Я мог пройти всюду, куда мне заблагорассудится, пока буду держаться вдали от парадных залов.
Никем не замеченный, я забрал большое кольцо с ключами, подошел к одной из камер и открыл ее.
Осторожно поставив ведра на пол, я уставился во тьму. Свет проникал туда лишь из отверстия в потолке, выходившего не наружу, а в камеру сверху. Пахло оттуда, как из выгребной ямы.
Я зажег пламя в ладони и увидел узницу, висевшую на цепях на дальней стене камеры: изможденную, голую, избитую и израненную, ее волосы, длиннее моих, свисали ниже пояса спутанными прядями. Когда я подошел к ней, она встрепенулась, слабо застонав и дернув головой, чтобы отбросить волосы с лица.
Я поднял пламя и поднес его к ней. Ее лицо распухло, отекло и почернело от недавних побоев. Она смотрела на меня, с трудом открыв полные боли глаза.
– Это не может быть Секенр, – сказала она. – Я, наверное, умерла. И ты тоже мертв.
– Это я, Тика. В самом деле я.
– Ты не обманываешь меня?
– Нет, Тика. Не обманываю.
Потушив пламя, я начал на ощупь неумело возиться с ключами и кандалами, ничего не видя в темноте. Я пытался удержать ее, когда она падала со стены, но мы не устояли на ногах и вместе повалились на грязный пол. Мы пролежали там несколько минут совсем рядом с кучей свежего навоза. Она вцепилась в меня, как тонущий в реке хватается за бревно.
Она не плакала. Мне кажется, она уже выплакала все слезы.
Выбравшись из-под нее, я встал на колени.
– Как ты думаешь, ты сможешь встать?
– Да…
Я помог ей подняться на ноги, закинув ее руку себе на шею, и мы поковыляли к дверям.
Я оставил ее в дверях, чтобы вернуться за коромыслом с ведрами.
– Зачем все это?
– Ты можешь нести хотя бы одно ведро?
Пошатнувшись, она упала на меня, положила руки на плечи и обняла, свалив коромысло с ведрами на пол. На мгновение мы застыли на месте. Я дал ей расслабиться и отдохнуть у себя на плече, без труда поддерживая ее. Она была не тяжелее меня, хоть и на голову выше.
Без сомнения, ей не хватило бы сил нести помойные ведра и пройти мимо стражников, словно она делала это каждый день. От этого варианта пришлось отказаться. Мне надо было воспользоваться магическим зеркалом, вопреки риску, нет, скорее уверенности в том, что за темницами наблюдает кто-то из чародеев, даже если он и не присматривал за конюшнями.
– Вода, – прошептал я. – Мне нужно немного воды. Тогда мы сможем выбраться отсюда.
Опустившись на четвереньки, она поползла обратно во тьму камеры и вернулась, чуть не задохнувшись от потраченных усилий. Она вручила мне чашку, сантиметров на пять-шесть заполненную жидкостью, которую с трудом можно было назвать водой.
– Мой недельный рацион, – сказала она. – Если, конечно, они сюда не мочились…
Чтобы стражники не застали нас в коридоре, я отвел ее обратно в камеру, плотно прикрыв за нами дверь.
– Потерпи еще чуть-чуть, – попросил я.
Усевшись прямо в грязь с ведром на коленях, я выплеснул воду на дно ведра – мне требовалась более широкая, чем у чаши, поверхность – и потряс его, чтобы разбить пленку грязи. На этот раз я склонился над ведром и дышал на воду, пока она не засветилась.
– А я и не знала, что ты умеешь делать такие вещи, – заметила Тика.
– Я кое-чему научился. Но подожди…
Как я и опасался, седой плешивый старик смотрел на меня из ведра. Я грубо заговорил с ним, обратившись к нему на языке мертвых.
– Не вздумай чинить нам препятствий. Мы только хотим уйти. Любая попытка помешать нам дорого тебе обойдется.– Я сопроводил свою речь несколькими весьма распространенными среди магов словечками, выученными мною в Школе Теней, добавив кое-что и от себя и намекнув, что мне известно весьма и весьма многое. Я процитировал несколько слов из леденящей кровь литании Кровавых Царей Та-Йед Хзан на их собственном языке, воспользовавшись любезностью Таннивара Отцеубийцы, однажды побывавшего в этом царстве тьмы и вечных льдов.
Незнакомый чародей махнул мне рукой и исчез.
– А теперь пойдем, – сказал я.
Я поставил ведро на пол, обхватил Тику сзади, крепко сжал ее в объятиях, наклонился вперед, и мы вдвоем кувырком пролетели сквозь светящуюся поверхность.
Мы со всплеском приземлились в зарослях тростников у самой воды. Я сел, отплевываясь. Тика лежала рядом со мной, лицом вниз. Я перевернул ее и вытащил на берег. Она долго откашливалась, сплевывая тину и ил, а потом неподвижно лежала с закрытыми глазами, едва слышно дыша, пока я носил чистую воду в ладонях, чтобы промыть ее многочисленные раны. С головой погрузившись в ее лечение, я и не заметил, как спустился вечер. Ночные птицы закружились в небе у меня над головой. Бредущая по воде цапля подошла к нам буквально на расстояние вытянутой руки, пристально наблюдая за мной. Я счел это добрым знаком.
Сделав все, что было в моих силах, я помылся сам, и мы, мокрые, сидели бок о бок, дрожа на легком вечернем ветерке.
– Ты так и не спросил меня, – наконец сказала Тика, – что случилось с мамой.
– Я боялся.
– Фракция Зеленых пришла к власти вскоре после того, как ты… исчез. Мама кричала, звала тебя, когда солдаты пришли за ней. Но тебя не было… Ты так и не пришел к ней на помощь…
Я не знал, что сказать. Я взял ее за руку. Она пододвинулась поближе ко мне, чтобы согреться.
– Да я и не думаю, что ты сумел бы ей помочь, – с трудом выговорила она, глядя на зажигающиеся на небе звезды. – Говорят, что царица… мама, да и я тоже, бы ли узурпаторшами, бесчувственными, бесчестными, не имеющими ничего святого… что мы взошли на трон лишь в результате убийства… И что я могла возразить? Ведь так оно и было!
После длительного молчания я спросил:
– А что мы теперь будем делать, Тика? Ты сама по пытаешься стать царицей?
Она заплакала, вначале почти беззвучно, потом ее плач перешел в истерические рыдания с громкими хриплыми всхлипываниями:
– Нет… Нет… Я не хочу…
– Ну и что тогда?
– Не знаю, Секенр. А что тыбудешь делать?
Я обнял ее за плечи. Она вздрогнула, но моей руки не убрала. Голову она положила мне на грудь.
– А где царица, твоя мать?
– У городских ворот… На шесте…
Меня охватила безудержная ярость. Никогда прежде я не был так разгневан, что бы со мной ни происходило. Я отстранил Тику и сел.
– Им не стоилоделать этого, – тихо сказал я. – Действительно, не стоило.
Я поднялся на ноги.
– Побудь здесь, – бросил я. – Просто лежи и жди меня. Я постараюсь скоро вернуться.
Оказалось, что мы были совсем неподалеку от города. Я шел в ночи – звезды плыли по кругу у меня над головой – и отсчитывал часы по звездному небу: час, два, три. Когда в поле зрения показался город, я затаился среди деревьев и немного выждал, чтобы оглядеться. Караванщики разбили свои лагеря у городских ворот, дожидаясь утра, когда их пустят в город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
Никем не замеченный, я забрал большое кольцо с ключами, подошел к одной из камер и открыл ее.
Осторожно поставив ведра на пол, я уставился во тьму. Свет проникал туда лишь из отверстия в потолке, выходившего не наружу, а в камеру сверху. Пахло оттуда, как из выгребной ямы.
Я зажег пламя в ладони и увидел узницу, висевшую на цепях на дальней стене камеры: изможденную, голую, избитую и израненную, ее волосы, длиннее моих, свисали ниже пояса спутанными прядями. Когда я подошел к ней, она встрепенулась, слабо застонав и дернув головой, чтобы отбросить волосы с лица.
Я поднял пламя и поднес его к ней. Ее лицо распухло, отекло и почернело от недавних побоев. Она смотрела на меня, с трудом открыв полные боли глаза.
– Это не может быть Секенр, – сказала она. – Я, наверное, умерла. И ты тоже мертв.
– Это я, Тика. В самом деле я.
– Ты не обманываешь меня?
– Нет, Тика. Не обманываю.
Потушив пламя, я начал на ощупь неумело возиться с ключами и кандалами, ничего не видя в темноте. Я пытался удержать ее, когда она падала со стены, но мы не устояли на ногах и вместе повалились на грязный пол. Мы пролежали там несколько минут совсем рядом с кучей свежего навоза. Она вцепилась в меня, как тонущий в реке хватается за бревно.
Она не плакала. Мне кажется, она уже выплакала все слезы.
Выбравшись из-под нее, я встал на колени.
– Как ты думаешь, ты сможешь встать?
– Да…
Я помог ей подняться на ноги, закинув ее руку себе на шею, и мы поковыляли к дверям.
Я оставил ее в дверях, чтобы вернуться за коромыслом с ведрами.
– Зачем все это?
– Ты можешь нести хотя бы одно ведро?
Пошатнувшись, она упала на меня, положила руки на плечи и обняла, свалив коромысло с ведрами на пол. На мгновение мы застыли на месте. Я дал ей расслабиться и отдохнуть у себя на плече, без труда поддерживая ее. Она была не тяжелее меня, хоть и на голову выше.
Без сомнения, ей не хватило бы сил нести помойные ведра и пройти мимо стражников, словно она делала это каждый день. От этого варианта пришлось отказаться. Мне надо было воспользоваться магическим зеркалом, вопреки риску, нет, скорее уверенности в том, что за темницами наблюдает кто-то из чародеев, даже если он и не присматривал за конюшнями.
– Вода, – прошептал я. – Мне нужно немного воды. Тогда мы сможем выбраться отсюда.
Опустившись на четвереньки, она поползла обратно во тьму камеры и вернулась, чуть не задохнувшись от потраченных усилий. Она вручила мне чашку, сантиметров на пять-шесть заполненную жидкостью, которую с трудом можно было назвать водой.
– Мой недельный рацион, – сказала она. – Если, конечно, они сюда не мочились…
Чтобы стражники не застали нас в коридоре, я отвел ее обратно в камеру, плотно прикрыв за нами дверь.
– Потерпи еще чуть-чуть, – попросил я.
Усевшись прямо в грязь с ведром на коленях, я выплеснул воду на дно ведра – мне требовалась более широкая, чем у чаши, поверхность – и потряс его, чтобы разбить пленку грязи. На этот раз я склонился над ведром и дышал на воду, пока она не засветилась.
– А я и не знала, что ты умеешь делать такие вещи, – заметила Тика.
– Я кое-чему научился. Но подожди…
Как я и опасался, седой плешивый старик смотрел на меня из ведра. Я грубо заговорил с ним, обратившись к нему на языке мертвых.
– Не вздумай чинить нам препятствий. Мы только хотим уйти. Любая попытка помешать нам дорого тебе обойдется.– Я сопроводил свою речь несколькими весьма распространенными среди магов словечками, выученными мною в Школе Теней, добавив кое-что и от себя и намекнув, что мне известно весьма и весьма многое. Я процитировал несколько слов из леденящей кровь литании Кровавых Царей Та-Йед Хзан на их собственном языке, воспользовавшись любезностью Таннивара Отцеубийцы, однажды побывавшего в этом царстве тьмы и вечных льдов.
Незнакомый чародей махнул мне рукой и исчез.
– А теперь пойдем, – сказал я.
Я поставил ведро на пол, обхватил Тику сзади, крепко сжал ее в объятиях, наклонился вперед, и мы вдвоем кувырком пролетели сквозь светящуюся поверхность.
Мы со всплеском приземлились в зарослях тростников у самой воды. Я сел, отплевываясь. Тика лежала рядом со мной, лицом вниз. Я перевернул ее и вытащил на берег. Она долго откашливалась, сплевывая тину и ил, а потом неподвижно лежала с закрытыми глазами, едва слышно дыша, пока я носил чистую воду в ладонях, чтобы промыть ее многочисленные раны. С головой погрузившись в ее лечение, я и не заметил, как спустился вечер. Ночные птицы закружились в небе у меня над головой. Бредущая по воде цапля подошла к нам буквально на расстояние вытянутой руки, пристально наблюдая за мной. Я счел это добрым знаком.
Сделав все, что было в моих силах, я помылся сам, и мы, мокрые, сидели бок о бок, дрожа на легком вечернем ветерке.
– Ты так и не спросил меня, – наконец сказала Тика, – что случилось с мамой.
– Я боялся.
– Фракция Зеленых пришла к власти вскоре после того, как ты… исчез. Мама кричала, звала тебя, когда солдаты пришли за ней. Но тебя не было… Ты так и не пришел к ней на помощь…
Я не знал, что сказать. Я взял ее за руку. Она пододвинулась поближе ко мне, чтобы согреться.
– Да я и не думаю, что ты сумел бы ей помочь, – с трудом выговорила она, глядя на зажигающиеся на небе звезды. – Говорят, что царица… мама, да и я тоже, бы ли узурпаторшами, бесчувственными, бесчестными, не имеющими ничего святого… что мы взошли на трон лишь в результате убийства… И что я могла возразить? Ведь так оно и было!
После длительного молчания я спросил:
– А что мы теперь будем делать, Тика? Ты сама по пытаешься стать царицей?
Она заплакала, вначале почти беззвучно, потом ее плач перешел в истерические рыдания с громкими хриплыми всхлипываниями:
– Нет… Нет… Я не хочу…
– Ну и что тогда?
– Не знаю, Секенр. А что тыбудешь делать?
Я обнял ее за плечи. Она вздрогнула, но моей руки не убрала. Голову она положила мне на грудь.
– А где царица, твоя мать?
– У городских ворот… На шесте…
Меня охватила безудержная ярость. Никогда прежде я не был так разгневан, что бы со мной ни происходило. Я отстранил Тику и сел.
– Им не стоилоделать этого, – тихо сказал я. – Действительно, не стоило.
Я поднялся на ноги.
– Побудь здесь, – бросил я. – Просто лежи и жди меня. Я постараюсь скоро вернуться.
Оказалось, что мы были совсем неподалеку от города. Я шел в ночи – звезды плыли по кругу у меня над головой – и отсчитывал часы по звездному небу: час, два, три. Когда в поле зрения показался город, я затаился среди деревьев и немного выждал, чтобы оглядеться. Караванщики разбили свои лагеря у городских ворот, дожидаясь утра, когда их пустят в город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127