В Югославии герои-славяне выходят на мосты и дружно поют, бросая вызов натовским воякам!
- Ты ошибаешься, парень. В Югославии все в точности как у нас с тобой здесь, только в еще большей степени.
- Нет, Югославия - маленькая отважная страна, она отстаивает свою честь в борьбе с наглым агрессором!
- Отстаивает честь, сжигая документы и воруя номерные знаки?
- Слушайте, Старлиц, вы должны взглянуть правде в лицо. Нас принудили к мерзкому, подлому делу. Озбей и Тим действуют заодно, вопреки разуму, традициям, всем понятиям. Мы не должны допустить исторического унижения! Надо объединиться и бороться против жестокой всемирной диктатуры одной стороны!
Старлиц безразлично зевнул.
- Просто тебе противен честный труд.
- Спасем живую душу нового века! Нельзя позволить, чтобы великая православная система, наследница угасшей Византии, оказалась зажатой между мусульманами и НАТО и раздавленной ими. Славянский мир - единственный настоящий мир во всем мире!
Старлиц выпрямился и оперся о заступ.
- Что конкретно ты предлагаешь? Объясни.
- Мне опасно оставаться на Кипре. Я должен покинуть этот остров, прежде чем Озбей вернется и убьет меня. Этого не избежать. В Белград, под бомбы, мне не хочется, но я серьезно подумываю о Будапеште.
- Не пропусти вечернее представление, Виктор. Как только мы зароем последний труп, я спалю эту спортшколу Озбея. Уверен, ты никогда не любовался настоящим искусством поджога. Полезная наука, ее стоит перенять.
- Хватит болтать как грязное животное, Старлиц! Я вижу славное будущее - видение посетило меня внезапно, когда мы складывали украинцев в ямы. Пять миллионов сербских женщин! Сербки находятся в еще более отчаянном положении, чем женщины России. Они сильнее нуждаются в деньгах, у них меньше предрассудков. К тому же сербки очень красивы. Это сулит блестящие коммерческие возможности для первого, кто начнет разрабатывать эту золотую жилу.
- Ты портишь прекрасный момент, - сказал Старлиц. - Конечно, мы грязны, мы смердим, у меня выпадают волосы, а ты теряешь зубы, но в повествовании появляется много свободного места, когда ты подходишь к краю геноцида и хаоса. Представляешь, стоит проявить немного небрежности с керосином - и мы подожжем половину этой хреновой деревушки. Пусть пакостник Тим увидит со своей орбиты языки пламени. Ему это полезно.
Виктор зажмурился, нарочито содрогнулся и снова открыл глаза. Они были полны светлой славянской убежденности.
- Вот ты и спятил.
- Нет, на самом деле это ты свихнулся, Виктор. Говорю это не в осуждение тебе.
- Ты безумец, Старлиц. Ты утратил всякое представление о пропорциях. Приближается Y2K, и ты достиг конца своей веревки. Тебя покинула последняя выдержка и достоинство. Осталось только лопнуть и исчезнуть, как биржевой пузырь.
- Не смей называть меня безумцем, Виктор, понял? У меня ребенок и хорошая репутация среди коллег. А ты, ты даже под ковровой бомбардировкой не занялся бы честным трудом. Ты такой молодой, а уже стопроцентный вымогатель.
- Все! - Виктор засопел. - С меня довольно. Я знал, что рано или поздно услышу от тебя несмываемое оскорбление. Когда-нибудь, когда ты преодолеешь свою мерзкую алчность к долларам и дурацкое преклонение перед технологией, ты пожалеешь, что пытался разделаться с вольным духом Виктора Билибина.
- Прекрасно! - Старлиц махнул рукой. - Ступай, наплюй на недоделанную работу. Посмотрим, куда это тебя заведет.
Виктор встал, отвернулся и поспешил в кипрскую тьму, в стрекот цикад. Ему так хотелось убраться, что он перешел с шага на бег вприпрыжку.
Старлиц продолжил работу в одиночестве. Это его не слишком огорчило. Дело было зловещим и разговоров не требовало.
Около полуночи он поджег тренировочный зал. Из темноты, озаренная пламенем, вышла Зета.
- Эй, папа!
- Что?
- Почему ты стал таким уродом?
- Я стал уродом?
- Да, папа. Ты весь в противной краске, воняешь дымом и кровью. - Она ударила в землю носком ботинка. - А на затылке у тебя теперь проплешина.
Старлиц потрогал затылок и убедился в ее правоте: у него действительно стали вылезать волосы.
- Не знаю, как тебе об этом сказать, Зенобия, но иногда взрослым приходится заниматься неприятными делами...
- Послушай, папа, пока я сидела с этими стариками и смотрела репортажи о войне и футбол по их спутниковому телевизору, у меня появилось новое чувство... Что-то легло на сердце. Кажется, я поняла, кем хочу стать, когда вырасту.
- Поняла, говоришь?
- Да, папа! Я знаю. Я хочу быть похожей на тебя.
- Ничего себе... - Старлиц вздохнул.
- Это правда, папа. Я хочу проводить много времени в машинах и самолетах. Ездить в заброшенные, грязные места, где происходят ужасные события. О которых большинство людей ничего не знает. Но они все равно важные, пусть до них никому нет дела. Вот какой будет моя жизнь. Дело моей жизни.
- Не скажи, - отмахнулся Старлиц. Языки пламени рвались все выше.
- Нет, скажу, папа. Теперь я тебя поняла. Я твоя дочь, и я наконец познакомилась со своим отцом. Со своим славным старым папой. Хотя, конечно, ты хоть и старый, но не такой уж славный. Ты плохой, папа.
Старлиц наблюдал, как обрушивается стена, поднимая столб искр.
- Плохой, Зета?
- Совершенно, папа! То есть не активно злой, но весь такой условный, совсем без морали. Ты можешь олицетворять тенденции текущего дня в своей жизни, но никогда не опережаешь тенденции. Ты никогда не совершенствуешь мир. Для этого у тебя нет сил, в тебе это отсутствует. Но дело в том, что я-то не плохая. Я хорошая, я это в себе чувствую. Я хочу быть по-настоящему прозорливой, уступчивой, мудрой. Могучей силой на службе добра.
- В таком случае тебе лучше будет вернуться к своим мамашам. А старого папу оставить на обочине.
- А вот и нет! Теперь, когда я побыла с ними врозь, я и их поняла и не хочу на них походить. Они убогие хиппи, мелкие мошенницы и наркоманки. Они - вчерашний день, папа. Я уже прошла Y2K. В моем сердце двадцатому веку пришел конец. - Старлиц помалкивал. - Двадцатый век никогда не был так важен, как ты воображал, папа. Это был грязный век, дешевый и подлый. В ту самую секунду, когда он испустит дух, о нем все позабудут. В двадцать первом веке у нас не будет ваших пакостных проблем. Наши проблемы будут серьезными и сложными.
Зета проследила за медленным сползанием крыши в бушующее море огня.
- Я рада, что увидела это, потому что это мое посвящение. Значительная часть моей жизни пройдет в подобных ситуациях. Твоя жизнь проходит так же. Разница между нами в том, что, когда появляюсь я, люди рады меня видеть. Когда появляется Зета Старлиц, люди принимают ванну, устраивают чистый туалет, начинают нормально питаться, перестают чесаться. Дети прекращают крик. Приходит конец панике и ужасу.
- Ты сказала «Зета Старлиц»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
- Ты ошибаешься, парень. В Югославии все в точности как у нас с тобой здесь, только в еще большей степени.
- Нет, Югославия - маленькая отважная страна, она отстаивает свою честь в борьбе с наглым агрессором!
- Отстаивает честь, сжигая документы и воруя номерные знаки?
- Слушайте, Старлиц, вы должны взглянуть правде в лицо. Нас принудили к мерзкому, подлому делу. Озбей и Тим действуют заодно, вопреки разуму, традициям, всем понятиям. Мы не должны допустить исторического унижения! Надо объединиться и бороться против жестокой всемирной диктатуры одной стороны!
Старлиц безразлично зевнул.
- Просто тебе противен честный труд.
- Спасем живую душу нового века! Нельзя позволить, чтобы великая православная система, наследница угасшей Византии, оказалась зажатой между мусульманами и НАТО и раздавленной ими. Славянский мир - единственный настоящий мир во всем мире!
Старлиц выпрямился и оперся о заступ.
- Что конкретно ты предлагаешь? Объясни.
- Мне опасно оставаться на Кипре. Я должен покинуть этот остров, прежде чем Озбей вернется и убьет меня. Этого не избежать. В Белград, под бомбы, мне не хочется, но я серьезно подумываю о Будапеште.
- Не пропусти вечернее представление, Виктор. Как только мы зароем последний труп, я спалю эту спортшколу Озбея. Уверен, ты никогда не любовался настоящим искусством поджога. Полезная наука, ее стоит перенять.
- Хватит болтать как грязное животное, Старлиц! Я вижу славное будущее - видение посетило меня внезапно, когда мы складывали украинцев в ямы. Пять миллионов сербских женщин! Сербки находятся в еще более отчаянном положении, чем женщины России. Они сильнее нуждаются в деньгах, у них меньше предрассудков. К тому же сербки очень красивы. Это сулит блестящие коммерческие возможности для первого, кто начнет разрабатывать эту золотую жилу.
- Ты портишь прекрасный момент, - сказал Старлиц. - Конечно, мы грязны, мы смердим, у меня выпадают волосы, а ты теряешь зубы, но в повествовании появляется много свободного места, когда ты подходишь к краю геноцида и хаоса. Представляешь, стоит проявить немного небрежности с керосином - и мы подожжем половину этой хреновой деревушки. Пусть пакостник Тим увидит со своей орбиты языки пламени. Ему это полезно.
Виктор зажмурился, нарочито содрогнулся и снова открыл глаза. Они были полны светлой славянской убежденности.
- Вот ты и спятил.
- Нет, на самом деле это ты свихнулся, Виктор. Говорю это не в осуждение тебе.
- Ты безумец, Старлиц. Ты утратил всякое представление о пропорциях. Приближается Y2K, и ты достиг конца своей веревки. Тебя покинула последняя выдержка и достоинство. Осталось только лопнуть и исчезнуть, как биржевой пузырь.
- Не смей называть меня безумцем, Виктор, понял? У меня ребенок и хорошая репутация среди коллег. А ты, ты даже под ковровой бомбардировкой не занялся бы честным трудом. Ты такой молодой, а уже стопроцентный вымогатель.
- Все! - Виктор засопел. - С меня довольно. Я знал, что рано или поздно услышу от тебя несмываемое оскорбление. Когда-нибудь, когда ты преодолеешь свою мерзкую алчность к долларам и дурацкое преклонение перед технологией, ты пожалеешь, что пытался разделаться с вольным духом Виктора Билибина.
- Прекрасно! - Старлиц махнул рукой. - Ступай, наплюй на недоделанную работу. Посмотрим, куда это тебя заведет.
Виктор встал, отвернулся и поспешил в кипрскую тьму, в стрекот цикад. Ему так хотелось убраться, что он перешел с шага на бег вприпрыжку.
Старлиц продолжил работу в одиночестве. Это его не слишком огорчило. Дело было зловещим и разговоров не требовало.
Около полуночи он поджег тренировочный зал. Из темноты, озаренная пламенем, вышла Зета.
- Эй, папа!
- Что?
- Почему ты стал таким уродом?
- Я стал уродом?
- Да, папа. Ты весь в противной краске, воняешь дымом и кровью. - Она ударила в землю носком ботинка. - А на затылке у тебя теперь проплешина.
Старлиц потрогал затылок и убедился в ее правоте: у него действительно стали вылезать волосы.
- Не знаю, как тебе об этом сказать, Зенобия, но иногда взрослым приходится заниматься неприятными делами...
- Послушай, папа, пока я сидела с этими стариками и смотрела репортажи о войне и футбол по их спутниковому телевизору, у меня появилось новое чувство... Что-то легло на сердце. Кажется, я поняла, кем хочу стать, когда вырасту.
- Поняла, говоришь?
- Да, папа! Я знаю. Я хочу быть похожей на тебя.
- Ничего себе... - Старлиц вздохнул.
- Это правда, папа. Я хочу проводить много времени в машинах и самолетах. Ездить в заброшенные, грязные места, где происходят ужасные события. О которых большинство людей ничего не знает. Но они все равно важные, пусть до них никому нет дела. Вот какой будет моя жизнь. Дело моей жизни.
- Не скажи, - отмахнулся Старлиц. Языки пламени рвались все выше.
- Нет, скажу, папа. Теперь я тебя поняла. Я твоя дочь, и я наконец познакомилась со своим отцом. Со своим славным старым папой. Хотя, конечно, ты хоть и старый, но не такой уж славный. Ты плохой, папа.
Старлиц наблюдал, как обрушивается стена, поднимая столб искр.
- Плохой, Зета?
- Совершенно, папа! То есть не активно злой, но весь такой условный, совсем без морали. Ты можешь олицетворять тенденции текущего дня в своей жизни, но никогда не опережаешь тенденции. Ты никогда не совершенствуешь мир. Для этого у тебя нет сил, в тебе это отсутствует. Но дело в том, что я-то не плохая. Я хорошая, я это в себе чувствую. Я хочу быть по-настоящему прозорливой, уступчивой, мудрой. Могучей силой на службе добра.
- В таком случае тебе лучше будет вернуться к своим мамашам. А старого папу оставить на обочине.
- А вот и нет! Теперь, когда я побыла с ними врозь, я и их поняла и не хочу на них походить. Они убогие хиппи, мелкие мошенницы и наркоманки. Они - вчерашний день, папа. Я уже прошла Y2K. В моем сердце двадцатому веку пришел конец. - Старлиц помалкивал. - Двадцатый век никогда не был так важен, как ты воображал, папа. Это был грязный век, дешевый и подлый. В ту самую секунду, когда он испустит дух, о нем все позабудут. В двадцать первом веке у нас не будет ваших пакостных проблем. Наши проблемы будут серьезными и сложными.
Зета проследила за медленным сползанием крыши в бушующее море огня.
- Я рада, что увидела это, потому что это мое посвящение. Значительная часть моей жизни пройдет в подобных ситуациях. Твоя жизнь проходит так же. Разница между нами в том, что, когда появляюсь я, люди рады меня видеть. Когда появляется Зета Старлиц, люди принимают ванну, устраивают чистый туалет, начинают нормально питаться, перестают чесаться. Дети прекращают крик. Приходит конец панике и ужасу.
- Ты сказала «Зета Старлиц»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73