— Кроме того, хотя ваш дворец и великолепен, здесь немного ветренее, чем у меня дома. Боюсь, мое здоровье может ухудшиться.
— О, конечно, — протянул Бенигарис. — Конечно. Мы все беспокоимся о вашем здоровье, граф. Последнее время оно почти полностью занимает мои мысли. Оно, солдаты и лодки. — Он сделал паузу, наградив Страве донельзя самодовольной улыбкой. — Поэтому я никак не могу отпустить вас сейчас. Морское путешествие! Что вы, вам сразу же станет хуже. Простите мне мою прямоту, дорогой граф… только потому, что Наббан слишком сильно любит вас. Если вы заболеете, это не только ляжет тяжким грузом на мою совесть, но к тому же еще больше затянет прибытие солдат и лодок. Если ваши приближенные не торопятся сейчас, имея на руках такие тщательные инструкции, вообразите, насколько медлительны они будут, когда вы не сможете руководить ими вообще! Я уверен, что они повесят немало гамаков.
Глаза Страве сузились:
— Ага. Так вы считаете, что мне лучше не ездить сейчас?
— Дорогой граф, я настаиваю, чтобы вы остались. — Бенигарис, уставший от хлопот оружейника, прогнал его раздраженным взмахом руки. — Я никогда не прощу себе, если вы вдруг заболеете. Разумеется, после того как придут лодки и солдаты, которые помогут нам защищаться от этого безумца Джошуа, погода достаточно потеплеет, чтобы вы могли тронуться в путь.
Некоторое время граф обдумывал сказанное, очень выразительно взвешивая аргументы Бенигариса.
— Во имя Пелиппы и ее чаши, в ваших словах есть смысл, Бенигарис. — Натянутая усмешка обнажила на удивление хорошие зубы. — И я очень тронут той заботой, которую вы проявляете к старому другу вашего отца.
— Я почитаю вас, как почитал его, граф.
— Действительно. — Улыбка старого Страве стала почти вежливой. — Как это прекрасно. Узы чести редко ценятся в наши тяжелые дни. — Он махнул узловатой рукой, подзывая слуг. — Полагаю, мне следует послать еще одно письмо в Анзис Пелиппе, чтобы мои люди поторопились.
— Вот это хорошая мысль, граф. Очень хорошая мысль. — Бенигарис откинулся и погладил усы. — Увидим ли мы вас за вечерней трапезой?
— О, я думаю, увидите. Где еще найду я таких добрых и внимательных друзей? — Он нагнулся, сидя на стуле, отвесив таким образом вежливый поклон. — Нессаланта, я, как обычно, в восхищении, госпожа моя.
Герцогиня улыбнулась и кивнула:
— Граф Страве.
Старика снова подняли на носилки. Граф задернул занавески, и слуги вынесли его вон из комнаты.
— Не думаю, что тебе следовало так нажимать на него, — сказала Нессаланта, когда граф удалился. — Он не опасен. У пирруинцев липкие руки. Все, чего они хотят, это немного золота.
— Они любят, когда им платят сразу из нескольких карманов. — Бенигарис поднял чашу с вином. — А теперь Страве будет чуть сильнее желать нам победы. Он неглупый человек.
— Конечно, неглупый. Поэтому я и не вижу необходимости в грубости.
— Всему, что я делаю, матушка, — искренне ответил Бенигарис, — я научился у вас.
Изгримнур начинал сердиться.
Непохоже было, что Джошуа сосредоточен на делах: каждые несколько минут он подходил к двери шатра и пристально смотрел в долину, на монастырь, стоящий на склоне горы. В косых лучах солнца скромные каменные постройки сверкали золотым и коричневым.
— Она же не при смерти, Джошуа, — взорвался наконец герцог. — Она просто ждет ребенка.
Принц виновато обернулся:
— Что?
— Ты целый день глаз не сводишь с этого монастыря. — Изгримнур с трудом поднялся со скамьи, подошел к Джошуа и положил руку на плечо принца. — Если уж тебе невмоготу, то иди к ней. Но я тебя уверяю, что Воршева в надежных руках. То, чего не знает о детях моя жена, знать не нужно.
— Да, да. — Принц повернулся к разложенной на столе карте. — Я просто не могу привести в порядок свои мысли, старый друг. О чем мы говорили?
Изгримнур вздохнул.
— Очень хорошо. — Он склонился над картой. — Камарис говорит, что здесь, над долиной, есть пастушья тропа…
Кто-то осторожно кашлянул в дверях. Джошуа обернулся:
— А-а, барон. Рад вашему возвращению. Входите, прошу вас.
Сориддан вошел в сопровождении Слудига и Фреозеля. Пока все обменивались приветствиями, Джошуа достал бочонок телигурского вина. По виду барона и его спутников нетрудно было догадаться, что они проскакали много миль по грязной дороге.
— Юный Вареллан затормозил прямо перед Хасу Яринне, — с усмешкой сказал барон. — У него больше твердости, чем я думал. Я ожидал, что он будет отступать до самого Онестрийского прохода.
— И почему же он не отступает? — поинтересовался Изгримнур.
Сориддан покачал головой:
— Возможно, он понимает, что, если начнется битва за проход, остановить ее будет уже не в его власти.
— Может быть, он не так уверен в победе, как его брат Бенигарис, — предположил Джошуа, — и подумывает о переговорах.
— Я полагаю, — сказал Слудиг, — он просто не хочет начинать сражение, пока не подошел Бенигарис с подкреплением. Я не знаю, как они оценивали наши силы, когда война начиналась, но сир Камарис изменил их мнение, каково бы оно ни было.
— Кстати, где он? — спросил Джошуа.
— Они с Хотвигом на переднем крае. — Слудиг медленно покачал головой. — Милостивый Эйдон, я слышал все рассказы о Камарисе, но считал, что в них половина вранья. Принц Джошуа, я никогда не видел ничего похожего. Он и несколько всадников Хотвига оказались зажатыми между двумя отрядами рыцарей Вареллана, и мы были уверены, что Камарис убит или схвачен. Но старик рубил этих несчастных рыцарей как дрова. Одного просто пополам разрубил! Воистину, этот человек — орудие Божьего гнева. И меч у него волшебный.
— Торн — могущественный меч, это верно, — согласился Джошуа. — Но с ним или без него, никогда не было в мире рыцаря, подобного Камарису.
— Его рог Целлиан стал проклятием наббанайцев, — продолжал Слудиг. — Услышав его, многие сразу поворачивают и скачут назад. И каждый раз, разбив очередной отряд, он посылает одного пленника к Вареллану со словами: «Принц Джошуа хочет поговорить с вашим господином». Я думаю, к нынешнему дню Вареллан выслушал это послание не меньше двух дюжин раз.
Сориддан поднял чашу.
— За него. Если он такой сейчас, каким же он был в расцвете сил? Я был еще мальчишкой, когда Камарис… — Он коротко рассмеялся. — Я чуть не сказал «умер». Когда он исчез. Я никогда не видел его.
— Он был немного другим, — задумчиво проговорил Изгримнур. — Это меня удивляет. Его тело состарилось, но мастерство и сердце воина остались прежними. Как будто он сохранил все силы.
— Может быть, Господь оставил ему свои дары, — сказал Джошуа, взвешивая каждое слово, — для одного последнего испытания. Сейчас он побеждает ради всех нас.
— Но я не понимаю… — Сориддан сделал еще один глоток. — Вы же говорили мне, что Камарис ненавидит войну и готов делать все, что угодно, лишь бы не сражаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
— О, конечно, — протянул Бенигарис. — Конечно. Мы все беспокоимся о вашем здоровье, граф. Последнее время оно почти полностью занимает мои мысли. Оно, солдаты и лодки. — Он сделал паузу, наградив Страве донельзя самодовольной улыбкой. — Поэтому я никак не могу отпустить вас сейчас. Морское путешествие! Что вы, вам сразу же станет хуже. Простите мне мою прямоту, дорогой граф… только потому, что Наббан слишком сильно любит вас. Если вы заболеете, это не только ляжет тяжким грузом на мою совесть, но к тому же еще больше затянет прибытие солдат и лодок. Если ваши приближенные не торопятся сейчас, имея на руках такие тщательные инструкции, вообразите, насколько медлительны они будут, когда вы не сможете руководить ими вообще! Я уверен, что они повесят немало гамаков.
Глаза Страве сузились:
— Ага. Так вы считаете, что мне лучше не ездить сейчас?
— Дорогой граф, я настаиваю, чтобы вы остались. — Бенигарис, уставший от хлопот оружейника, прогнал его раздраженным взмахом руки. — Я никогда не прощу себе, если вы вдруг заболеете. Разумеется, после того как придут лодки и солдаты, которые помогут нам защищаться от этого безумца Джошуа, погода достаточно потеплеет, чтобы вы могли тронуться в путь.
Некоторое время граф обдумывал сказанное, очень выразительно взвешивая аргументы Бенигариса.
— Во имя Пелиппы и ее чаши, в ваших словах есть смысл, Бенигарис. — Натянутая усмешка обнажила на удивление хорошие зубы. — И я очень тронут той заботой, которую вы проявляете к старому другу вашего отца.
— Я почитаю вас, как почитал его, граф.
— Действительно. — Улыбка старого Страве стала почти вежливой. — Как это прекрасно. Узы чести редко ценятся в наши тяжелые дни. — Он махнул узловатой рукой, подзывая слуг. — Полагаю, мне следует послать еще одно письмо в Анзис Пелиппе, чтобы мои люди поторопились.
— Вот это хорошая мысль, граф. Очень хорошая мысль. — Бенигарис откинулся и погладил усы. — Увидим ли мы вас за вечерней трапезой?
— О, я думаю, увидите. Где еще найду я таких добрых и внимательных друзей? — Он нагнулся, сидя на стуле, отвесив таким образом вежливый поклон. — Нессаланта, я, как обычно, в восхищении, госпожа моя.
Герцогиня улыбнулась и кивнула:
— Граф Страве.
Старика снова подняли на носилки. Граф задернул занавески, и слуги вынесли его вон из комнаты.
— Не думаю, что тебе следовало так нажимать на него, — сказала Нессаланта, когда граф удалился. — Он не опасен. У пирруинцев липкие руки. Все, чего они хотят, это немного золота.
— Они любят, когда им платят сразу из нескольких карманов. — Бенигарис поднял чашу с вином. — А теперь Страве будет чуть сильнее желать нам победы. Он неглупый человек.
— Конечно, неглупый. Поэтому я и не вижу необходимости в грубости.
— Всему, что я делаю, матушка, — искренне ответил Бенигарис, — я научился у вас.
Изгримнур начинал сердиться.
Непохоже было, что Джошуа сосредоточен на делах: каждые несколько минут он подходил к двери шатра и пристально смотрел в долину, на монастырь, стоящий на склоне горы. В косых лучах солнца скромные каменные постройки сверкали золотым и коричневым.
— Она же не при смерти, Джошуа, — взорвался наконец герцог. — Она просто ждет ребенка.
Принц виновато обернулся:
— Что?
— Ты целый день глаз не сводишь с этого монастыря. — Изгримнур с трудом поднялся со скамьи, подошел к Джошуа и положил руку на плечо принца. — Если уж тебе невмоготу, то иди к ней. Но я тебя уверяю, что Воршева в надежных руках. То, чего не знает о детях моя жена, знать не нужно.
— Да, да. — Принц повернулся к разложенной на столе карте. — Я просто не могу привести в порядок свои мысли, старый друг. О чем мы говорили?
Изгримнур вздохнул.
— Очень хорошо. — Он склонился над картой. — Камарис говорит, что здесь, над долиной, есть пастушья тропа…
Кто-то осторожно кашлянул в дверях. Джошуа обернулся:
— А-а, барон. Рад вашему возвращению. Входите, прошу вас.
Сориддан вошел в сопровождении Слудига и Фреозеля. Пока все обменивались приветствиями, Джошуа достал бочонок телигурского вина. По виду барона и его спутников нетрудно было догадаться, что они проскакали много миль по грязной дороге.
— Юный Вареллан затормозил прямо перед Хасу Яринне, — с усмешкой сказал барон. — У него больше твердости, чем я думал. Я ожидал, что он будет отступать до самого Онестрийского прохода.
— И почему же он не отступает? — поинтересовался Изгримнур.
Сориддан покачал головой:
— Возможно, он понимает, что, если начнется битва за проход, остановить ее будет уже не в его власти.
— Может быть, он не так уверен в победе, как его брат Бенигарис, — предположил Джошуа, — и подумывает о переговорах.
— Я полагаю, — сказал Слудиг, — он просто не хочет начинать сражение, пока не подошел Бенигарис с подкреплением. Я не знаю, как они оценивали наши силы, когда война начиналась, но сир Камарис изменил их мнение, каково бы оно ни было.
— Кстати, где он? — спросил Джошуа.
— Они с Хотвигом на переднем крае. — Слудиг медленно покачал головой. — Милостивый Эйдон, я слышал все рассказы о Камарисе, но считал, что в них половина вранья. Принц Джошуа, я никогда не видел ничего похожего. Он и несколько всадников Хотвига оказались зажатыми между двумя отрядами рыцарей Вареллана, и мы были уверены, что Камарис убит или схвачен. Но старик рубил этих несчастных рыцарей как дрова. Одного просто пополам разрубил! Воистину, этот человек — орудие Божьего гнева. И меч у него волшебный.
— Торн — могущественный меч, это верно, — согласился Джошуа. — Но с ним или без него, никогда не было в мире рыцаря, подобного Камарису.
— Его рог Целлиан стал проклятием наббанайцев, — продолжал Слудиг. — Услышав его, многие сразу поворачивают и скачут назад. И каждый раз, разбив очередной отряд, он посылает одного пленника к Вареллану со словами: «Принц Джошуа хочет поговорить с вашим господином». Я думаю, к нынешнему дню Вареллан выслушал это послание не меньше двух дюжин раз.
Сориддан поднял чашу.
— За него. Если он такой сейчас, каким же он был в расцвете сил? Я был еще мальчишкой, когда Камарис… — Он коротко рассмеялся. — Я чуть не сказал «умер». Когда он исчез. Я никогда не видел его.
— Он был немного другим, — задумчиво проговорил Изгримнур. — Это меня удивляет. Его тело состарилось, но мастерство и сердце воина остались прежними. Как будто он сохранил все силы.
— Может быть, Господь оставил ему свои дары, — сказал Джошуа, взвешивая каждое слово, — для одного последнего испытания. Сейчас он побеждает ради всех нас.
— Но я не понимаю… — Сориддан сделал еще один глоток. — Вы же говорили мне, что Камарис ненавидит войну и готов делать все, что угодно, лишь бы не сражаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159