– Храни вас Бог, дети мои.
Он надел рюкзак, вышел из сада и, довольный, зашагал по жарким безмолвным улицам.
За три дня в обществе колесных существ Мэри Малоун узнала их лучше, и они о ней много узнали.
В первое утро ее час везли по базальтовой дороге к поселку у реки, и езда была некомфортабельная: спина у мулефа оказалась твердой, держаться не за что. Они мчались с пугающей скоростью, но грохот колес на твердой дороге и топот быстрых ног вселяли бодрость и заставляли забыть о неудобствах.
За время поездки Мэри немного лучше поняла анатомию этих существ. Как и у травоядных, основу их скелета составляла ромбовидная рама, и конечности располагались по углам. Когда-то, в далеком прошлом, у их предков сформировалась такая конструкция и оказалась выгодной, подобно тому, как у далеких ползающих пращуров Мэри оказался выгодной конструкцией спинной хребет.
Базальтовая дорога пошла вниз. Постепенно склон становился круче, и мулефа смогли ехать свободным ходом, подобрав боковые ноги. Они поворачивали, наклоняясь то в одну сторону, то в другую, и мчались при этом со скоростью, от которой захватывало дух, хотя Мэри должна была признать, что ни малейшего чувства опасности при этом не ощущала. Если бы было за что держаться, она получала бы даже удовольствие.
Внизу полуторакилометрового склона стояла купа деревьев-великанов, рядом, за ровным лугом, виднелась излучина реки, а еще дальше как будто поблескивал широкий водоем, но Мэри не стала к нему присматриваться: мулефа направлялись к поселку на берегу реки, и ее разбирало любопытство.
В поселке было двадцать или тридцать хижин, стоявших не совсем ровным кругом, – она заслонила глаза от солнца, – как будто мазанок с деревянным каркасом, крытых соломой или тростником. Там работали другие мулефа: одни чинили крыши, другие вытаскивали сеть из реки, третьи носили хворост для топки.
Итак, у них был язык, у них был огонь и у них было общество. Тут-то Мэри и обнаружила, что перестала думать о них как о существах и про себя именует их народом. «Существа эти не люди, но они народ, – сказала она себе, – не они, а мы».
Они подъехали уже близко к поселку, жители их заметили и стали окликать друг друга, показывая на них. Ее группа замедлила ход и остановилась, Мэри встала на занемевшие ноги; зная, что позже они заболят.
– Спасибо, – сказала она своему… Кому? Коню? Велосипеду? И то и другое казалось абсурдным при виде этих ясных, дружелюбных глаз. Она остановилась на слове «друг».
Он поднял хобот и повторил:
– Патибо. – И оба весело рассмеялись.
Она сняла рюкзак с другого существа (Патибо! Патибо!) и вместе с ними сошла с базальта на утоптанную землю поселка.
И с головой окунулась в их жизнь.
За несколько дней она узнала о них так много, что почувствовала себя ребенком, впервые пришедшим в школу и ошеломленным непривычностью происходящего. Но и колесный народ дивился ей не меньше. Хотя бы ее рукам. Руки ее были объектом неутолимого любопытства: своими хоботами мулефа деликатно ощупывали каждый сустав, обследовали большие пальцы, костяшки, ногти, осторожно сгибали пальцы и с изумлением наблюдали за тем, как она поднимает рюкзак, подносит пищу ко рту, чешется, причесывается, молится.
И сами позволяли ощупывать свои хоботы. Длиной с ее руку, утолщавшиеся к основанию, они были бесконечно гибкими и вместе с тем настолько сильными, что могли, наверное, раздавить ей череп. Два похожих на пальцы выступа на конце были необыкновенно сильными, но при этом нежными; мулефа, по-видимому, могли менять тонус колеи на внутренней стороне этих пальцев – она могла становиться мягкой, как бархат, и твердой, как дерево. Поэтому они способны были выполнять и тонкую работу, например, доить травоядных, и грубую – ломать сучья.
Постепенно Мэри поняла, что хоботы служат им для общения. Движение хобота изменяло смысл звуков, так что слово, звучавшее как «чух», если оно сопровождалось движением слева направо, означало «вода»; если конец хобота заворачивался вверх, – «дождь»; если вниз – «грусть»; если же чуть дергался влево – «молодые побеги травы». Заметив это, Мэри стала подражать им, по возможности делая такие же движения рукой; мулефа же, поняв, что она разговаривает с ними, пришли в восторг.
Разговорам стоило только начаться (по большей части на их языке, хотя ей удалось научить их нескольким своим словам: они могли без особого труда сказать «патибо», «трава», «дерево», «небо», «река» и произнести ее имя), и дальше дело пошло быстрее. Себя как народ они именовали мулефа, а для индивидов было слово залиф. Мэри казалось, что между звуками залиф- он и залиф- она есть разница, но слишком тонкая и потому трудно уловимая.
Она стала все записывать, составлять словарь, но прежде чем полностью погрузиться в новую жизнь, достала свою затрепанную книжку и стебли тысячелистника и спросила у «И цзин», остаться ей здесь и заниматься этим или идти дальше и продолжать поиски?
Ответ выпал такой:
Необходимость ждать. Обладай правдой. Тогда блеск ее разовьется, и стойкость будет к счастью.
И дальше: Как гора неподвижна в себе, так и мудрый человек не позволяет своей воле бродить за границами своей ситуации.
Яснее некуда. Она отложила стебельки, закрыла книгу и только тут заметила, что вокруг стоят мулефа и наблюдают за ней.
Один сказал:
– Вопрос? Разрешишь? Любопытно. Она сказала:
– Пожалуйста. Смотрите.
Мулефа стали осторожно перекладывать палочки, как делала она, и переворачивать страницы книги. Они не переставали удивляться тому, что у нее две руки, что она может одновременно держать книгу и листать ее. Им нравилось наблюдать, как она сплетает пальцы, или ставит кулак на кулак, или трет указательным пальцем о большой – так же, как в это же самое время делала Ама, отгоняя злых духов.
Изучив стебли и книгу, они аккуратно завернули стебли в шелк и вместе с книгой положили в рюкзак. Совет Древнего Китая обрадовал ее и ободрил – согласно ему, что она больше всего хотела сейчас делать, то и должна была делать.
И с легким сердцем Мэри принялась изучать жизнь народа мулефа.
Она выяснила, что у них есть два пола и что живут они парами в постоянном браке. У потомства их долгое детство, по меньшей мере десять лет – дети растут медленно, насколько она поняла объяснения взрослых. В поселке было пятеро детей, один уже совсем большой, остальные помоложе; маленькие еще не могли пользоваться колесами из семенных коробок. Дети передвигались, как травоядные, на четырех ногах, и при всей их энергии и предприимчивости (они подбегали к Мэри и отбегали, пытались лазить по деревьям, плескались в мелкой воде и так далее) выглядели неуклюжими, словно попали не в свою стихию. По контрасту с ними быстрота, мощь и грация взрослых были поразительны, и Мэри представляла себе, как мечтает подрастающий малыш о том дне, когда он сможет надеть колеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Он надел рюкзак, вышел из сада и, довольный, зашагал по жарким безмолвным улицам.
За три дня в обществе колесных существ Мэри Малоун узнала их лучше, и они о ней много узнали.
В первое утро ее час везли по базальтовой дороге к поселку у реки, и езда была некомфортабельная: спина у мулефа оказалась твердой, держаться не за что. Они мчались с пугающей скоростью, но грохот колес на твердой дороге и топот быстрых ног вселяли бодрость и заставляли забыть о неудобствах.
За время поездки Мэри немного лучше поняла анатомию этих существ. Как и у травоядных, основу их скелета составляла ромбовидная рама, и конечности располагались по углам. Когда-то, в далеком прошлом, у их предков сформировалась такая конструкция и оказалась выгодной, подобно тому, как у далеких ползающих пращуров Мэри оказался выгодной конструкцией спинной хребет.
Базальтовая дорога пошла вниз. Постепенно склон становился круче, и мулефа смогли ехать свободным ходом, подобрав боковые ноги. Они поворачивали, наклоняясь то в одну сторону, то в другую, и мчались при этом со скоростью, от которой захватывало дух, хотя Мэри должна была признать, что ни малейшего чувства опасности при этом не ощущала. Если бы было за что держаться, она получала бы даже удовольствие.
Внизу полуторакилометрового склона стояла купа деревьев-великанов, рядом, за ровным лугом, виднелась излучина реки, а еще дальше как будто поблескивал широкий водоем, но Мэри не стала к нему присматриваться: мулефа направлялись к поселку на берегу реки, и ее разбирало любопытство.
В поселке было двадцать или тридцать хижин, стоявших не совсем ровным кругом, – она заслонила глаза от солнца, – как будто мазанок с деревянным каркасом, крытых соломой или тростником. Там работали другие мулефа: одни чинили крыши, другие вытаскивали сеть из реки, третьи носили хворост для топки.
Итак, у них был язык, у них был огонь и у них было общество. Тут-то Мэри и обнаружила, что перестала думать о них как о существах и про себя именует их народом. «Существа эти не люди, но они народ, – сказала она себе, – не они, а мы».
Они подъехали уже близко к поселку, жители их заметили и стали окликать друг друга, показывая на них. Ее группа замедлила ход и остановилась, Мэри встала на занемевшие ноги; зная, что позже они заболят.
– Спасибо, – сказала она своему… Кому? Коню? Велосипеду? И то и другое казалось абсурдным при виде этих ясных, дружелюбных глаз. Она остановилась на слове «друг».
Он поднял хобот и повторил:
– Патибо. – И оба весело рассмеялись.
Она сняла рюкзак с другого существа (Патибо! Патибо!) и вместе с ними сошла с базальта на утоптанную землю поселка.
И с головой окунулась в их жизнь.
За несколько дней она узнала о них так много, что почувствовала себя ребенком, впервые пришедшим в школу и ошеломленным непривычностью происходящего. Но и колесный народ дивился ей не меньше. Хотя бы ее рукам. Руки ее были объектом неутолимого любопытства: своими хоботами мулефа деликатно ощупывали каждый сустав, обследовали большие пальцы, костяшки, ногти, осторожно сгибали пальцы и с изумлением наблюдали за тем, как она поднимает рюкзак, подносит пищу ко рту, чешется, причесывается, молится.
И сами позволяли ощупывать свои хоботы. Длиной с ее руку, утолщавшиеся к основанию, они были бесконечно гибкими и вместе с тем настолько сильными, что могли, наверное, раздавить ей череп. Два похожих на пальцы выступа на конце были необыкновенно сильными, но при этом нежными; мулефа, по-видимому, могли менять тонус колеи на внутренней стороне этих пальцев – она могла становиться мягкой, как бархат, и твердой, как дерево. Поэтому они способны были выполнять и тонкую работу, например, доить травоядных, и грубую – ломать сучья.
Постепенно Мэри поняла, что хоботы служат им для общения. Движение хобота изменяло смысл звуков, так что слово, звучавшее как «чух», если оно сопровождалось движением слева направо, означало «вода»; если конец хобота заворачивался вверх, – «дождь»; если вниз – «грусть»; если же чуть дергался влево – «молодые побеги травы». Заметив это, Мэри стала подражать им, по возможности делая такие же движения рукой; мулефа же, поняв, что она разговаривает с ними, пришли в восторг.
Разговорам стоило только начаться (по большей части на их языке, хотя ей удалось научить их нескольким своим словам: они могли без особого труда сказать «патибо», «трава», «дерево», «небо», «река» и произнести ее имя), и дальше дело пошло быстрее. Себя как народ они именовали мулефа, а для индивидов было слово залиф. Мэри казалось, что между звуками залиф- он и залиф- она есть разница, но слишком тонкая и потому трудно уловимая.
Она стала все записывать, составлять словарь, но прежде чем полностью погрузиться в новую жизнь, достала свою затрепанную книжку и стебли тысячелистника и спросила у «И цзин», остаться ей здесь и заниматься этим или идти дальше и продолжать поиски?
Ответ выпал такой:
Необходимость ждать. Обладай правдой. Тогда блеск ее разовьется, и стойкость будет к счастью.
И дальше: Как гора неподвижна в себе, так и мудрый человек не позволяет своей воле бродить за границами своей ситуации.
Яснее некуда. Она отложила стебельки, закрыла книгу и только тут заметила, что вокруг стоят мулефа и наблюдают за ней.
Один сказал:
– Вопрос? Разрешишь? Любопытно. Она сказала:
– Пожалуйста. Смотрите.
Мулефа стали осторожно перекладывать палочки, как делала она, и переворачивать страницы книги. Они не переставали удивляться тому, что у нее две руки, что она может одновременно держать книгу и листать ее. Им нравилось наблюдать, как она сплетает пальцы, или ставит кулак на кулак, или трет указательным пальцем о большой – так же, как в это же самое время делала Ама, отгоняя злых духов.
Изучив стебли и книгу, они аккуратно завернули стебли в шелк и вместе с книгой положили в рюкзак. Совет Древнего Китая обрадовал ее и ободрил – согласно ему, что она больше всего хотела сейчас делать, то и должна была делать.
И с легким сердцем Мэри принялась изучать жизнь народа мулефа.
Она выяснила, что у них есть два пола и что живут они парами в постоянном браке. У потомства их долгое детство, по меньшей мере десять лет – дети растут медленно, насколько она поняла объяснения взрослых. В поселке было пятеро детей, один уже совсем большой, остальные помоложе; маленькие еще не могли пользоваться колесами из семенных коробок. Дети передвигались, как травоядные, на четырех ногах, и при всей их энергии и предприимчивости (они подбегали к Мэри и отбегали, пытались лазить по деревьям, плескались в мелкой воде и так далее) выглядели неуклюжими, словно попали не в свою стихию. По контрасту с ними быстрота, мощь и грация взрослых были поразительны, и Мэри представляла себе, как мечтает подрастающий малыш о том дне, когда он сможет надеть колеса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124