Он
пораскинул мозгами, реорганизовал рабочее место, приладил к станку две
кочерги, чтобы не таскать, а катать обоймы, и к концу месяца заработал
семь тысяч рублей старыми деньгами.
- Представляете, Тамара Григорьевна: семь тысяч рублей по тем
временам! - возбуждается Андрей Иванович, вспоминая начало жизненного пути
и забывая, зачем он этот разговор затеял. - Это же были бешеные деньги!
Держи карман шире, - продолжает он. Его вызвал начальник цеха и
разъяснил, что Андрей Иванович поступает нехорошо: что существует фонд
заработной платы, и бухгалтерия такую большую зарплату не пропустит.
"Нехорошо, Андрюша!"
Тогда Андрюша отправился в бухгалтерию, хотя ему не советовали. В
бухгалтерии он никогда не был. Шел с опаской. В этом слове ему чудилась
большая строгая рыба, наподобие камбалы, которая лежит на дне и охраняет
фонд заработной платы. И в самом деле: в бухгалтерии сидела толстая тетя,
прикрывая спиной железный сейф. "Чего тебе нужно, мальчик?" Она выслушала
жалобу Андрея Ивановича и сказала, что несовершеннолетним детям такие
большие деньги выдавать на руки не положено.
"Пусть придет твой отец, я с ним поговорю".
"У меня нет отца", - ответил Андрей Иванович.
"Тогда пусть мать".
"У меня нет матери", - ответил Андрей Иванович.
"Значит, ты сирота... - с презрительной жалостью сказала
рыба-бухгалтерия и задумалась: куда бы эту сироту сплавить. - Тогда иди в
профком".
Профком находился напротив. В профкоме Андрей Иванович тоже никогда
не был. Это слово напоминало ему надутого водолаза, который стоит на дне,
пускает пузыри и охраняет бухгалтерию, которая охраняет фонд заработной
платы. И в самом деле, в профкоме сидел дядя с чугунной водолазной шеей.
Андрей Иванович тогда еще не знал, что подобные дяди называются
"сталинистами". Дядя потребовал у Андрея Ивановича профсоюзный билет и
строго спросил, почему после ремеслухи у него "не оплочены" членские
взносы.
"А потому, - ответил Андрей Иванович, - что я не могу получить первую
зарплату".
"Демагогия, - произнес загадочное слово дядя-сталинист. Потом он
выпустил колечко дыма и постановил: - Получишь, оплотишь, тогда и
приходи".
Андрей Иванович возразил, что получается типичный замкнутый круг, а
дядя-сталинист ответил на это, что Андрей Иванович сильно умный и хочет
ограбить советское государство, которое его выкормило.
Пока Андрей Иванович так ходил, тетя-бухгалтер и дядя-сталинист
посовещались с комсомольским вожаком и срезали Андрею Ивановичу расценки
задним числом - так, что получилось, что он заработал денег ровно в семь
раз меньше.
"У него отец был когда-то врагом народа, подсказал комсомольский
вожак. - Ему и этого много".
Тогда Андрей Иванович стал у своего прокатно-раздолбного станка и
заплакал. Ему было всего пятнадцать лет, счастливый возраст. Весь цех на
него смотрел, даже крысы перестали шуршать и задумались. Но Андрей
Иванович плакал последний раз в своей жизни. В тот день он поклялся у
своего первого станка:
"Но пасаран! Они через меня не пройдут, эти дяди и тети! Они не будут
ездить на мне и оформлять на себя мои рационализаторские предложения. Они
мне будут платить сполна из фонда собственного кармана".
С тех пор он сменил более тридцати заводов, объясняет Андрей
Иванович, предъявляя под моим окном царице Тамаре свою замусоленную
трудовую книжку старого образца. Эта книжка раза в два толще обычной из-за
дополнительных вкладышей, объясняет он. Печати некуда ставить. Сполна
расплевавшись с очередным водолазом, он забирал трудовую книжку, переходил
через дорогу на соседний завод и говорил там в отделе кадров:
"Хочу хорошо работать".
Что ж, токари везде нужны.
Но как только Андрей Иванович начинал хорошо работать и перевыполнять
план, перед ним, как черт, возникал очередной народный академик, похожий
на того самого Трифона Дормидонтовича, из-за которого царица Тамара
получила сегодня от Деда строгий выговор. Появлялся и не давал работать.
- Вы спрашиваете, Тамара Григорьевна, кто же он такой, этот Трифон
Дормидонтович? Да вот же он! Собственной персоной, легок на помине! -
распаляется Андрей Иванович, указывая трудовой книжкой на забытого всеми
Степаняка-Енисейского, который пешочком возвращается из Дома ученых и
опасливо обходит Андрея Ивановича.
- Жизнь и деятельность трифоновдормидонтовичей мне глубоко интересна,
как типичное явление современности! - гремит Андрей Иванович на все
Кузьминки. - Их жизненная цель - ничего не делать, но делать видимость.
Крысы! Они пробрались везде и всюду - в сельское хозяйство, на
производство, в науку и так далее. Я их терпеть не могу, этих болтунов и
показушников!
- Що то з ним? - спрашивает полтавский сержант у синей дамы,
выглядывая из гостиницы на шум.
- В милиции трифоныдормидонтовичи тоже есть! - немедленно отвечает
сержанту Андрей Иванович. - Я это говорю с полной ответственностью от
имени рабочего класса, хотя трифоныдормидонтовичи есть и у нас - всякие
там передовики-хитрованы. У меня глубокий антагонизм к
трифонамдормидонтовичам! С пятнадцати лет я объявил им войну, но воз и
ныне там. Нет, я не устал, ни один из них не прошел через меня, я их всех
подорвал... Но рядом? Но по бокам? На флангах?
- Та що то з вами? - смеется сержант. - Йдiть додому зi своєю жiнкою.
Степаняк-Енисейский подкручивает пальцем у виска и прячется в логово
гостиницы от греха подальше.
- Не перебивай меня, сержант! - не может остановиться Андрей
Иванович. (Похоже, что возбуждение от драки пришло к нему только сейчас, а
я, грешным делом, подумал, что доктор Гланц подлечил Андрея Ивановича
медицинским спиртом). - Ты пользуешься испытанным методом
трофиновдормидонтовичей - перебиваешь оратора вопросами. Крылов говорил:
"Один дурак может задать столько вопросов, что и десять умных не
разгребут". Уж сколько раз твердили миру, а сержанты все равно перебивают.
Собрались загробить "Науку и мысль" и думают, что простой рабочий не
разберется в их дрянной психологии. Пишут в ЦК телеги, спрашивают, какой
экономический эффект от журнала... Отвечаю: с помощью "Науки и мысли"
разогнаны пять крупных НИИ и два министерства - а безработицы, как видите,
не случилось. Это ли не экономический эффект? Какие еще вопросы?
Вопросы, может, и есть, но царица Тамара, вняв совету сержанта и
разгадав психованную натуру Андрея Ивановича, берет инициативу на себя и
тащит его к греху поближе в свое однокомнатное гнездышко по ту сторону
пустыря с трубой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
пораскинул мозгами, реорганизовал рабочее место, приладил к станку две
кочерги, чтобы не таскать, а катать обоймы, и к концу месяца заработал
семь тысяч рублей старыми деньгами.
- Представляете, Тамара Григорьевна: семь тысяч рублей по тем
временам! - возбуждается Андрей Иванович, вспоминая начало жизненного пути
и забывая, зачем он этот разговор затеял. - Это же были бешеные деньги!
Держи карман шире, - продолжает он. Его вызвал начальник цеха и
разъяснил, что Андрей Иванович поступает нехорошо: что существует фонд
заработной платы, и бухгалтерия такую большую зарплату не пропустит.
"Нехорошо, Андрюша!"
Тогда Андрюша отправился в бухгалтерию, хотя ему не советовали. В
бухгалтерии он никогда не был. Шел с опаской. В этом слове ему чудилась
большая строгая рыба, наподобие камбалы, которая лежит на дне и охраняет
фонд заработной платы. И в самом деле: в бухгалтерии сидела толстая тетя,
прикрывая спиной железный сейф. "Чего тебе нужно, мальчик?" Она выслушала
жалобу Андрея Ивановича и сказала, что несовершеннолетним детям такие
большие деньги выдавать на руки не положено.
"Пусть придет твой отец, я с ним поговорю".
"У меня нет отца", - ответил Андрей Иванович.
"Тогда пусть мать".
"У меня нет матери", - ответил Андрей Иванович.
"Значит, ты сирота... - с презрительной жалостью сказала
рыба-бухгалтерия и задумалась: куда бы эту сироту сплавить. - Тогда иди в
профком".
Профком находился напротив. В профкоме Андрей Иванович тоже никогда
не был. Это слово напоминало ему надутого водолаза, который стоит на дне,
пускает пузыри и охраняет бухгалтерию, которая охраняет фонд заработной
платы. И в самом деле, в профкоме сидел дядя с чугунной водолазной шеей.
Андрей Иванович тогда еще не знал, что подобные дяди называются
"сталинистами". Дядя потребовал у Андрея Ивановича профсоюзный билет и
строго спросил, почему после ремеслухи у него "не оплочены" членские
взносы.
"А потому, - ответил Андрей Иванович, - что я не могу получить первую
зарплату".
"Демагогия, - произнес загадочное слово дядя-сталинист. Потом он
выпустил колечко дыма и постановил: - Получишь, оплотишь, тогда и
приходи".
Андрей Иванович возразил, что получается типичный замкнутый круг, а
дядя-сталинист ответил на это, что Андрей Иванович сильно умный и хочет
ограбить советское государство, которое его выкормило.
Пока Андрей Иванович так ходил, тетя-бухгалтер и дядя-сталинист
посовещались с комсомольским вожаком и срезали Андрею Ивановичу расценки
задним числом - так, что получилось, что он заработал денег ровно в семь
раз меньше.
"У него отец был когда-то врагом народа, подсказал комсомольский
вожак. - Ему и этого много".
Тогда Андрей Иванович стал у своего прокатно-раздолбного станка и
заплакал. Ему было всего пятнадцать лет, счастливый возраст. Весь цех на
него смотрел, даже крысы перестали шуршать и задумались. Но Андрей
Иванович плакал последний раз в своей жизни. В тот день он поклялся у
своего первого станка:
"Но пасаран! Они через меня не пройдут, эти дяди и тети! Они не будут
ездить на мне и оформлять на себя мои рационализаторские предложения. Они
мне будут платить сполна из фонда собственного кармана".
С тех пор он сменил более тридцати заводов, объясняет Андрей
Иванович, предъявляя под моим окном царице Тамаре свою замусоленную
трудовую книжку старого образца. Эта книжка раза в два толще обычной из-за
дополнительных вкладышей, объясняет он. Печати некуда ставить. Сполна
расплевавшись с очередным водолазом, он забирал трудовую книжку, переходил
через дорогу на соседний завод и говорил там в отделе кадров:
"Хочу хорошо работать".
Что ж, токари везде нужны.
Но как только Андрей Иванович начинал хорошо работать и перевыполнять
план, перед ним, как черт, возникал очередной народный академик, похожий
на того самого Трифона Дормидонтовича, из-за которого царица Тамара
получила сегодня от Деда строгий выговор. Появлялся и не давал работать.
- Вы спрашиваете, Тамара Григорьевна, кто же он такой, этот Трифон
Дормидонтович? Да вот же он! Собственной персоной, легок на помине! -
распаляется Андрей Иванович, указывая трудовой книжкой на забытого всеми
Степаняка-Енисейского, который пешочком возвращается из Дома ученых и
опасливо обходит Андрея Ивановича.
- Жизнь и деятельность трифоновдормидонтовичей мне глубоко интересна,
как типичное явление современности! - гремит Андрей Иванович на все
Кузьминки. - Их жизненная цель - ничего не делать, но делать видимость.
Крысы! Они пробрались везде и всюду - в сельское хозяйство, на
производство, в науку и так далее. Я их терпеть не могу, этих болтунов и
показушников!
- Що то з ним? - спрашивает полтавский сержант у синей дамы,
выглядывая из гостиницы на шум.
- В милиции трифоныдормидонтовичи тоже есть! - немедленно отвечает
сержанту Андрей Иванович. - Я это говорю с полной ответственностью от
имени рабочего класса, хотя трифоныдормидонтовичи есть и у нас - всякие
там передовики-хитрованы. У меня глубокий антагонизм к
трифонамдормидонтовичам! С пятнадцати лет я объявил им войну, но воз и
ныне там. Нет, я не устал, ни один из них не прошел через меня, я их всех
подорвал... Но рядом? Но по бокам? На флангах?
- Та що то з вами? - смеется сержант. - Йдiть додому зi своєю жiнкою.
Степаняк-Енисейский подкручивает пальцем у виска и прячется в логово
гостиницы от греха подальше.
- Не перебивай меня, сержант! - не может остановиться Андрей
Иванович. (Похоже, что возбуждение от драки пришло к нему только сейчас, а
я, грешным делом, подумал, что доктор Гланц подлечил Андрея Ивановича
медицинским спиртом). - Ты пользуешься испытанным методом
трофиновдормидонтовичей - перебиваешь оратора вопросами. Крылов говорил:
"Один дурак может задать столько вопросов, что и десять умных не
разгребут". Уж сколько раз твердили миру, а сержанты все равно перебивают.
Собрались загробить "Науку и мысль" и думают, что простой рабочий не
разберется в их дрянной психологии. Пишут в ЦК телеги, спрашивают, какой
экономический эффект от журнала... Отвечаю: с помощью "Науки и мысли"
разогнаны пять крупных НИИ и два министерства - а безработицы, как видите,
не случилось. Это ли не экономический эффект? Какие еще вопросы?
Вопросы, может, и есть, но царица Тамара, вняв совету сержанта и
разгадав психованную натуру Андрея Ивановича, берет инициативу на себя и
тащит его к греху поближе в свое однокомнатное гнездышко по ту сторону
пустыря с трубой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46