) На Ниаре нет таких цветов и таких символов!
– Я родился не на Ниаре, – Медо презрительно усмехнулся. – Млиаг, сделай Саймону инъекцию нермала.
«Цербер» ожил, один из его гибких манипуляторов прикоснулся к шее Клисса. Укол. Эмми начал задавать вопросы: где Саймон взял взрывчатку; рассказывал ли он кому-нибудь про Эмми, пока находился в бегах; передавал ли куда-нибудь информацию; с кем у него были контакты; знает ли он, кто такой Эмми на самом деле; почему он хотел убить Ивену и доктора Суйме.
– Они бы заложили меня Тине Хэдис и ее дружку-мутанту, – шмыгнув носом, объяснил Саймон. – А эта поганая киборгизованная сука вся нашпигована оружием, у нее в кистях рук…
Пинок в живот заставил его скорчиться и взвизгнуть от боли.
– Никогда больше не говори о Тине Хэдис в таких выражениях, – холодно предупредил Медо. – Как же мне надоела вся эта словесная грязь! Вы не умеете оскорблять красиво, вы умеете только барахтаться в грязи – так, что во все стороны летят брызги нечистот. Убожество… Перейдем к пунктам обвинения. Ты пытался меня убить. Ты уничтожил уникальные произведения искусства у меня на вилле. Из-за тебя чуть не погиб Топаз. Поступать жестоко можно с разумными существами либо с полуразумными – такими, как ты, но я всегда был противником жестокого обращения с животными.
Услышав свое имя, Топаз начала пищать и тереться пушистым боком о щеку хозяина. Тот потрепал его по сине-зеленой шерстке, а Клисс кисло подумал, что защитники природы хоть сейчас примут Эмми в свои ряды, с распростертыми объятиями!
– Ты хотел убить Поля – еще одно проявление бессмысленной жестокости. Жаль, что у меня не было возможности пригласить его на суд как потерпевшего и свидетеля обвинения. Хотел бы я показать ему Саймона Клисса! Поль считает меня воплощением мирового зла, наихудшим существом во Вселенной, но если бы он увидел тебя, он бы изменил свое мнение.
«Это вряд ли», – подумал съежившийся на полу Клисс.
– Мне нравится мучить Поля, но я никогда не желал его смерти. Саймон, ты хотел, чтобы я умер и напоследок увидел, как умирают Поль и Топаз?
– Да! Нет! Я хотел, чтобы вы все сгорели, и мне было все равно, что вы увидите напоследок! Я об этом вообще не думал! Я просто спасался! Я не сделал ничего плохого, я не мог иначе!
– Ты знаешь, что испытывает тот, чью плоть пожирает огонь?
– Знаю. Боль. Ужас. Надежду на помощь. Я видел много пожаров, я же был эксцессером…
Теперь Саймон дрожал так, что перед глазами все прыгало.
– На собственном опыте ты это знаешь?
– Нет.
– Значит, сейчас твой опыт обогатится новыми впечатлениями, – ухмыльнулся Эмми.
– Послушайте, вы же остались живы, никто не умер! Раз вы оттуда выбрались, я не должен ни за что отвечать! Это несправедливо, господин Медо…
– Саймон, ты не рассчитывал, что мы останемся живы, не так ли? Да и выбрались мы оттуда… м-м, как бы сказать… не по правилам, в обход всех законов природы. Твое преступление не может быть прощено, и ты будешь наказан. Подожди, сначала я унесу Топаза – он впечатлительный, я не хочу, чтобы он на это смотрел.
Медо вышел и через минуту вернулся уже без Топаза, но с респиратором. Следом за ним в комнату въехал прозрачный шкаф с блестящими спиралями и захватами внутри.
– Мне не нравится запах паленого мяса, – объяснил Медо оцепеневшему Клиссу перед тем, как надеть респиратор.
Дверцы шкафа раскрылись. Повинуясь команде, «цербер» подхватил Саймона и швырнул внутрь. Саймон закричал – пронзительно, срывая голос, закричал еще до того, как почувствовал боль. Да, он видел много пожаров, когда снимал свои материалы для «Перископа», видел, как люди и другие существа гибли в огне; иные из этих пожаров он сам же и устраивал, но он всегда соблюдал технику безопасности и ни разу не горел.
Боль пожирала его тело, а он хотел и не мог потерять сознание, хотел и не мог сойти с ума. За что? Господи, за что? Это же несправедливо, такого с ним не должно было случиться… Наконец дверцы шкафа раздвинулись, «цербер», нимало не церемонясь, вытащил Клисса и бросил на платформу подъехавшего медицинского робота. Обожженный Саймон продолжал кричать. Он видел все, как в тумане, хотя глаза были в порядке, лицо не пострадало. Когда платформа выплыла в коридор, он с мимолетным облегчением понял, что наконец-то падает в обморочную тьму.
Они медленно скользили по затопленному сумерками снежному пространству – Поль и Ивена рядом, Стив на некотором расстоянии. Ивена не умела ходить на лыжах, но спешить было некуда.
– …Бабушка хочет, чтобы я одевалась, как на Манокаре. Я уже другая, а она не понимает. Она скоро улетит домой, ей здесь не понравилось.
– А тебе?
– Мне нравится. Ты не полетишь туда больше, останешься с нами?
Ивена держалась за руку Поля, он почти тащил ее. Похоже, что такой способ катания на лыжах пришелся ей по вкусу.
– Не полечу. Ольга еще не сказала тебе, что в школу ты не вернешься?
– Почему?
– Тебе теперь придется жить вместе с нами – я имею в виду себя, Тину и Стива. Учиться дальше будешь экстерном. Иначе, если кто-нибудь захочет меня шантажировать, тебя опять могут захватить.
– Ну и хорошо, – темные глаза Ивены за щитком шлема заблестели, это было видно даже в ультрамариновом полярном сумраке. – Хорошо, что мы будем вместе…
Она сильно изменилась за прошедший год, из маленькой девочки превратилась в подростка. И выросла, ее макушка доставала Полю почти до плеча.
Вдруг она смутилась, стала серьезной.
– Поль, ты на меня правда не рассердился?
– За что?
– За то, что тебе из-за меня пришлось меняться.
– Ивена, ты ни в чем не виновата. Я полицейский, пусть и бывший, для нас это предусмотренный профессиональный риск.
Он произнес слова, которые сами собой подвернулись – объяснение-штамп, камуфлирующее истинную причину: он просто не смог бы жить дальше, если бы не удалось ее спасти.
– А я думала, ты сердишься и поэтому не хочешь со мной разговаривать… Ой!..
Их лыжи зацепились друг за друга, и они опрокинулись в сугроб. В падении Поль успел извернуться таким образом, чтобы Ивена оказалась сверху. Герметичные термокостюмы были непроницаемы для снега, но сугроб оказался глубоким, коварно рыхлым – настоящая полярная зыбучка. Они барахтались и не могли выбраться.
К ним подъехал Стив.
– Что вы делаете?
– Тонем в снегу! – радостно сообщила девочка. – А сейчас холодно?
– Сто пятнадцать градусов по шкале Ри-Ласме, – отозвался Поль. – Или минус пятьдесят два по Цельсию.
Он чувствовал тяжесть Ивены, видел рваные края продавленного сугроба и в этом обрамлении – темный силуэт Стива. Впервые с того дня, как они вернулись на Нез, Полю было хорошо. Он улыбнулся. Если бы эти каникулы могли длиться вечно…
– Ри-Ласме – это незийская шкала, я ее в школе учила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
– Я родился не на Ниаре, – Медо презрительно усмехнулся. – Млиаг, сделай Саймону инъекцию нермала.
«Цербер» ожил, один из его гибких манипуляторов прикоснулся к шее Клисса. Укол. Эмми начал задавать вопросы: где Саймон взял взрывчатку; рассказывал ли он кому-нибудь про Эмми, пока находился в бегах; передавал ли куда-нибудь информацию; с кем у него были контакты; знает ли он, кто такой Эмми на самом деле; почему он хотел убить Ивену и доктора Суйме.
– Они бы заложили меня Тине Хэдис и ее дружку-мутанту, – шмыгнув носом, объяснил Саймон. – А эта поганая киборгизованная сука вся нашпигована оружием, у нее в кистях рук…
Пинок в живот заставил его скорчиться и взвизгнуть от боли.
– Никогда больше не говори о Тине Хэдис в таких выражениях, – холодно предупредил Медо. – Как же мне надоела вся эта словесная грязь! Вы не умеете оскорблять красиво, вы умеете только барахтаться в грязи – так, что во все стороны летят брызги нечистот. Убожество… Перейдем к пунктам обвинения. Ты пытался меня убить. Ты уничтожил уникальные произведения искусства у меня на вилле. Из-за тебя чуть не погиб Топаз. Поступать жестоко можно с разумными существами либо с полуразумными – такими, как ты, но я всегда был противником жестокого обращения с животными.
Услышав свое имя, Топаз начала пищать и тереться пушистым боком о щеку хозяина. Тот потрепал его по сине-зеленой шерстке, а Клисс кисло подумал, что защитники природы хоть сейчас примут Эмми в свои ряды, с распростертыми объятиями!
– Ты хотел убить Поля – еще одно проявление бессмысленной жестокости. Жаль, что у меня не было возможности пригласить его на суд как потерпевшего и свидетеля обвинения. Хотел бы я показать ему Саймона Клисса! Поль считает меня воплощением мирового зла, наихудшим существом во Вселенной, но если бы он увидел тебя, он бы изменил свое мнение.
«Это вряд ли», – подумал съежившийся на полу Клисс.
– Мне нравится мучить Поля, но я никогда не желал его смерти. Саймон, ты хотел, чтобы я умер и напоследок увидел, как умирают Поль и Топаз?
– Да! Нет! Я хотел, чтобы вы все сгорели, и мне было все равно, что вы увидите напоследок! Я об этом вообще не думал! Я просто спасался! Я не сделал ничего плохого, я не мог иначе!
– Ты знаешь, что испытывает тот, чью плоть пожирает огонь?
– Знаю. Боль. Ужас. Надежду на помощь. Я видел много пожаров, я же был эксцессером…
Теперь Саймон дрожал так, что перед глазами все прыгало.
– На собственном опыте ты это знаешь?
– Нет.
– Значит, сейчас твой опыт обогатится новыми впечатлениями, – ухмыльнулся Эмми.
– Послушайте, вы же остались живы, никто не умер! Раз вы оттуда выбрались, я не должен ни за что отвечать! Это несправедливо, господин Медо…
– Саймон, ты не рассчитывал, что мы останемся живы, не так ли? Да и выбрались мы оттуда… м-м, как бы сказать… не по правилам, в обход всех законов природы. Твое преступление не может быть прощено, и ты будешь наказан. Подожди, сначала я унесу Топаза – он впечатлительный, я не хочу, чтобы он на это смотрел.
Медо вышел и через минуту вернулся уже без Топаза, но с респиратором. Следом за ним в комнату въехал прозрачный шкаф с блестящими спиралями и захватами внутри.
– Мне не нравится запах паленого мяса, – объяснил Медо оцепеневшему Клиссу перед тем, как надеть респиратор.
Дверцы шкафа раскрылись. Повинуясь команде, «цербер» подхватил Саймона и швырнул внутрь. Саймон закричал – пронзительно, срывая голос, закричал еще до того, как почувствовал боль. Да, он видел много пожаров, когда снимал свои материалы для «Перископа», видел, как люди и другие существа гибли в огне; иные из этих пожаров он сам же и устраивал, но он всегда соблюдал технику безопасности и ни разу не горел.
Боль пожирала его тело, а он хотел и не мог потерять сознание, хотел и не мог сойти с ума. За что? Господи, за что? Это же несправедливо, такого с ним не должно было случиться… Наконец дверцы шкафа раздвинулись, «цербер», нимало не церемонясь, вытащил Клисса и бросил на платформу подъехавшего медицинского робота. Обожженный Саймон продолжал кричать. Он видел все, как в тумане, хотя глаза были в порядке, лицо не пострадало. Когда платформа выплыла в коридор, он с мимолетным облегчением понял, что наконец-то падает в обморочную тьму.
Они медленно скользили по затопленному сумерками снежному пространству – Поль и Ивена рядом, Стив на некотором расстоянии. Ивена не умела ходить на лыжах, но спешить было некуда.
– …Бабушка хочет, чтобы я одевалась, как на Манокаре. Я уже другая, а она не понимает. Она скоро улетит домой, ей здесь не понравилось.
– А тебе?
– Мне нравится. Ты не полетишь туда больше, останешься с нами?
Ивена держалась за руку Поля, он почти тащил ее. Похоже, что такой способ катания на лыжах пришелся ей по вкусу.
– Не полечу. Ольга еще не сказала тебе, что в школу ты не вернешься?
– Почему?
– Тебе теперь придется жить вместе с нами – я имею в виду себя, Тину и Стива. Учиться дальше будешь экстерном. Иначе, если кто-нибудь захочет меня шантажировать, тебя опять могут захватить.
– Ну и хорошо, – темные глаза Ивены за щитком шлема заблестели, это было видно даже в ультрамариновом полярном сумраке. – Хорошо, что мы будем вместе…
Она сильно изменилась за прошедший год, из маленькой девочки превратилась в подростка. И выросла, ее макушка доставала Полю почти до плеча.
Вдруг она смутилась, стала серьезной.
– Поль, ты на меня правда не рассердился?
– За что?
– За то, что тебе из-за меня пришлось меняться.
– Ивена, ты ни в чем не виновата. Я полицейский, пусть и бывший, для нас это предусмотренный профессиональный риск.
Он произнес слова, которые сами собой подвернулись – объяснение-штамп, камуфлирующее истинную причину: он просто не смог бы жить дальше, если бы не удалось ее спасти.
– А я думала, ты сердишься и поэтому не хочешь со мной разговаривать… Ой!..
Их лыжи зацепились друг за друга, и они опрокинулись в сугроб. В падении Поль успел извернуться таким образом, чтобы Ивена оказалась сверху. Герметичные термокостюмы были непроницаемы для снега, но сугроб оказался глубоким, коварно рыхлым – настоящая полярная зыбучка. Они барахтались и не могли выбраться.
К ним подъехал Стив.
– Что вы делаете?
– Тонем в снегу! – радостно сообщила девочка. – А сейчас холодно?
– Сто пятнадцать градусов по шкале Ри-Ласме, – отозвался Поль. – Или минус пятьдесят два по Цельсию.
Он чувствовал тяжесть Ивены, видел рваные края продавленного сугроба и в этом обрамлении – темный силуэт Стива. Впервые с того дня, как они вернулись на Нез, Полю было хорошо. Он улыбнулся. Если бы эти каникулы могли длиться вечно…
– Ри-Ласме – это незийская шкала, я ее в школе учила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134