Йорек молчал. Он молчал до тех пор, пока они не дошли до большого сугроба; медведь лег в него и стал кататься, взметая снег на фоне черного неба, так что казалось, будто он сам весь из снега – воплощение снежной стихии.
Накупавшись вдоволь, он встал, энергично отряхнулся и, видя, что Уилл все еще ждет ответа на свой вопрос, сказал:
– Да, может быть, оно и так. Но до первого бронированного медведя других не было. Мы не знаем, что было до этого. Так возник обычай. Мы знаем свои обычаи, они тверды и неизменны, и мы следуем им неукоснительно. Без обычая медвежья природа не защищена, так же как тело медведя без брони.
Но, думаю, я преступил медвежью природу, когда починил этот нож. Думаю, я был глуп, как Йофур Ракнисон. Время покажет. Но я не уверен и полон сомнений. А теперь скажи мне: почему сломался нож?
Пытаясь прогнать боль в голове, Уилл потер лоб обеими руками.
– Эта женщина посмотрела на меня, и мне показалось, что у нее лицо моей матери, – сказал он, честно стараясь вспомнить тогдашние ощущения. – И нож наткнулся на что-то, чего не мог прорезать, а я мыслями толкал его вперед и одновременно тянул назад, и он лопнул. Так я думаю. Женщина знала, что она делает. Я уверен. Она очень хитрая.
– Когда ты говоришь о ноже, ты говоришь о матери и об отце.
– Да? Да… наверное.
– Что ты собираешься им делать?
– Не знаю.
Внезапно Йорек метнулся к Уиллу и сильно ударил его левой лапой: так сильно, что у Уилла зазвенело в ушах, и, полуоглушенный, он кубарем покатился вниз по склону.
Йорек медленно спустился к нему и, дождавшись, когда Уилл поднимется, сказал:
– Отвечай правдиво.
Уиллу очень хотелось ответить: «Ты не посмел бы, если бы у меня в руке был нож», но он понимал, что Йорек это сам понимает, и понимает, что он это понимает, и было бы невежливо и глупо произносить это вслух. Тем не менее такое искушение было.
Он сдержался и, утвердившись на ногах, посмотрел в глаза Йореку.
– Я сказал: «Не знаю», – он старался говорить спокойно, – потому что еще не задумывался как следует над тем, что собираюсь сделать. И что это значит. Это пугает меня. И Лиру пугает. Но я согласился сразу, как только она сказала.
– Так что же это?
– Мы хотим сойти в страну мертвых и поговорить с духом ее друга Роджера, того, которого убили на Свальбарде. И если в самом деле есть такой мир мертвых, то мой отец тоже там, и если мы сможем говорить с духами, то я хочу поговорить с ним.
Но я в нерешительности, я разрываюсь, я хочу вернуться в свой мир и позаботиться о матери, ведь это возможно; а еще отец и ангел Бальтамос сказали мне, что я должен отправиться к лорду Азриэлу и отдать ему нож, и, может быть, они тоже правы…
– Ангел удрал, – сказал медведь.
– Он не был воином. Он делал, что мог, а потом больше ничего не смог сделать. И не он один боялся; я тоже боюсь. Мне надо как следует подумать. Может быть, иногда мы не поступаем правильно, потому что неправильное кажется более опасным, а мы не хотим выглядеть трусами и поступаем неправильно только потому, что это опасно. Нам важнее не выглядеть трусами, чем правильно рассудить. Это очень сложно. Вот почему я тебе не ответил.
– Понимаю, – сказал медведь.
Долгое время они стояли молча, и особенно долгим оно показалось Уиллу, гораздо хуже защищенному от мороза. Но Йорек еще не кончил, а у Уилла еще не прошло головокружение и слабость от удара, он не вполне доверял своим ногам и поэтому не двигался с места.
– Я изменил себе, – сказал король медведей. – Быть может, помогая тебе, я окончательно погубил свое королевство. А может быть, нет, может быть, оно и так погибло бы; может быть, я отсрочил его гибель. Поэтому я обеспокоен: я занялся не медвежьими делами, стал рассуждать и сомневаться, как человек.
И скажу тебе одно. Ты и сам это знаешь, но не хочешь знать, поэтому говорю тебе прямо, чтобы ты себя не морочил. Если хочешь совершить это дело, ты больше не должен думать о матери. Отставь ее. Если твои чувства будут раздваиваться, нож сломается опять.
А теперь я хочу попрощаться с Лирой. Ты подожди в пещере; эта пара шпионов не спускает с тебя глаз, а я не хочу, чтобы они слышали наш с ней разговор.
Уилл не находил слов, хотя чувства переполняли его.
– Спасибо тебе, Йорек Бирнисон, – только это и смог он вымолвить.
Они с Йореком поднялись к пещере, излучавшей теплый свет в безбрежную темноту.
Там Йорек приступил к последней фазе в восстановлении ножа. Он положил его на самые яркие угли, лезвие раскалилось, и Уилл с Лирой увидели сотни цветов, вихрящихся в дымчатой глубине металла. Когда он достиг нужного градуса, Йорек велел Уиллу взять его и сразу сунуть в сугроб, который намело снаружи.
Рукоятка из розового дерева была обожжена и местами обуглилась, но Уилл обернул руку в несколько слоев подолом рубахи и сделал, как велел Йорек. Шипение, облако пара. Уилл ощутил, как атомы окончательно устанавливаются на свои места и нож снова становится прочным, а острие бесконечно чутким.
Но с виду лезвие изменилось. Оно стало более коротким и не таким изящным, а на швах серебристая поверхность потускнела. Нож выглядел невзрачно, выглядел таким, каким и был, – раненным. Когда он остыл, Уилл убрал его в рюкзак, не обращая внимания на шпионов, и сел дожидаться Лиру.
Йорек увел ее вверх по склону, туда, где их не было видно из пещеры. Он усадил ее и обнял большими лапами, а Пантелеймон мышью умостился у нее на груди. Йорек склонил к ней голову и ткнулся носом в ее обожженные и закопченные руки. Ни слова не говоря, он вылизал их дочиста; его язык успокаивал боль от ожогов, и Лира никогда еще не чувствовала себя такой защищенной.
Но, отмыв ее руки от грязи и сажи, Йорек заговорил. Голос медведя отдавался у нее в спине.
– Лира Сирин, что это за идея посетить мертвых?
– Она пришла ко мне во сне, Йорек. Я видела дух Роджера, и он звал меня… Ты помнишь Роджера – после того как мы с тобой расстались, его убили, и это была моя вина – по крайней мере, я так считала. И думаю, я должна просто закончить то, что начала: должна пойти туда и сказать «прости», а если удастся, вызволить его оттуда. Если Уилл сможет открыть ход в страну мертвых, то мы должны туда пойти.
– «Может» – еще не значит «должен». Но если ты должна и можешь, тогда никаких отговорок нет. Пока ты жива, твое дело – жить.
– Нет, Йорек, – мягко возразила она, – наше дело – выполнять обещания, даже если это трудно. Скажу тебе по секрету: я до смерти боюсь, и лучше, если бы не было у меня этого сна, а Уиллу не пришло бы в голову пройти туда с ножом. Но что было, то было, и отступать нельзя.
Лира чувствовала, как дрожит Пантелеймон, и гладила его обожженными руками.
– Правда, мы не знаем, как туда попасть, – продолжала она. – И не узнаем, пока не попробуем. А ты что будешь делать, Йорек?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124