать красоту в угрожающей угловатости окружающего, в истрепанных растениях, сияющих бледно-зеленым светом по ночам; найти красоту в острой, грубой бесплодности. Что такое красота, спросил себя Деккерет, если не познание увиденного? Почему луг гораздо красивее голой пустыни? Говорят, красота зависит от взгляда смотрящего, поэтому перевоспитывай свои глаза, человек, чтобы безобразие этой земли не убило тебя.
Он попытался заставить себя полюбить пустыню, выбросил из головы такие слова, как «бесплодность», «мрачность», «отталкивающий», словно выдирал когти дикого зверя, и приказал себе смотреть на окружающий пейзаж, как на мягкий и утешительный, заставляя себя восхищаться четкими пластами незащищенных каменных граней и огромными выемками высохших водоемов, вызывая в себе восторг от истрепанного, избитого ветрами кустарника. С уважением поглядывал он на небольших зубастых тварей, время от времени перебегающих дорогу. И чем дальше продвигался флотер, тем менее ненавистной становилась для него пустыня. Затем он стал равнодушен к ней, наконец поверил, что действительно видит в ней красоту, а за час до рассвета вообще перестал думать об этом.
Утро пришло внезапно: копье оранжевого света пробило стену гор с запада, ярко-красная огненная ветвь поднялась над противоположным краем горной цепи, а следом солнце, чей желтый лик оказался чуть более окрашенным бронзово-зеленым цветом, чем в северных широтах, вспыхнуло в небе, как взлетевший шар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81