Да улыбнись кому надо лишний раз, да поклонись пониже - голова-то не отвалится. А у вас ведь всё гордость какая-то… Ну, с гордостью в жизни далеко не уйдёшь!
Зина только глядела на неё отчуждёнными глазами и молчала, крепко поджав губы. Она уже по опыту знала, что спорить не надо: бабушку ни в чём нельзя было разубедить. Лучше всё это пережить молча: и обиду, и возмущение, и презрение, которое Зина смутно чувствовала, но не хотела признаться себе, что это чувство копится в её сердце, как горький и тяжёлый груз. Дружить из расчёта! Не водиться с Фатьмой потому, что от неё корысти нет! Если бы мама слышала это! И если бы отец это знал!
А отец ничего не знал. Он чувствовал, что в доме нет настоящего мира и покоя. Но, может, и не признаваясь самому себе в том, что не хочет знать настоящей правды, был доволен и тем, что внешний мир был сохранён. Как-нибудь, как-нибудь… Ну, а что же делать? Жить-то на свете надо! И ведь всё-таки детям лучше с бабушкой - они умыты, они сыты, одеты… Иногда он спрашивал, делая весёлое лицо:
- Ну, дочка, как у нас с тобой дела?
- Ничего, папочка. Всё хорошо, - отвечала Зина улыбаясь. - Пятёрку по русскому получила.
- Молодец! Значит, пятёрка?
Отец гордился и радовался - вот и опять Зина учится на пятёрки! Но он замечал в её глазах затаённую печаль, замечал, что нет в ней прежней весёлости, и, подавляя вздох, говорил сам себе: «Что же делать… Что же делать… Мать из могилы не поднимешь».
Так шли однообразные, как бы притушенные дни. Как будто всё хорошо, всё благополучно, а на сердце тяжело, тесно, трудно. Человеку нельзя долго жить без радостей, с таким стеснённым сердцем, и Зина всё чаще и чаще обращалась к отсутствующей Елене Петровне. Она звонила много раз, и каждый раз Артемий отвечал:
- Получше. Но к ней нельзя. Ясно?
- Ясно.
И Зина со вздохом клала трубку.
Но вдруг среди вереницы сереньких дней блеснул один денёк радостью.
В этот день Зина, как всегда, торопилась из школы домой. Хрусткий, слегка подтаявший снег резко блестел на солнце. В воздухе бродили неясные запахи, напоминающие о весне. О том, что весна где-то близко, напевала и тоненькая капель, падавшая с пригретых крыш на солнечной стороне.
Ох, как хорошо сегодня! Как не хочется идти домой! Такие дни, когда что-то ещё неизвестное, неуверенное, тревожное и радостное происходит в природе, - Зина такие дни тонко чувствовала и любила их. Нежное предчувствие весны волновало и тревожило её. Гудок маленького паровозика снова, как и в прежние годы, звал куда-то в неизвестные страны, полные чудес и радостных неожиданностей.
На крышах, под застрехами, на мостовых и на деревьях азартно щебетали отогревшиеся на солнце воробьи. От этого весёлого птичьего щебета и от звона капели, от её огнистого блеска будний день показался праздником. Зина замедлила шаг, а потом неожиданно для себя свернула на другую улицу - пройдёт полквартала и вернётся к дому с другой стороны. Хотелось ещё послушать воробьёв и посмотреть на капель. Ведь можно же иногда хоть немножко опоздать из школы!
Зина прошла полквартала, хотела уже свернуть переулком на свою улицу, но увидела на той стороне будочку телефона-автомата. Может, позвонить? Может, сегодня Артемий скажет что-нибудь новое? Но если и не скажет, она всё-таки позвонит и хоть что-нибудь да услышит об Елене Петровне.
Зина торопливо расстегнула сумку. На дне, под книгами, у неё всегда хранится в запасе монетка для автомата. Набирая номер, она спешила придумать такие слова, на которые Артемий отвечал бы не очень лаконично.
- Слушаю!
- Артемий, ты не можешь спросить, когда Елена Петровна придёт в школу?
- Сейчас спрошу.
- Сейчас?!
«Он сказал «сейчас», а у кого же он спросит?»
И вдруг знакомый голос, такой ясный и тёплый, окликнул Зину из трубки:
- Это ты, Зина? Здравствуй, девочка!
- Елена Петровна!..
- Да, это я. Как дела у тебя? Как ты живёшь? Как дома?
Зина не знала, что отвечать и на какой вопрос отвечать. Да это было и неважно - как её дела и как она живёт. Важно, что Елена Петровна уже дома, что она ходит, что она разговаривает!
- Ой, Елена Петровна!.. - повторяла она и больше ничего не могла сказать.
Учительница всё поняла. Она тихонько засмеялась и сказала:
- Теперь можно меня навестить. Хотя бы в воскресенье…
Зина бежала домой, размахивая школьной сумкой. Ей хотелось прыгать, петь и выкрикивать на всю улицу: «Елена Петровна вернулась! Мы к ней пойдём! Мы её скоро увидим! Ура! Ура!» А кругом ещё веселее щебетали воробьи, ещё громче и озорнее погукивал паровозик за заводской стеной, делая вид, что уходит куда-то в неизвестные страны.
КАК БЫТЬ ТАМАРЕ?
Николай Сергеевич, отец Тамары, сегодня что-то очень рано пришёл с работы. Антонина Андроновна встревожилась, она даже привстала с дивана, хотела пойти к мужу узнать: не заболел ли, нет ли каких неприятностей по работе? Но, к её удивлению, Николай Сергеевич сам постучался к ней.
- Что-нибудь случилось? - спросила Антонина Андроновна мужа.
Николай Сергеевич был задумчив и как будто чем-то взволнован, но он старался казаться спокойным и равнодушным. Однако голос его звучал глухо, когда он ответил, не глядя на жену:
- Да, случилось…
Антонина Андроновна сейчас же встала и закрыла дверь в комнату Тамары. Но было поздно: Тамара уже услышала это пугающее слово «случилось». Она легонько, чтобы не зашуметь, отодвинула стул, вышла из-за стола и притаилась у двери.
- Ничего страшного, - продолжал отец. - Я уезжаю в деревню. В колхоз.
- Что? - вскрикнула Антонина Андроновна. - Как - уезжаешь? Как это так? А почему мне ничего не сказал?
- Вот говорю.
- Но почему ты говоришь, когда уже всё решено? Я бы сходила к директору, в партком! Я бы им доказала…
- Вот поэтому я и не сказал тебе раньше.
Тамара невольно нажала ручку двери, и дверь открылась.
- Тамара, иди отсюда! - резко сказала мать.
Но отец распахнул дверь:
- Нет-нет! Зачем же ей стоять за дверью и подслушивать? Пусть лучше вместе с нами подумает, как нам быть дальше… Тамара, ты слышала, о чём разговор?
- Да, - покраснев, созналась Тамара.
- Ну, что же ты об этом думаешь?
- А что она может думать? - раздражённо начала Антонина Андроновна. - Она может думать только одно - что отец у неё бессердечный человек, что он бросает семью на произвол судьбы: как хотите, так и живите! Кукушка ты - и всё!
- Почему же я бросаю? - пожав плечами, сказал отец. - Ты тоже можешь поехать со мной.
Антонина Андроновна вскочила.
- Что? Я поеду с тобой? Я?..
Трудно передать, сколько изумлённого возмущения звучало в её голосе.
- Ну да. - Глаза Николая Сергеевича насмешливо блеснули. - А почему же нет? Ты тоже можешь принести немало пользы колхозу - ты ведь работала когда-то диспетчером.
- Ты с ума сошёл! - задохнувшись, сказала Антонина Андроновна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Зина только глядела на неё отчуждёнными глазами и молчала, крепко поджав губы. Она уже по опыту знала, что спорить не надо: бабушку ни в чём нельзя было разубедить. Лучше всё это пережить молча: и обиду, и возмущение, и презрение, которое Зина смутно чувствовала, но не хотела признаться себе, что это чувство копится в её сердце, как горький и тяжёлый груз. Дружить из расчёта! Не водиться с Фатьмой потому, что от неё корысти нет! Если бы мама слышала это! И если бы отец это знал!
А отец ничего не знал. Он чувствовал, что в доме нет настоящего мира и покоя. Но, может, и не признаваясь самому себе в том, что не хочет знать настоящей правды, был доволен и тем, что внешний мир был сохранён. Как-нибудь, как-нибудь… Ну, а что же делать? Жить-то на свете надо! И ведь всё-таки детям лучше с бабушкой - они умыты, они сыты, одеты… Иногда он спрашивал, делая весёлое лицо:
- Ну, дочка, как у нас с тобой дела?
- Ничего, папочка. Всё хорошо, - отвечала Зина улыбаясь. - Пятёрку по русскому получила.
- Молодец! Значит, пятёрка?
Отец гордился и радовался - вот и опять Зина учится на пятёрки! Но он замечал в её глазах затаённую печаль, замечал, что нет в ней прежней весёлости, и, подавляя вздох, говорил сам себе: «Что же делать… Что же делать… Мать из могилы не поднимешь».
Так шли однообразные, как бы притушенные дни. Как будто всё хорошо, всё благополучно, а на сердце тяжело, тесно, трудно. Человеку нельзя долго жить без радостей, с таким стеснённым сердцем, и Зина всё чаще и чаще обращалась к отсутствующей Елене Петровне. Она звонила много раз, и каждый раз Артемий отвечал:
- Получше. Но к ней нельзя. Ясно?
- Ясно.
И Зина со вздохом клала трубку.
Но вдруг среди вереницы сереньких дней блеснул один денёк радостью.
В этот день Зина, как всегда, торопилась из школы домой. Хрусткий, слегка подтаявший снег резко блестел на солнце. В воздухе бродили неясные запахи, напоминающие о весне. О том, что весна где-то близко, напевала и тоненькая капель, падавшая с пригретых крыш на солнечной стороне.
Ох, как хорошо сегодня! Как не хочется идти домой! Такие дни, когда что-то ещё неизвестное, неуверенное, тревожное и радостное происходит в природе, - Зина такие дни тонко чувствовала и любила их. Нежное предчувствие весны волновало и тревожило её. Гудок маленького паровозика снова, как и в прежние годы, звал куда-то в неизвестные страны, полные чудес и радостных неожиданностей.
На крышах, под застрехами, на мостовых и на деревьях азартно щебетали отогревшиеся на солнце воробьи. От этого весёлого птичьего щебета и от звона капели, от её огнистого блеска будний день показался праздником. Зина замедлила шаг, а потом неожиданно для себя свернула на другую улицу - пройдёт полквартала и вернётся к дому с другой стороны. Хотелось ещё послушать воробьёв и посмотреть на капель. Ведь можно же иногда хоть немножко опоздать из школы!
Зина прошла полквартала, хотела уже свернуть переулком на свою улицу, но увидела на той стороне будочку телефона-автомата. Может, позвонить? Может, сегодня Артемий скажет что-нибудь новое? Но если и не скажет, она всё-таки позвонит и хоть что-нибудь да услышит об Елене Петровне.
Зина торопливо расстегнула сумку. На дне, под книгами, у неё всегда хранится в запасе монетка для автомата. Набирая номер, она спешила придумать такие слова, на которые Артемий отвечал бы не очень лаконично.
- Слушаю!
- Артемий, ты не можешь спросить, когда Елена Петровна придёт в школу?
- Сейчас спрошу.
- Сейчас?!
«Он сказал «сейчас», а у кого же он спросит?»
И вдруг знакомый голос, такой ясный и тёплый, окликнул Зину из трубки:
- Это ты, Зина? Здравствуй, девочка!
- Елена Петровна!..
- Да, это я. Как дела у тебя? Как ты живёшь? Как дома?
Зина не знала, что отвечать и на какой вопрос отвечать. Да это было и неважно - как её дела и как она живёт. Важно, что Елена Петровна уже дома, что она ходит, что она разговаривает!
- Ой, Елена Петровна!.. - повторяла она и больше ничего не могла сказать.
Учительница всё поняла. Она тихонько засмеялась и сказала:
- Теперь можно меня навестить. Хотя бы в воскресенье…
Зина бежала домой, размахивая школьной сумкой. Ей хотелось прыгать, петь и выкрикивать на всю улицу: «Елена Петровна вернулась! Мы к ней пойдём! Мы её скоро увидим! Ура! Ура!» А кругом ещё веселее щебетали воробьи, ещё громче и озорнее погукивал паровозик за заводской стеной, делая вид, что уходит куда-то в неизвестные страны.
КАК БЫТЬ ТАМАРЕ?
Николай Сергеевич, отец Тамары, сегодня что-то очень рано пришёл с работы. Антонина Андроновна встревожилась, она даже привстала с дивана, хотела пойти к мужу узнать: не заболел ли, нет ли каких неприятностей по работе? Но, к её удивлению, Николай Сергеевич сам постучался к ней.
- Что-нибудь случилось? - спросила Антонина Андроновна мужа.
Николай Сергеевич был задумчив и как будто чем-то взволнован, но он старался казаться спокойным и равнодушным. Однако голос его звучал глухо, когда он ответил, не глядя на жену:
- Да, случилось…
Антонина Андроновна сейчас же встала и закрыла дверь в комнату Тамары. Но было поздно: Тамара уже услышала это пугающее слово «случилось». Она легонько, чтобы не зашуметь, отодвинула стул, вышла из-за стола и притаилась у двери.
- Ничего страшного, - продолжал отец. - Я уезжаю в деревню. В колхоз.
- Что? - вскрикнула Антонина Андроновна. - Как - уезжаешь? Как это так? А почему мне ничего не сказал?
- Вот говорю.
- Но почему ты говоришь, когда уже всё решено? Я бы сходила к директору, в партком! Я бы им доказала…
- Вот поэтому я и не сказал тебе раньше.
Тамара невольно нажала ручку двери, и дверь открылась.
- Тамара, иди отсюда! - резко сказала мать.
Но отец распахнул дверь:
- Нет-нет! Зачем же ей стоять за дверью и подслушивать? Пусть лучше вместе с нами подумает, как нам быть дальше… Тамара, ты слышала, о чём разговор?
- Да, - покраснев, созналась Тамара.
- Ну, что же ты об этом думаешь?
- А что она может думать? - раздражённо начала Антонина Андроновна. - Она может думать только одно - что отец у неё бессердечный человек, что он бросает семью на произвол судьбы: как хотите, так и живите! Кукушка ты - и всё!
- Почему же я бросаю? - пожав плечами, сказал отец. - Ты тоже можешь поехать со мной.
Антонина Андроновна вскочила.
- Что? Я поеду с тобой? Я?..
Трудно передать, сколько изумлённого возмущения звучало в её голосе.
- Ну да. - Глаза Николая Сергеевича насмешливо блеснули. - А почему же нет? Ты тоже можешь принести немало пользы колхозу - ты ведь работала когда-то диспетчером.
- Ты с ума сошёл! - задохнувшись, сказала Антонина Андроновна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59