Бутылка стояла в аптечке, а мы подлетали к Венере,
чтобы от нее с ускорением повернуть к Марсу. Через Венеру к Марсу иногда
ближе... - Космонавт показывает этот маневр на столе между стаканом и
бутылкой.
- Я в курсе.
- А я, пожалуй, еще выпью... - Космонавт загребает бутылку в кулак и
наливает полстакана.
- Вы не устанете? Завтра у вас Большая Игра, - напоминаю я.
- Ничего. Главное, равнодушно. Так вот... Понимаете, любой из нас мог
воспользоваться этим спиртом как лекарством и никому специально не
сообщать. Но о спирте никто из нас не думал, потому что ТАМ как-то странно
думать об этом деле... - Космонавт щелкает пальцем по горлу. - Там черт
знает о чем иногда думаешь, но только не об этом. Так вот... Однажды я
погнался за непривязанным бортжурналом, тот залетел в аптечку, и я увидел,
что спирта в бутылке убавилось.
"Значит, кто-то из ребят подлечился", - подумал я.
Еще через сутки мы сбросили на Венеру зонд, а второй заклинило, и мне
выпало работать снаружи часов пять без передышки... наконец я не выдержал,
схватил кувалду... да, да, был у нас и такой инструмент... и зонд
отделился. Помню, я его еще ногой отпихнул и подумал:
"А не выпить ли мне для бодрости капель двадцать?"
Только потом я понял, что пить мне совсем не хотелось, но во мне уже
сидел мелкий бес подозрения. Маленький такой бесенок. В общем, заглянул я
в бутылку... Так и есть! Уровень спирта опять понизился!
И началось! Подозрения хуже отравы. Тут мы к Марсу поворачиваем, дел
невпроворот, времени нет, а я опять туда же - инспектировать бутылку. Мать
моя родная! За два дня спирта убавилось ровно на треть! Кто-то опять
причастился, да так, что концов не найдешь!
"Кто из них? - мучительно гадал я. - Харрисон? Брэдли? Или мой лучший
друг Коля Дашкиев? Может, они втроем пьют, а меня не приглашают?"
- Чувствую, что начинаю звереть, - продолжает Космонавт. - Пока я
работаю, кто-то пьет! Меня не уважают! С кем я на Марс лечу?! С какими-то
подзаборными алкоголиками! Сегодня жрут неразбавленный спирт на борту
космического корабля, а завтра что? Марихуану на Марсе? И вот, когда
бесенок моего подозрения вымахал в громадного пса коммунально-квартирного
скандалиста, я сказал себе:
"Стоп! А кто Я такой? А не дурак ли я? Тут что-то не так. Первая
марсианская экспедиция не должна закончиться катастрофой из-за бутылки
спирта. Остановись! Человеческая природа, конечно, противоречива, и на
корабле возникла отвратительная психологическая ситуация - а что может
быть оскорбительней для настоящих мужиков и ковбоев, если кто-то из них
втихомолку пьет, и все подозревают друг друга? - но я не могу поверить,
чтобы кто-нибудь из нас тайком потягивал этот паршивый спирт, потому что
мы здесь не просто человеки, а как бы представители человечества. Тут
что-то не так!"
И тогда мы созвали профсоюзное собрание. Устроились на потолке и
начали митинговать. На повестке дня один вопрос: "Кто пьет?" Пусть честно
признается, ему за это ничего не будет! Американцы божатся, мы с Колей
клянемся, что никто к бутылке не прикасался. Кто же тогда? Пушкин?
Проверяем бутылку, а она уже пуста! Мы верим друг другу, но не можем
понять, куда исчез спирт. Мы перебираем все мыслимые варианты, вплоть до
пробития бутылки микроскопическим метеоритом, и все немыслимые, вплоть до
присутствия на корабле пьющей нечистой силы, как вдруг американцы
начинают, что называется, "ржать"... Совсем, как эти...
За стеной в Танькиной комнате ржут истерическим первобытным смехом.
- Что это с ними?
- Навызывались, - объясняю я. - Вызывали дух Сталина, а явился
Степаняк-Енисейский.
- Пойду взгляну.
Марсианин выходит и вскоре возвращается, вводя в номер перепуганного
Степаняка. Опять он не в ту дверь вошел.
- У него коньяк есть, - сообщает Космонавт.
Степаняк суетится и ставит на стол бутылку армянского.
- А закусить? - строго спрашиваю я.
И закуска есть. Из дипломата с готовностью появляется полпалки
копченой колбасы; от ее запаха у меня начинает течь слюна, как у собак
Павлова.
- А хлеб?
И хлеб у него есть.
Марсианин тоже принюхивается.
- Почему вы решили, что здесь с вами будут пить и закусывать? -
спрашиваю я.
Степаняк-Енисейский конфузится. Марсианину тоже неловко. Он пытается
телепатировать:
"Юрий Васильевич, что вы задумали? Кто этот старикашка?"
"Мой личный Трифон Дормидонтович", - как можно отчетливей отвечаю я.
"Отдайте наган! Зачем вам оружие? Вы даже не умеете им пользоваться".
"А что тут уметь? Вставил патрон - и русская рулетка готова".
Передача у марсианина получается неплохо, а вот с приемом у него
худо. Из моих ответов он уловил лишь образ патрона в наганной каморе.
- Кто же на корабле спирт выпил? - напоминаю я.
- Сама бутылка. Фирма "Кока-кола" поставляла для экспедиции напитки и
умышленно подсунула бутылку с поршневым двойным дном. Известный розыгрыш -
вытягиваешь пробку, поршень срабатывает; бутылка пуста. А в невесомости
поршень как видно сработал, не дожидаясь открытия. За этот фокус фирма
уплатила крупный штраф, но реклама, реклама... - Марсианин добывает
сигарету и взглядом обращается к Степаняку-Енисейскому:
"У вас спички есть?"
В этом взгляде совет: "Убирайся отсюда, пока цел!", но Енисейский не
слышит, нет. Он давно потерял нюх. Он типичный не хомо сапиенс сапиенс.
Я взглядом зажигаю марсианину сигарету.
Тот поражен.
"Идите спать, товарищ генерал. У вас утром Большая Игра, а мне до
утра все равно не дожить".
Космонавт медлит.
"Зайду, что ли, к вашей внучке чаю попить?" - раздумчиво спрашивает
он.
"Это ваши проблемы"
"Она у вас что... дура?"
"Нет, наоборот".
"Тогда в лоб ей, чтоб не была сильно умная".
"Вот вы и займитесь".
- Пойду спать, пожалуй, - говорит марсианин, надевает шинель, и я
наконец остаюсь наедине со своим личным Трифоном Дормидонтовичем.
42
Трифоны Дормидонтовичи бывают разные. Этот, например, похож на меня -
лоб, лысина, седая бороденка. Мы с ним в каком-то смысле двойники, хотя
это уже похоже на литературщину. Но, более того, в каждом из нас сидит
свой Трифон Дормидонтович и норовит, норовит, норовит... Думаю, у каждого
крупного ученого есть свой собственный Трифон Дормидонтович, много
Трифонов Дормидонтовичей. Биографии наших крупных ученых в общем-то схожи:
образование в Москве или в Питере, потом галопом по Европе и Сорбоннам, и,
наконец, мозговая работа до конца жизни по восемнадцать часов в сутки -
работа, сопровождаемая доносами и анонимками, прерываемая руганью с
правителями, арестами, инфарктами, расстрелами (ну, не расстреляют, так
доведут до самоубийства, сгноят в камере или, в лучшем случае, зашлют к
черту на рога), работа, увенчанная наконец никому не нужным бессмертием, -
биографии наших крупных ученых, как крик души:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
чтобы от нее с ускорением повернуть к Марсу. Через Венеру к Марсу иногда
ближе... - Космонавт показывает этот маневр на столе между стаканом и
бутылкой.
- Я в курсе.
- А я, пожалуй, еще выпью... - Космонавт загребает бутылку в кулак и
наливает полстакана.
- Вы не устанете? Завтра у вас Большая Игра, - напоминаю я.
- Ничего. Главное, равнодушно. Так вот... Понимаете, любой из нас мог
воспользоваться этим спиртом как лекарством и никому специально не
сообщать. Но о спирте никто из нас не думал, потому что ТАМ как-то странно
думать об этом деле... - Космонавт щелкает пальцем по горлу. - Там черт
знает о чем иногда думаешь, но только не об этом. Так вот... Однажды я
погнался за непривязанным бортжурналом, тот залетел в аптечку, и я увидел,
что спирта в бутылке убавилось.
"Значит, кто-то из ребят подлечился", - подумал я.
Еще через сутки мы сбросили на Венеру зонд, а второй заклинило, и мне
выпало работать снаружи часов пять без передышки... наконец я не выдержал,
схватил кувалду... да, да, был у нас и такой инструмент... и зонд
отделился. Помню, я его еще ногой отпихнул и подумал:
"А не выпить ли мне для бодрости капель двадцать?"
Только потом я понял, что пить мне совсем не хотелось, но во мне уже
сидел мелкий бес подозрения. Маленький такой бесенок. В общем, заглянул я
в бутылку... Так и есть! Уровень спирта опять понизился!
И началось! Подозрения хуже отравы. Тут мы к Марсу поворачиваем, дел
невпроворот, времени нет, а я опять туда же - инспектировать бутылку. Мать
моя родная! За два дня спирта убавилось ровно на треть! Кто-то опять
причастился, да так, что концов не найдешь!
"Кто из них? - мучительно гадал я. - Харрисон? Брэдли? Или мой лучший
друг Коля Дашкиев? Может, они втроем пьют, а меня не приглашают?"
- Чувствую, что начинаю звереть, - продолжает Космонавт. - Пока я
работаю, кто-то пьет! Меня не уважают! С кем я на Марс лечу?! С какими-то
подзаборными алкоголиками! Сегодня жрут неразбавленный спирт на борту
космического корабля, а завтра что? Марихуану на Марсе? И вот, когда
бесенок моего подозрения вымахал в громадного пса коммунально-квартирного
скандалиста, я сказал себе:
"Стоп! А кто Я такой? А не дурак ли я? Тут что-то не так. Первая
марсианская экспедиция не должна закончиться катастрофой из-за бутылки
спирта. Остановись! Человеческая природа, конечно, противоречива, и на
корабле возникла отвратительная психологическая ситуация - а что может
быть оскорбительней для настоящих мужиков и ковбоев, если кто-то из них
втихомолку пьет, и все подозревают друг друга? - но я не могу поверить,
чтобы кто-нибудь из нас тайком потягивал этот паршивый спирт, потому что
мы здесь не просто человеки, а как бы представители человечества. Тут
что-то не так!"
И тогда мы созвали профсоюзное собрание. Устроились на потолке и
начали митинговать. На повестке дня один вопрос: "Кто пьет?" Пусть честно
признается, ему за это ничего не будет! Американцы божатся, мы с Колей
клянемся, что никто к бутылке не прикасался. Кто же тогда? Пушкин?
Проверяем бутылку, а она уже пуста! Мы верим друг другу, но не можем
понять, куда исчез спирт. Мы перебираем все мыслимые варианты, вплоть до
пробития бутылки микроскопическим метеоритом, и все немыслимые, вплоть до
присутствия на корабле пьющей нечистой силы, как вдруг американцы
начинают, что называется, "ржать"... Совсем, как эти...
За стеной в Танькиной комнате ржут истерическим первобытным смехом.
- Что это с ними?
- Навызывались, - объясняю я. - Вызывали дух Сталина, а явился
Степаняк-Енисейский.
- Пойду взгляну.
Марсианин выходит и вскоре возвращается, вводя в номер перепуганного
Степаняка. Опять он не в ту дверь вошел.
- У него коньяк есть, - сообщает Космонавт.
Степаняк суетится и ставит на стол бутылку армянского.
- А закусить? - строго спрашиваю я.
И закуска есть. Из дипломата с готовностью появляется полпалки
копченой колбасы; от ее запаха у меня начинает течь слюна, как у собак
Павлова.
- А хлеб?
И хлеб у него есть.
Марсианин тоже принюхивается.
- Почему вы решили, что здесь с вами будут пить и закусывать? -
спрашиваю я.
Степаняк-Енисейский конфузится. Марсианину тоже неловко. Он пытается
телепатировать:
"Юрий Васильевич, что вы задумали? Кто этот старикашка?"
"Мой личный Трифон Дормидонтович", - как можно отчетливей отвечаю я.
"Отдайте наган! Зачем вам оружие? Вы даже не умеете им пользоваться".
"А что тут уметь? Вставил патрон - и русская рулетка готова".
Передача у марсианина получается неплохо, а вот с приемом у него
худо. Из моих ответов он уловил лишь образ патрона в наганной каморе.
- Кто же на корабле спирт выпил? - напоминаю я.
- Сама бутылка. Фирма "Кока-кола" поставляла для экспедиции напитки и
умышленно подсунула бутылку с поршневым двойным дном. Известный розыгрыш -
вытягиваешь пробку, поршень срабатывает; бутылка пуста. А в невесомости
поршень как видно сработал, не дожидаясь открытия. За этот фокус фирма
уплатила крупный штраф, но реклама, реклама... - Марсианин добывает
сигарету и взглядом обращается к Степаняку-Енисейскому:
"У вас спички есть?"
В этом взгляде совет: "Убирайся отсюда, пока цел!", но Енисейский не
слышит, нет. Он давно потерял нюх. Он типичный не хомо сапиенс сапиенс.
Я взглядом зажигаю марсианину сигарету.
Тот поражен.
"Идите спать, товарищ генерал. У вас утром Большая Игра, а мне до
утра все равно не дожить".
Космонавт медлит.
"Зайду, что ли, к вашей внучке чаю попить?" - раздумчиво спрашивает
он.
"Это ваши проблемы"
"Она у вас что... дура?"
"Нет, наоборот".
"Тогда в лоб ей, чтоб не была сильно умная".
"Вот вы и займитесь".
- Пойду спать, пожалуй, - говорит марсианин, надевает шинель, и я
наконец остаюсь наедине со своим личным Трифоном Дормидонтовичем.
42
Трифоны Дормидонтовичи бывают разные. Этот, например, похож на меня -
лоб, лысина, седая бороденка. Мы с ним в каком-то смысле двойники, хотя
это уже похоже на литературщину. Но, более того, в каждом из нас сидит
свой Трифон Дормидонтович и норовит, норовит, норовит... Думаю, у каждого
крупного ученого есть свой собственный Трифон Дормидонтович, много
Трифонов Дормидонтовичей. Биографии наших крупных ученых в общем-то схожи:
образование в Москве или в Питере, потом галопом по Европе и Сорбоннам, и,
наконец, мозговая работа до конца жизни по восемнадцать часов в сутки -
работа, сопровождаемая доносами и анонимками, прерываемая руганью с
правителями, арестами, инфарктами, расстрелами (ну, не расстреляют, так
доведут до самоубийства, сгноят в камере или, в лучшем случае, зашлют к
черту на рога), работа, увенчанная наконец никому не нужным бессмертием, -
биографии наших крупных ученых, как крик души:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46