И все же мне стало грустно из-за пропажи лодки, как бы это ни было банально, ведь я плавал в ней, сколько себя помнил, к тому же она была своеобразной ниточкой, связывавшей меня с детством. Однако часть моего сознания, упорно желавшая, чтобы я остался ребенком, мечтавшая вернуться в счастливые детские годы, так и не смогла понять, что же произошло с моей лодкой.
– Пойдем же!– повторила Хамакина, потянув меня за руку.
Мы снова поднялись по лестнице в дом. Мне даже показалось, я слышу, как мама возится на кухне. Она печет хлеб. Кто-то расхаживает взад-вперед по кабинету…
Мы с Хамакиной выбежали из парадной двери на балкон, а с него – на деревянный настил, соединявший наш дом с городом. Многие доски на нем оторвались, расшатались или сломались. Это не было последствием бури, постарался кто-то из соседей.
Почему? – недоумевала часть моего сознания. Ответ на этот вопрос так и не пришел мне в голову, пока мы осторожно балансировали по единственному бревну, оставшемуся там, где были оторваны все остальные доски и опоры.
Моя способность игнорировать очевидное поражала даже меня самого – я шел в город, где не был уже много месяцев, хотя в это время рука Хамакины постепенно таяла в моей руке. Вначале я словно держал пустую перчатку, затем – перышко, потом – дым, а потом и вовсе ничего.
Я продолжил свое путешествие по закоулкам Города Тростников в одиночестве. Никто не узнавал меня. Никто не ругался и не кричал, когда я проходил мимо. Возможно, я исхудал до неузнаваемости (волосы, отросшие ниже плеч, я завязал хвостом), а может быть, просто обо мне забыли. Так я и шел, не привлекая к себе внимания, сквозь толпу иноземных моряков, по улицам со множеством лотков, мимо храмов, где немногочисленные просители предлагали свои подношения тысячам разных богов. Так я и достиг хорошо знакомого квартала богатых домов, где многие здания поддерживали каменные опоры, а некоторые и целиком были выстроены из камня. Я миновал главный городской храм Сюрат-Кемада, где жили священники, но и там меня не заметили.
И вот я уже стоял, исхудавший до крайности, пеший и босой, но одетый во все свои лучшие вещи, с сумкой с письменными принадлежностями в руках, в очень знакомом дворе перед очень знакомой дверью. Я постучал, а мои пальцы нежно погладили резных птиц, украшавших дверь.
Дверь распахнулась, на пороге стоял Велахронос с широко раскрытыми глазами. Он узналменя. Выражение боли и ужаса у него на лице шокировало меня, и я отшатнулся, как от удара хлыстом, не зная, куда деть глаза, и сгорая от стыда.
– Я…я…
– Ты! – Споткнувшись о порог, он сделал знак, от гоняющий злых духов.
И вновь я игнорировал очевидное даже для самого себя – прошмыгнул в дом за спиной у опешившего старика и уселся на свое обычное место за партой. Я достал из сумки ручки и чернила и разложил перед собой пергамент.
Велахронос тяжко вздохнул и сплюнул, пытаясь подобрать подходящие слова.
– Да ты просто сошел с ума, мальчишка… Заявиться сюда с намерением продолжать уроки, будто ничего не произошло…
– Пожалуйста, – попросил я его без всякой надежды. И вновь у меня внутри началась буря: одна часть меня все же по-прежнему цеплялась за эту радужную, но, увы, рухнувшую надежду, а вторая – рвалась прочь, сгорая от стыда.
Старик не испытывал ко мне жалости. Первоначальное оцепенение сменилось страхом и даже гневом, и, сколько я ни искал, я так и не нашел ни в его словах, ни в выражении лица, ни в глазах доброты и прощения.
– Зачем же ты в действительностипришел сюда? – вопрошал он. – Это входит в какие-то твои зловещие планы, нужно для колдовского заговора, вызывающего дьявола?
– Я просто хотел, чтобы вы помогли мне, – всхлипнул я. (Говорят, что чародей не может плакать, во всяком случае, настоящий чародей. А так ли это?) – Чтобы все стало таким, как прежде.
Он очень странно посмотрел на меня. Я так и не смог истолковать его взгляд – он сдирал с меня кожу, как точильный камень.
– От тебя издали смердит гнуснейшей магией, Секенр. Побывав в сточной канаве черной магии, ты запятнан ею навеки. Не надо обладать особым даром, чтобы понять это. Думаю, если бы ты отдал себя в руки священников, они немедленно отправили бы тебя на костер. Толькотакможно очистить твою душу. Возможно, это единственный выход.
– Нет, – твердо сказал я. – Есть и другой. Я указал ему на стул рядом с собой.
Почему– то этот жест заставил его подчиниться. Он покорно опустился на сидение, и мы вдвоем посвятили себя работе, много часов подряд выписывая яркие причудливые заглавные буквы, в одном из преданий из начала времен «Три небесных брата».
На какое– то время, совсем ненадолго, все стало таким, как прежде, время в комнате словно остановилось, и все мучительные воспоминания улетели прочь, развеявшись, как дым. Я недоумевал, куда делась Хамакина. Ей всегда нравилось рисовать и раскрашивать.
Тени становились все длиннее и длиннее.
По– моему, учителю так и не удалось избавиться от страха. Он постоянно вскакивал, отрывая от работы испуганный взгляд, словно хотел проследить за тем, что стремительно двигалось по комнате. Я тоже долго и пристально вглядывался в пустоту -смотрел в том направлении, но так ничего и не увидел. Его охватила дрожь. На лбу выступил пот, хотя было довольно прохладно.
Руки у него тоже дрожали. Я потратил полчаса, подтирая страницу, на которой он посадил кляксу, едва не уничтожив роскошную букву в виде причудливо изогнутого змея. Я не придал значения даже совершенно невероятной вещи – мне пришлось исправлять ошибки собственного учителя.
– Умоляю тебя, скажи. Чего ты хочешь на самом деле? – прошептал он в таком страхе, что его было едва слышно.
Дом скрипнул и слегка содрогнулся. Очень странно – ведь он был сложен из камня.
Я долго молчал, продолжая вырисовывать изящную изогнутую линию. Здесь, думал я. И сейчас. Я хотел растянуть этот миг на века, хотел, чтобы мы оба застыли здесь, как насекомые в янтаре.
– Позвольте мне остаться у вас, – сказал я. – Позвольте жить в вашем доме, служить у вас подмастерьем и наследовать ваше дело, когда вы умрете. Я не хочу уходить отсюда, никогда.
Теперь он замолчал. Не обращая на него особого внимания, я вновь погрузился в работу. Велахронос, казалось, высматривал что-то в воздухе вокруг нас. Я ничего не видел.
Как здорово получилась страница! Как он будет гордиться мной!
– Понимаю, – наконец выдавил он. – Ты должен меня извинить, я на минуту выйду.
Я пожал плечами и принялся раскрашивать синие и зеленые листочки, окаймлявшие страницу. Велахронос поднялся со своего места и вышел из комнаты. Он не вернулся. Прошло не меньше часа. Мне уже давно хотелось и пить, и есть, но я продолжал работу, решительно настроившись создать что-нибудь стоящее, чтобы продемонстрировать своему учителю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
– Пойдем же!– повторила Хамакина, потянув меня за руку.
Мы снова поднялись по лестнице в дом. Мне даже показалось, я слышу, как мама возится на кухне. Она печет хлеб. Кто-то расхаживает взад-вперед по кабинету…
Мы с Хамакиной выбежали из парадной двери на балкон, а с него – на деревянный настил, соединявший наш дом с городом. Многие доски на нем оторвались, расшатались или сломались. Это не было последствием бури, постарался кто-то из соседей.
Почему? – недоумевала часть моего сознания. Ответ на этот вопрос так и не пришел мне в голову, пока мы осторожно балансировали по единственному бревну, оставшемуся там, где были оторваны все остальные доски и опоры.
Моя способность игнорировать очевидное поражала даже меня самого – я шел в город, где не был уже много месяцев, хотя в это время рука Хамакины постепенно таяла в моей руке. Вначале я словно держал пустую перчатку, затем – перышко, потом – дым, а потом и вовсе ничего.
Я продолжил свое путешествие по закоулкам Города Тростников в одиночестве. Никто не узнавал меня. Никто не ругался и не кричал, когда я проходил мимо. Возможно, я исхудал до неузнаваемости (волосы, отросшие ниже плеч, я завязал хвостом), а может быть, просто обо мне забыли. Так я и шел, не привлекая к себе внимания, сквозь толпу иноземных моряков, по улицам со множеством лотков, мимо храмов, где немногочисленные просители предлагали свои подношения тысячам разных богов. Так я и достиг хорошо знакомого квартала богатых домов, где многие здания поддерживали каменные опоры, а некоторые и целиком были выстроены из камня. Я миновал главный городской храм Сюрат-Кемада, где жили священники, но и там меня не заметили.
И вот я уже стоял, исхудавший до крайности, пеший и босой, но одетый во все свои лучшие вещи, с сумкой с письменными принадлежностями в руках, в очень знакомом дворе перед очень знакомой дверью. Я постучал, а мои пальцы нежно погладили резных птиц, украшавших дверь.
Дверь распахнулась, на пороге стоял Велахронос с широко раскрытыми глазами. Он узналменя. Выражение боли и ужаса у него на лице шокировало меня, и я отшатнулся, как от удара хлыстом, не зная, куда деть глаза, и сгорая от стыда.
– Я…я…
– Ты! – Споткнувшись о порог, он сделал знак, от гоняющий злых духов.
И вновь я игнорировал очевидное даже для самого себя – прошмыгнул в дом за спиной у опешившего старика и уселся на свое обычное место за партой. Я достал из сумки ручки и чернила и разложил перед собой пергамент.
Велахронос тяжко вздохнул и сплюнул, пытаясь подобрать подходящие слова.
– Да ты просто сошел с ума, мальчишка… Заявиться сюда с намерением продолжать уроки, будто ничего не произошло…
– Пожалуйста, – попросил я его без всякой надежды. И вновь у меня внутри началась буря: одна часть меня все же по-прежнему цеплялась за эту радужную, но, увы, рухнувшую надежду, а вторая – рвалась прочь, сгорая от стыда.
Старик не испытывал ко мне жалости. Первоначальное оцепенение сменилось страхом и даже гневом, и, сколько я ни искал, я так и не нашел ни в его словах, ни в выражении лица, ни в глазах доброты и прощения.
– Зачем же ты в действительностипришел сюда? – вопрошал он. – Это входит в какие-то твои зловещие планы, нужно для колдовского заговора, вызывающего дьявола?
– Я просто хотел, чтобы вы помогли мне, – всхлипнул я. (Говорят, что чародей не может плакать, во всяком случае, настоящий чародей. А так ли это?) – Чтобы все стало таким, как прежде.
Он очень странно посмотрел на меня. Я так и не смог истолковать его взгляд – он сдирал с меня кожу, как точильный камень.
– От тебя издали смердит гнуснейшей магией, Секенр. Побывав в сточной канаве черной магии, ты запятнан ею навеки. Не надо обладать особым даром, чтобы понять это. Думаю, если бы ты отдал себя в руки священников, они немедленно отправили бы тебя на костер. Толькотакможно очистить твою душу. Возможно, это единственный выход.
– Нет, – твердо сказал я. – Есть и другой. Я указал ему на стул рядом с собой.
Почему– то этот жест заставил его подчиниться. Он покорно опустился на сидение, и мы вдвоем посвятили себя работе, много часов подряд выписывая яркие причудливые заглавные буквы, в одном из преданий из начала времен «Три небесных брата».
На какое– то время, совсем ненадолго, все стало таким, как прежде, время в комнате словно остановилось, и все мучительные воспоминания улетели прочь, развеявшись, как дым. Я недоумевал, куда делась Хамакина. Ей всегда нравилось рисовать и раскрашивать.
Тени становились все длиннее и длиннее.
По– моему, учителю так и не удалось избавиться от страха. Он постоянно вскакивал, отрывая от работы испуганный взгляд, словно хотел проследить за тем, что стремительно двигалось по комнате. Я тоже долго и пристально вглядывался в пустоту -смотрел в том направлении, но так ничего и не увидел. Его охватила дрожь. На лбу выступил пот, хотя было довольно прохладно.
Руки у него тоже дрожали. Я потратил полчаса, подтирая страницу, на которой он посадил кляксу, едва не уничтожив роскошную букву в виде причудливо изогнутого змея. Я не придал значения даже совершенно невероятной вещи – мне пришлось исправлять ошибки собственного учителя.
– Умоляю тебя, скажи. Чего ты хочешь на самом деле? – прошептал он в таком страхе, что его было едва слышно.
Дом скрипнул и слегка содрогнулся. Очень странно – ведь он был сложен из камня.
Я долго молчал, продолжая вырисовывать изящную изогнутую линию. Здесь, думал я. И сейчас. Я хотел растянуть этот миг на века, хотел, чтобы мы оба застыли здесь, как насекомые в янтаре.
– Позвольте мне остаться у вас, – сказал я. – Позвольте жить в вашем доме, служить у вас подмастерьем и наследовать ваше дело, когда вы умрете. Я не хочу уходить отсюда, никогда.
Теперь он замолчал. Не обращая на него особого внимания, я вновь погрузился в работу. Велахронос, казалось, высматривал что-то в воздухе вокруг нас. Я ничего не видел.
Как здорово получилась страница! Как он будет гордиться мной!
– Понимаю, – наконец выдавил он. – Ты должен меня извинить, я на минуту выйду.
Я пожал плечами и принялся раскрашивать синие и зеленые листочки, окаймлявшие страницу. Велахронос поднялся со своего места и вышел из комнаты. Он не вернулся. Прошло не меньше часа. Мне уже давно хотелось и пить, и есть, но я продолжал работу, решительно настроившись создать что-нибудь стоящее, чтобы продемонстрировать своему учителю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127