Но что же вас волнует сейчас?
- Вот я и подумала, - сказала Елена Петровна: - пусть Белокурова возьмётся за уроки как следует, без чужой помощи. Девочка, которая тащила её, как ленивого осла, больше не может… У неё слишком большое горе дома… Я говорю о Зине Стрешневой.
- Так что же вы решили?
- Я решила вызвать мать Белокуровой. Хотела поговорить с ней.
- Поговорили?
- Нет. Я послала с Тамарой записку, но мать не пришла.
- Бывает и это.
Елена Петровна встала и отошла к окну.
- Вот вы спокойно относитесь к этому, а я не могу! - сказала она. - Когда нашалят девочки, или напроказят, или ошибутся в чём-то, я все эти дела разбираю спокойно, уверяю вас. Но когда взрослый человек, мать ребёнка, который учится у меня, отказывается прийти на моё приглашение, я этого не понимаю! Ну ещё если бы ей было некогда, но ведь она же нигде не работает…
- Друг мой, - остановила её Марья Васильевна, - люди есть на свете всякие. И родители есть всякие. Иногда неизвестно, кто больше нуждается в наставлении: ребёнок или его мать. Ну, представьте, что вы врач, а она - больной…
- Больной! - Елена Петровна негодующе пожала плечами.
- Да, да, больной, - продолжала Марья Васильевна. - Ну не туберкулёзом, скажем, и не ангиной или ещё там чем, а болен этот человек зазнайством, или некультурностью своей, или, может быть, ленью… Вот и надо попробовать как-нибудь полечить этого больного.
Елена Петровна улыбнулась и снова села:
- Так, значит, надо мне самой к ней идти?
- Да, дружок, надо сходить. - Марья Васильевна подняла на неё глаза и согрела взглядом. - Обязательно надо сходить.
Елена Петровна снова вскочила.
- Вот это-то мне и обидно! - почти закричала она. - Ведь у меня уроки, у меня класс на попечении, и у меня ученические тетрадки, у меня подготовка к завтрашним урокам… У меня каждая свободная минута на счету, а я должна идти к ней, терять несколько часов! Почему это так?
- Это не всегда будет так, дружок, - тихо возразила Марья Васильевна. - Эта порода людей, которая не считается с другими, которая не умеет ценить чужой труд, - эта порода выведется, уйдёт. Ну, а пока… Сходите, непременно сходите. Посмотрите, что и как там у них дома. Тогда вам и с девочкой ладить будет гораздо легче…
Елена Петровна поглядела ей прямо в глаза:
- Марья Васильевна, скажите: как это вы умеете быть всегда сдержанной, всегда спокойной? Почему вы никогда не раздражаетесь, никогда ни на кого не кричите? Откройте мне этот секрет!
Марья Васильевна усмехнулась:
- Да что вы, дружок мой, помилуйте! Если учительница на кого-то кричит, это уже не учительница. А я ведь работаю почти тридцать лет.
- Но какой же силой вы так держитесь?
- Стараюсь, дружок. Силой воли. А ведь по существу-то и я не ангел. Да не только не ангел, а самый обыкновенный человек, с нервами, со слабостями, - засмеялась она. - Такая же, как все. Да ещё, может, и похуже многих.
Елена Петровна протестующе покачала головой:
- Вы лучше многих, Марья Васильевна! - и вздохнула. - Если бы и мне так научиться!
- Всё придёт в своё время, - успокоила её Марья Васильевна. - Вы ещё молоды.
Тамара делала уроки. Задачка всё не выходила и не выходила.
«Вот прошлый раз я решала на почтовой бумаге - у меня и вышло, - подумала Тамара. И она пошла к маме попросить у неё почтовой бумаги. - Может, и теперь выйдет!»
У мамы сидела её приятельница Лидия Константиновна - жена технолога Петушкова. Она часто приходила к Антонине Андроновне - то показать вышивку, то поболтать о заводских делах, о которых рассказывал ей муж, да посудачить о толстой директорше Екатерине Егоровне, которая совсем и на директоршу-то не похожа: и одеться не умеет, и знакомства не выбирает, вечно с простыми работницами дружбу водит…
Обе женщины сидели сегодня призадумавшись. Лицо Лидии Константиновны, белое, пухлое, всё в ямочках, обычно улыбающееся, нынче глядело изумлённо и растерянно. Чуть приоткрыв по-детски маленький рот, она сочувственно слушала Антонину Андроновну.
- Так я ничего и не могу понять, - говорила Антонина Андроновна, проводя по глазам скомканным платком. - Уж, кажется, всё сделала, всё! Отдельную квартиру достала? Достала. Пошла куда следует, и не раз ходила, и не два. И вот - квартира. Можно бы за это хоть спасибо сказать, а?.. Тебе что надо? - обратилась она к Тамаре.
- Мне листочек почтовой бумаги.
- Возьми в ящике.
- Неужели и спасибо не сказал? - потрясение спросила Лидия Константиновна.
- Что вы! - Антонина Андроновна махнула рукой. - Даже обиделся, что я у начальства пороги обивала. А не обивала бы - и кабинета у него не было бы, и ванны не было бы. Ну, да что ему! Ведь он у нас такой отсталый. Он и без ванны будет жить. И вот ещё: зачем, дескать, я одеваюсь да завиваюсь. Ну и ты одевайся. Что же я, не даю? А у него одно: сестре помочь надо - у неё семья большая, да брату - он учится… А почему это, спросить? Мы вот устроились и живём. Ну и вы устраивайтесь, если голова на плечах есть, я вам не мешаю. А так-то что ж: одному дай, другому дай… И вот ещё: почему я не работаю. Зачем же мне работать, если у нас и так всего хватает? Ну, зачем, а? И вот всё недоволен и всё недоволен… Необязательно, говорит, из-за денег работать. А из-за чего же тогда, спрашивается?
- Не понимаю я Николая Сергеевича! - Лидия Константиновна тяжело вздохнула и покачала головой.
- Вот и я не понимаю! - снова вытерев глаза, сказала Антонина Андроновна. - Уж и понять отчаялась. А вот теперь, видите, собрался… третьего дня говорит… Тамара, ты что стоишь? Иди отсюда сейчас же!
Тамара вышла. Но, прикрыв дверь, остановилась: ей очень хотелось узнать, что же такое страшное сказал третьего дня её «отсталый» отец.
- Я спокойно просто повторить не могу! - продолжала мать, задыхаясь от волнения. - Он вдруг заявляет: «Как жаль, говорит, что я не могу поехать в эмтээс…»
- Ай-яй-яй! - всплеснула руками Лидия Константиновна. - Да что же ему там делать? Ну, чудак, чудак…
- И - вы слышите? - что «сейчас все сознательные люди едут в эмтээс»! Я просто похолодела. Что ещё в голову взбредёт человеку? Ну я, конечно, на другой же день - к директору… Я заявила, что Николая Сергеича ни в коем случае нельзя отпускать в колхоз.
- А директор?
- Ну, директор усмехнулся - не могу сказать, чтобы приятно… Но это абсолютно неважно. Говорит: «Не пошлём, потому что Николай Сергеевич заводу тоже нужен». Ну, я на всякий случай заявила: «Имейте в виду: вы разрушите советскую семью, потому что я, имейте в виду, в колхоз с ним не поеду!» Я там так воевала, прямо в пот их всех вогнала! Приходится воевать иногда.
- Э! Не стыдно подслушивать? - вдруг сказала Ирина, входя в столовую: она вошла накрывать стол к обеду. Тамара надменно посмотрела на неё:
- Уж ты-то меня не учи, пожалуйста!
- А чего ж не поучить, если плохо делаешь?
- А то и не учи, что не твоё дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
- Вот я и подумала, - сказала Елена Петровна: - пусть Белокурова возьмётся за уроки как следует, без чужой помощи. Девочка, которая тащила её, как ленивого осла, больше не может… У неё слишком большое горе дома… Я говорю о Зине Стрешневой.
- Так что же вы решили?
- Я решила вызвать мать Белокуровой. Хотела поговорить с ней.
- Поговорили?
- Нет. Я послала с Тамарой записку, но мать не пришла.
- Бывает и это.
Елена Петровна встала и отошла к окну.
- Вот вы спокойно относитесь к этому, а я не могу! - сказала она. - Когда нашалят девочки, или напроказят, или ошибутся в чём-то, я все эти дела разбираю спокойно, уверяю вас. Но когда взрослый человек, мать ребёнка, который учится у меня, отказывается прийти на моё приглашение, я этого не понимаю! Ну ещё если бы ей было некогда, но ведь она же нигде не работает…
- Друг мой, - остановила её Марья Васильевна, - люди есть на свете всякие. И родители есть всякие. Иногда неизвестно, кто больше нуждается в наставлении: ребёнок или его мать. Ну, представьте, что вы врач, а она - больной…
- Больной! - Елена Петровна негодующе пожала плечами.
- Да, да, больной, - продолжала Марья Васильевна. - Ну не туберкулёзом, скажем, и не ангиной или ещё там чем, а болен этот человек зазнайством, или некультурностью своей, или, может быть, ленью… Вот и надо попробовать как-нибудь полечить этого больного.
Елена Петровна улыбнулась и снова села:
- Так, значит, надо мне самой к ней идти?
- Да, дружок, надо сходить. - Марья Васильевна подняла на неё глаза и согрела взглядом. - Обязательно надо сходить.
Елена Петровна снова вскочила.
- Вот это-то мне и обидно! - почти закричала она. - Ведь у меня уроки, у меня класс на попечении, и у меня ученические тетрадки, у меня подготовка к завтрашним урокам… У меня каждая свободная минута на счету, а я должна идти к ней, терять несколько часов! Почему это так?
- Это не всегда будет так, дружок, - тихо возразила Марья Васильевна. - Эта порода людей, которая не считается с другими, которая не умеет ценить чужой труд, - эта порода выведется, уйдёт. Ну, а пока… Сходите, непременно сходите. Посмотрите, что и как там у них дома. Тогда вам и с девочкой ладить будет гораздо легче…
Елена Петровна поглядела ей прямо в глаза:
- Марья Васильевна, скажите: как это вы умеете быть всегда сдержанной, всегда спокойной? Почему вы никогда не раздражаетесь, никогда ни на кого не кричите? Откройте мне этот секрет!
Марья Васильевна усмехнулась:
- Да что вы, дружок мой, помилуйте! Если учительница на кого-то кричит, это уже не учительница. А я ведь работаю почти тридцать лет.
- Но какой же силой вы так держитесь?
- Стараюсь, дружок. Силой воли. А ведь по существу-то и я не ангел. Да не только не ангел, а самый обыкновенный человек, с нервами, со слабостями, - засмеялась она. - Такая же, как все. Да ещё, может, и похуже многих.
Елена Петровна протестующе покачала головой:
- Вы лучше многих, Марья Васильевна! - и вздохнула. - Если бы и мне так научиться!
- Всё придёт в своё время, - успокоила её Марья Васильевна. - Вы ещё молоды.
Тамара делала уроки. Задачка всё не выходила и не выходила.
«Вот прошлый раз я решала на почтовой бумаге - у меня и вышло, - подумала Тамара. И она пошла к маме попросить у неё почтовой бумаги. - Может, и теперь выйдет!»
У мамы сидела её приятельница Лидия Константиновна - жена технолога Петушкова. Она часто приходила к Антонине Андроновне - то показать вышивку, то поболтать о заводских делах, о которых рассказывал ей муж, да посудачить о толстой директорше Екатерине Егоровне, которая совсем и на директоршу-то не похожа: и одеться не умеет, и знакомства не выбирает, вечно с простыми работницами дружбу водит…
Обе женщины сидели сегодня призадумавшись. Лицо Лидии Константиновны, белое, пухлое, всё в ямочках, обычно улыбающееся, нынче глядело изумлённо и растерянно. Чуть приоткрыв по-детски маленький рот, она сочувственно слушала Антонину Андроновну.
- Так я ничего и не могу понять, - говорила Антонина Андроновна, проводя по глазам скомканным платком. - Уж, кажется, всё сделала, всё! Отдельную квартиру достала? Достала. Пошла куда следует, и не раз ходила, и не два. И вот - квартира. Можно бы за это хоть спасибо сказать, а?.. Тебе что надо? - обратилась она к Тамаре.
- Мне листочек почтовой бумаги.
- Возьми в ящике.
- Неужели и спасибо не сказал? - потрясение спросила Лидия Константиновна.
- Что вы! - Антонина Андроновна махнула рукой. - Даже обиделся, что я у начальства пороги обивала. А не обивала бы - и кабинета у него не было бы, и ванны не было бы. Ну, да что ему! Ведь он у нас такой отсталый. Он и без ванны будет жить. И вот ещё: зачем, дескать, я одеваюсь да завиваюсь. Ну и ты одевайся. Что же я, не даю? А у него одно: сестре помочь надо - у неё семья большая, да брату - он учится… А почему это, спросить? Мы вот устроились и живём. Ну и вы устраивайтесь, если голова на плечах есть, я вам не мешаю. А так-то что ж: одному дай, другому дай… И вот ещё: почему я не работаю. Зачем же мне работать, если у нас и так всего хватает? Ну, зачем, а? И вот всё недоволен и всё недоволен… Необязательно, говорит, из-за денег работать. А из-за чего же тогда, спрашивается?
- Не понимаю я Николая Сергеевича! - Лидия Константиновна тяжело вздохнула и покачала головой.
- Вот и я не понимаю! - снова вытерев глаза, сказала Антонина Андроновна. - Уж и понять отчаялась. А вот теперь, видите, собрался… третьего дня говорит… Тамара, ты что стоишь? Иди отсюда сейчас же!
Тамара вышла. Но, прикрыв дверь, остановилась: ей очень хотелось узнать, что же такое страшное сказал третьего дня её «отсталый» отец.
- Я спокойно просто повторить не могу! - продолжала мать, задыхаясь от волнения. - Он вдруг заявляет: «Как жаль, говорит, что я не могу поехать в эмтээс…»
- Ай-яй-яй! - всплеснула руками Лидия Константиновна. - Да что же ему там делать? Ну, чудак, чудак…
- И - вы слышите? - что «сейчас все сознательные люди едут в эмтээс»! Я просто похолодела. Что ещё в голову взбредёт человеку? Ну я, конечно, на другой же день - к директору… Я заявила, что Николая Сергеича ни в коем случае нельзя отпускать в колхоз.
- А директор?
- Ну, директор усмехнулся - не могу сказать, чтобы приятно… Но это абсолютно неважно. Говорит: «Не пошлём, потому что Николай Сергеевич заводу тоже нужен». Ну, я на всякий случай заявила: «Имейте в виду: вы разрушите советскую семью, потому что я, имейте в виду, в колхоз с ним не поеду!» Я там так воевала, прямо в пот их всех вогнала! Приходится воевать иногда.
- Э! Не стыдно подслушивать? - вдруг сказала Ирина, входя в столовую: она вошла накрывать стол к обеду. Тамара надменно посмотрела на неё:
- Уж ты-то меня не учи, пожалуйста!
- А чего ж не поучить, если плохо делаешь?
- А то и не учи, что не твоё дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59