Просунув руки между столбиками поручня, я плотно сжал ладони, а потом развел их – там сидела крошечная огненная бабочка с золотисто-белыми крыльями, окаймленными по краям ярко-красными полосками.
Тика смотрела на нее широко открытыми глазами – ее рот тоже раскрылся в беззвучном возгласе изумления.
– Это тебе, – сказал я.
Она протянула руку.
– Нет. Пусть она сама прилетит к тебе.
Бабочка робко поднялась в воздух, чуть отлетела во тьму, затем вернулась обратно и, облетев несколько раз вокруг головы Тики, сверкая, приземлилась ей на лоб.
– О! Она теплая.
– Не бойся, она не обожжет тебя.
Так мы и сидели, а бабочка то складывала, то открывала свои крылышки. Вскоре мы прижались друг к другу; Тика заснула, положив голову мне на колени, а я разглядывал бабочку, пересевшую на ее щеку. Так я и просидел всю ночь, а в сером свете утра бабочка потускнела и растаяла.
Наше дальнейшее путешествие показалось мне тщательно продуманным и подготовленным турне по Нижней и Внутренней Гегемонии, прерывавшимся на несколько дней или даже недель в крупных городах, расположенных между Тадистафоном и Дельтой: в Акхносфоне, Горадасе, Моракисфоне, Дэр-эс-Ирраде и других. Госпожа Хапсенекьют завела собственный двор, словно была царицей, и временами особо отличившимся фаворитам дозволялось повидаться со мной. Я предсказывал судьбу. Я толковал смысл описанных мне знамений, или даже гадал по предметам, которые мне давали: сломанный зуб, кусок дерева, причудливо инкрустированный кинжал. Насколько правдивыми были мои пророчества, а сколько в них было обмана и какое участие принимали в этом все остальные чародеи, живущие во мне, я сказать не мог.
Однажды ко мне привели дочь благородного господина, которой, как мне сказали, овладел демон в форме змея с человеческим лицом. Он проник в нее, когда она купалась в реке.
Столкнувшись с подобным случаем, Секенр растерялся. Но Бальредон знал, как с этим бороться – старый Бальредон, который однажды побывал в необычном городе из камня высоко в горах неподалеку от устья реки, где почитали Рагун-Кемада, Бога-Орла. Я обратился к неоспоримому опыту Бальредона, и все остальное превратилось для меня в сон. Именно Бальредон, не прикасавшийся к живой плоти шесть веков, возложил руки на девушку, вошел в нее и обнаружил злого духа, обвившегося у нее вокруг сердца. Я мог только смотреть и слушать, как они с демоном общались в течение многих часов, иногда значительно более тепло и сердечно, чем мне того бы хотелось. Я уже начал побаиваться, как бы эти двое не заключили союз и не появились в нашем мире вдвоем: Бальредон в моем теле, как в новом костюме, а демон – внутри Бальредона; но в конце концов они поссорились, и наконец я, обливаясь потом и еле живой от слабости, проснулся на полу у кровати девушки, а от демона осталось лишь дымящееся пятно на моей вытянутой руке.
Бальредон ушел в глубину сознания. Мне кажется, лишь ревность Таннивара, Лекканут-На, Орканра, отца и всех остальных, кто жил внутри меня, даже тех, кого я не знал, спасла меня. Они не позволили Бальредону забрать то, в чем их обделили. Я слышал, как они шептали: «Он не будет владеть телом. Не будет». Вот, оказывается, чем я был для них – телом, резервуаром, вещью, которую можно использовать. Именно для этих целей отец предназначал мою сестру Хамакину. Всего лишь вещь.
Неку была страшно довольна этим чудесным исцелением. Весть о нем распространилась очень быстро. Она, бесспорно, приложила к этому руку. Теперь обо мне все говорили, как о «волшебнике госпожи Хапсенекьют». В каждом городе я становился предметом самых удивительных, иногда жутких историй.
Наш эскорт рос: ученые, философы, солдаты, офицеры, чиновники, огромное количество богатых бездельников, искателей приключений и множество прочих проходимцев, искавших благосклонности, а возможно, и руки знатной дамы. По мере нашего продвижения по реке мы полностью загрузили барку пассажирами: на судне скопились толпы народа, а всю палубу заполнили павильоны и палатки всевозможных форм и цветов. Вскоре нас стала сопровождать барка поменьше, затем три низко сидящих в воде быстроходных судна с треугольными парусами и наконец – военная галера, длинная и узкая, с одной скамьей для гребцов, с поднятым носом и кормой, стилизованными под свирепых речных коршунов.
Я коротал время на палубе главной барки, на корме за ширмами или, когда мне хотелось, у всех на виду, или в палатке, размеры которой позволяли мне лечь, растянувшись в полный рост. Кордон из вооруженных стражников охранял мое «уединение». Я чувствовал себя, как птица в клетке, которую кормят, о которой заботятся, но держат про запас, приближая к себе, лишь когда понадобится.
И все же Тика по-прежнему находила и время, и возможность приходить ко мне по вечерам, и меня поддерживало общение с ней. Она рассказывала мне о Городе-в-Дельте и о тех чудесах, которые меня там ожидают. Она пыталась обучить меня игре на музыкальном инструменте, который назывался цат, и мы часами сидели в темноте, пощипывая струны, наигрывая отрывки из песен, перешептываясь.
– Мама намерена стать царицей, – сообщила мне Тика однажды вечером.
– Я знаю.
– Ах, да. Волшебники все знают.
– Когда-то ты назвала меня наивным. Но разве это не очевидно?
Тика пожала плечами.
– Да, мне кажется. Люди боятся. Старый царь скоро умрет. В сатрапиях становится все неспокойнее, там все больше и больше стремятся к независимости, но кочевники заргати угрожают всем. Или все должны объединиться, или каждому городу придется самому заботиться об обороне, и многие из них падут. Так что существует очевидная возможность…
– Старыйцарь? – переспросил я. – Что-то мне не кажется, чтобы он был стар.
– Благословенный Венамон Четвертый правит Великим Царством Объединенной Гегемонии уже сорок семь лет, и боги хранят его.
– Но… но я был рожден на десятом году его царствования и…
Она покачала головой, немного напуганная моим замешательством.
– Тогда тебе должно было исполниться уже тридцать семь. Я почти совсем ничего не знаю о тебе, Секенр, но я уверена– тебе нет тридцати семи.
– Я ничего не понимаю.
– Я тоже. Возможно, у вас в Арнатисе по-другому ведется летоисчисление.
Разобраться в этой головоломке я не мог. Может ли такое случится, что отец отправил наш дом на двадцать двагода в будущее? Или я, перемещаясь из Города Тростников, потратил на путешествие двадцать два года, хотя мне показалось, что прошла всего пара месяцев? Неужели все мои друзья детства уже взрослые мужчины, а их сыновья – мои ровесники? А может быть, они уже благополучно забыли обо мне?
Тика поспешила сменить тему.
Позже мы лежали вдвоем в темноте. Она что-то неразборчиво пробормотала себе под нос и забралась рукой мне под одежду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127