- Если пану угодно, мы сегодня же доставим сведения о наружности это-
го господина.
Роллинг долго молчал, брови его сдвинулись.
- Какие основания у вас утверждать, что тот, кого вы видели вчера в
кафе на Батиньоль, и человек, удравший под землю на площади Этуаль, одно
и то же лицо, именно инженер Гарин? Вы уже ошиблись однажды в Ленингра-
де. Что?
Поляк и Семенов опять переглянулись. Тыклинский с высшей деликат-
ностью улыбнулся:
- Не будет же пан Роллинг утверждать, что у Гарина в каждом городе
двойники...
Роллинг упрямо мотнул головой. Зоя Монроз сидела, закутав руки гор-
ностаевым мехом, равнодушно глядела в окно.
Семенов сказал:
- Тыклинский слишком хорошо знает Гарина, ошибки быть не может. Сей-
час важно выяснить другое, Роллинг. Предоставляете вы нам одним обделать
это дело, - в одно прекрасное утро притащить на бульвар Мальзерб аппарат
и чертежи, - или будете работать вместе с нами?
- Ни в коем случае! - неожиданно проговорила Зоя, продолжая глядеть в
окно. - Мистер Роллинг весьма интересуется опытами инженера-Гарина, мис-
теру Роллингу весьма желательно приобрести право собственности на это
изобретение, мистер Роллинг всегда работает в рамках строгой законности;
если бы мистер Роллинг поверил хотя бы одному слову из того, что здесь
рассказывал Тыклинский, то, разумеется, не замедлил бы позвонить комис-
сару полиции, чтобы отдать в руки властей подобного негодяя и преступни-
ка. Но так как мистер Роллинг отлично понимает, что Тыклинский выдумал
всю эту историю в целях выманить как можно больше денег, то он добродуш-
но позволяет и в дальнейшем оказывать ему незначительные услуги.
Первый раз за весь завтрак Роллинг улыбнулся, вынул из жилетного кар-
мана золотую зубочистку и вонзил ее между зубами. У Тыклинского на
больших зализах побагровевшего лба выступил пот, щеки отвисли. Роллинг
сказал:
- Ваша задача: дать мне точные и обстоятельные сведения по пунктам,
которые будут вам сообщены сегодня в три часа на бульваре Мальзерб. От
вас требуется работа приличных сыщиков - и только. Ни одного шага, ни
одного слова без моих приказаний.
Белый, хрустальный, сияющий поезд линии НордЗюйд - подземной дороги -
мчался с тихим грохотом по темным подземельям под Парижем. В загибающих-
ся туннелях проносилась мимо паутина электрических проводов, ниши в тол-
ще цемента, где прижимался озаряемый летящими огнями рабочий, желтые на
черном буквы: "Дюбонэ", "Дюбонэ", "Дюбонэ" - отвратительного напитка,
вбиваемого рекламами в сознание парижан.
Мгновенная остановка. Вокзал, залитый подземным светом. Цветные пря-
моугольники реклам: "Дивное мыло", "Могучие подтяжки", "Вакса с головой
льва", "Автомобильные шины", "Красный дьявол", резиновые накладки для
каблуков, дешевая распродажа в универсальных домах - Лувр", "Прекрасная
цветочница", "Галерея Лафайетт".
Шумная, смеющаяся толпа хорошеньких женщин, мидинеток, рассыльных
мальчиков, иностранцев, молодых людей в обтянутых пиджачках, рабочих в
потных рубашках, заправленных под кумачовый кушак, - теснясь, придвига-
ется к поезду. Мгновенно раздвигаются стеклянные двери... "О-о-о-о", -
проносится вздох, и водоворот шляпок, вытаращенных глаз, разинутых ртов,
красных, веселых, рассерженных лиц устремляется вовнутрь. Кондуктора в
кирпичных куртках, схватившись за поручни, вдавливают животом публику в
вагоны. С треском захлопываются двери; короткий свист. Поезд огненной
лентой ныряет под черный свод подземелья.
Семенов и Тыклинский сидели на боковой скамеечке вагона Норд-Зюйд,
спиной к двери. Поляк горячился:
- Прошу пана заметить - лишь приличие удержало меня от скандала...
Сто раз я мог вспылить... Не ел я завтраков у миллиардеров! Чихал я на
эти завтраки... Могу не хуже сам заказать у "Лаперуза" и не буду выслу-
шивать оскорблений уличной девки... Предложить Тыклинскому роль сыщи-
ка!.. Сучья дочь, шлюха!
- Э, бросьте, пан Стась, вы не знаете Зои, - она баба славная, хоро-
ший товарищ. Ну, погорячилась...
- Видимо, пани Зоя привыкла иметь дело со сволочью, вашими эмигранта-
ми... Но я - поляк, прошу пана заметить, - Тыклинский страшно выпятил
усы, - я не позволю со мной говорить в подобном роде...
- Ну, хорошо, усами потряс, облегчил душу, - после некоторого молча-
ния сказал ему Семенов, - теперь слушай, Стась, внимательно: нам дают
хорошие деньги, от нас, в конце концов, ни черта не требуют. Работа бе-
зопасная, даже приятная: шляйся по кабачкам да по кофейным... Я, напри-
мер, очень удовлетворен" сегодняшним разговором... Ты говоришь - сыщи-
ки... Ерунда! А я говорю - нам предложена благороднейшая роль контрраз-
ведчиков.
У дверей, позади скамьи, где разговаривали Тыклинский и Семенов, сто-
ял, опираясь локтем о медную штангу, тот, кто однажды на бульваре Проф-
союзов в разговоре с Шельгой назвал себя ПьянковымПиткевичем. Воротник
его коверкота был поднят, скрывая нижнюю часть лица, шляпа надвинута на
глаза. Стоя небрежно и лениво, касаясь рта костяным набалдашником трос-
ти, он внимательно выслушал весь разговор Семенова и Тыклинского, вежли-
во посторонился, когда они сорвались с места, и вышел из вагона двумя
станциями позже - на Монмартре. В ближайшем почтовом отделении он подал
телеграмму:
"Ленинград. Угрозыск. Шельге. Четырехпалый здесь. События угрожаю-
щие".
Из почтамта он поднялся на бульвар Клиши и пошел по теневой стороне.
Здесь из каждой двери, из подвальных окон, из-под полосатых маркиз,
покрывающих на широких тротуарах мраморные столики и соломенные стулья,
тянуло кисловатым запахом ночных кабаков. Гарсоны в коротеньких смокин-
гах и белых фартуках, одутловатые, с набриллиантиненными проборами, по-
сыпали сырыми опилками кафельные полы и тротуары между столиками, стави-
ли свежие охапки цветов, крутили бронзовые ручки, приподнимая маркизы.
Днем бульвар Клиши казался поблекшим, как декорация после карнавала.
Высокие, некрасивые, старые дома сплошь заняты под рестораны, кабачки,
кофейни, лавчонки с дребеденью для уличных девчонок, под ночные гостини-
цы. Каркасы и жестяные сооружения реклам, облупленные крылья знаменитой
мельницы "Мулен-Руж", плакаты кино на тротуарах, два ряда чахлых де-
ревьев посреди бульвара, писсуары, исписанные неприличными словами, ка-
менная мостовая, по которой прошумели, прокатились столетия, ряды бала-
ганов и каруселей, прикрытых брезентами, - все это ожидало ночи, когда
зеваки и кутилы потянутся снизу, из буржуазных кварталов Парижа.
Тогда вспыхнут огни, засуетятся гарсоны, засвистят паровыми глотками,
закрутятся карусели;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81