Собиралась пойти к Зине - и не сходила. Ну что ж - бабушка дома, значит, всё хорошо. А вот, оказалось, не всё хорошо. И вместо того чтобы помочь, чтобы поддержать друга, когда он оступился, мы не нашли ничего лучшего, как устроить целый разбор… Зина! - Елена Петровна обернулась к Зине и протянула к ней руку, подзывая её. - Подойди сюда и возьми свой галстук. Он твой. И мы, друзья, не должны, не имеем права снимать его - мы не меньше виноваты, чем Зина!
- Да-да! Надень галстук! - подтвердила Ирина Леонидовна.
Зина, поглядев Елене Петровне в глаза, подошла к столу, взяла свой галстук и снова надела его.
И вдруг весь отряд взбушевался. Девочки захлопали в ладоши, закричали.
- Зина, иди к нам! - кричали они со всех сторон. - Иди к нам, садись!.. Иди к нам!
Зина, словно придя в себя, слабо улыбнулась. И, неизвестно откуда взявшись, отчётливо, будто сделанные из золота, зазвенели в её памяти строчки писателя Гайдара:
«…И в сорок рядов встали солдаты, защищая штыками тело барабанщика, который пошатнулся и упал на землю…»
Это она, пионерка Зина Стрешнева, пошатнулась и упала на землю. Но встали за неё товарищи в сорок рядов!..
И, потеплевшими, просветлёнными глазами окинув девочек, которые всё ещё хлопали в ладоши и не могли уняться, она вернулась на своё место и села по-прежнему рядом с Фатьмой, со своим верным другом.
Марья Васильевна улыбалась уголками рта, глаза её лучились на помолодевшем лице. Она молча незаметно кивала головой: всё произошло так, как должно было произойти. А Ирина Леонидовна, когда девочки захлопали в ладоши, вдруг забыла, что она старшая вожатая, и захлопала вместе с ними. Она была искренне рада, что всё так обернулось и что ей не надо делать то трудное сердцу дело, которое она считала себя обязанной сделать, - вывести Зину на суд совета дружины.
А придя домой, записала в свою книжечку слова Марьи Васильевны: «Руководя людьми, надо поглубже заглядывать в их душу и прежде всего помнить, что каждый из них - живой человек…»
«КАК ПОВЯЖЕШЬ ГАЛСТУК - БЕРЕГИ ЕГО»
Зина сидела за уроками. Антон с Изюмкой играли в мячик. Из кухни доносились отголоски мирного, весёлого разговора - это бабушка и Анна Кузьминична сидели там, пили чай, угощались куличом и вспоминали свою молодость. Карандаш отца шуршал по бумаге: отец готовился к докладу на производственном совещании.
Мирно и тихо было в квартире: смех и возня ребятишек не нарушали общей тишины, но придавали ей какую-то милую весёлость дружной семьи. А Зина, всё ещё взволнованная тем, что произошло с ней в школе, глядела в учебник и ничего не понимала. Она ждала, когда же отец спросит о её школьных делах, он ведь всегда теперь спрашивает об этом. Но отец, увлечённый своей работой, ни о чём не спрашивал.
- Папа, - сказала Зина, чувствуя, что больше не может выдерживать этого молчания, - меня сегодня хотели исключить из отряда…
У отца карандаш застыл в руке.
- За что же? Плохо работала?
- Нет, не за это… - Зина отрицательно покачала головой. - За то, что я в церковь ходила…
- Ты - в церковь? - удивился отец; ему показалось, что он ослышался. - Как это - в церковь? Зачем?
- Бабушке… кулич святить…
Отец встал, резко отодвинул стул и, побледнев от гнева, молча направился в кухню.
Зина испугалась и замерла на своём стуле: она никогда ещё не видела отца таким гневным и страшным. Ребятишки хохотали, швыряя друг в друга мячиком. Но, почуяв что-то неладное, присмирели, поглядывая на Зину.
А в кухне мирная беседа была нарушена.
- Мать, - голос отца был резкий и твёрдый, какой-то совсем незнакомый, - пойдём-ка в комнату. Поговорим.
Отец, крупно шагая, вернулся в комнату. За ним, еле поспевая, вошла изумлённая и немного оробевшая бабушка.
- Слушай, мать, давай поговорим с тобой серьёзно и раз навсегда, - обратился к бабушке отец, когда оба сели. - Говорю это при детях, пусть слышат.
- Да чего дело-то касается, не пойму никак? - сказала бабушка. - Нешто опять не угодила?
- Дело касается вот чего… - Отец старался говорить спокойно, но это трудно ему давалось. - Ты в бога веруешь, ну и веруй… Мы уже говорили с тобой об этом…
- А, вон что! - перебила бабушка. - Опять за бога взялись. Не запретишь!
- Веруй, пожалуйста! Молись! - продолжал отец. - Твоё дело. Мы никому молиться не запрещаем. Но ещё раз - в последний раз! - предупреждаю: детей не трогай. Я коммунист. И дети мои станут коммунистами, если будут того достойны. А я хочу, чтобы они были достойны.
Бабушка всплеснула руками:
- Ах, батюшки, кровные! Ведь я же ей говорила: иди переулочком, чтобы никто не видел!
- А если бы никто не видел, - сурово возразил отец, - так она сам была бы обязана рассказать на отряде… А дело-то, мать, хуже, чем ты думаешь, - продолжал он сурово. - Ты её заставила изменить пионерской организации, ты её заставила изменить своему пионерскому слову, своему пионерскому торжественному обещанию. Какие слова она произносила, когда вступала в отряд? «…перед лицом своих товарищей торжественно обещаю…» Какое же это обещание, если пионер с красным галстуком на шее идёт в церковь и всякие обряды суеверия совершает? Если отступил от своих, то куда перешёл? К противникам перешёл. Сегодня уступил по слабости - в церковь сходил. А завтра может снова по слабости уступить - предателем Родины стать?..
- Папа, что ты! - прервала Зина и приподняла руку, словно защищаясь от удара.
- Да-да! - сурово продолжал отец. - А откуда же берутся предатели? Вот из таких людей они и берутся, которые не умеют твёрдыми быть, не умеют быть принципиальными. А какая же ты пионерка, если при первом же испытании и сдалась? И почему мне не сказала?
- Я не хотела тебя расстраивать… - прошептала Зина.
- А что же, я у тебя только подопечный? А разве я тебе помочь не смог бы? Ты, значит, и сильнее меня и умнее?
Зина поглядела в тёмные сверкающие глаза отца:
- Ой, что ты, папочка!
Отец подошёл к Зине, погладил её понуренную голову.
- Нет, дочка, так не годится - всё на себя брать, - уже гораздо мягче сказал он. - Если друзья, так друзья: и радости пополам и горести пополам. А трудное дело в жизни встретится - решать вместе. Авось и я на что-нибудь тебе пригожусь!
Зина схватила руку отца и молча прижала её к своей мокрой от слёз щеке.
- Весна идёт… - вдруг задумчиво сказала бабушка, взглянув на сосульку, повисшую за окном. - Скоро огороды сажать…
- Что это… вдруг? - Отец внимательно посмотрел на бабушку.
- А так, - уклончиво ответила бабушка. - Землю готовить надо. А вы уж тут без меня…
Отец пожал плечами не то с досадой, не то с печалью.
- Я тебя, как говорится, не неволю, - сказал он. - Может, тебе у нас и не нравится - с ребятами трудно, к городу не привыкла… Гляди сама. Я бы рад тебя не отпустить - когда ты здесь, у меня за ребят душа спокойна, - но если тебе плохо… то…
- А что мне плохо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59