Его дом, каким он был и каким он больше никогда не будет. О, что бы он не отдал, чтобы повернуть время вспять! Если бы он мог отдать за это душу… чего, в конце концов, стоит душа по сравнению со счастьем вновь обрести дом?
Небо над Хейхолтом посветлело, как будто солнце вышло из-за тучи. Саймон прищурился. Может быть, это не весна, а разгар лета?
Башни Хейхолта расплылись, но свет остался.
Свет!
Это было слабое рассеянное сияние, не ярче света луны, пробивающегося сквозь туман — и Саймон мог видеть смутные очертания ступеньки перед ним. На ней вырисовывалась его грязная, корявая рука. Он видел!
Он огляделся, пытаясь определить источник света. Насколько он понимал, ступени все еще вились вверх. Свет, слабый, как болотный огонек, тоже шел сверху.
Он встал на ноги и некоторое время покачивался — кружилась голова, — потом снова пошел вверх, теперь уже на ногах. Сперва это казалось странным, и ему то и дело приходилось хвататься за стену, но вскоре он снова почувствовал себя человеком. Каждый шаг, дававшийся ему с трудом, казалось, приближал его к свету. Каждый всплеск боли в поврежденной лодыжке вел его к… чему? К свободе, он надеялся.
Ступени, казавшиеся бесконечными во время вспышки света, внезапно закончились широкой площадкой. Пролет был перекрыт грубым кирпичом, как будто кто-то пытался закрыть лестницу, как горлышко бутылки. Свет сочился откуда-то сбоку. Саймон заковылял туда, скрючившись, чтобы не стукнуться головой, и нашел место, где кирпичи обвалились, образовав щель, в которую вполне мог протиснуться человек. Он подпрыгнул, но ему едва удалось коснуться грубого кирпича, окаймлявшего отверстие; если там и был уступ, Саймон не мог достать его. Он прыгнул еще раз, но безрезультатно.
Саймон смотрел вверх, на отверстие. Тяжелая обреченная усталость навалилась на него. Он рухнул на площадку и сидел некоторое время, обхватив голову руками. Залезть так высоко!
Он прикончил свой хлеб и взвесил на руке остаток луковицы, решая, стоит ли съесть и ее, потом положил обратно в карман. Сдаваться было рано. Немного подумав, он подполз к груде свалившихся с потолка кирпичей и стал класть их один на другой, стараясь, чтобы получилось устойчивое сооружение. Сложив кирпичи высокой надежной грудой, он залез на нее. Теперь его руки глубоко заходили в щель, но все еще не могли нащупать ничего, за что можно было бы ухватиться. Он напрягся и прыгнул. Его пальцы скользнули по уступу в верхней части отверстия, потом разжались, и он упал с кирпичей, подвернув больную лодыжку. Прикусив губу, чтобы не стонать, он снова уложил кирпичи, залез на них и прыгнул еще раз.
На сей раз он был готов. Он ухватился за уступ и повис, морщась от боли. Глубока вздохнув, он начал подтягиваться. Все его тело дрожало от напряжения. Выше, выше, еще немного…
Его продвижение вверх было медленным и мучительным, но в конце концов он подтянулся достаточно, чтобы, выбросив вперед руку, ухватиться за новый выступ. Не обращая внимания на боль и упираясь спиной в камень, Саймон сделал еще одно, последнее усилие и оказался наверху, в безопасности.
Он долго лежал, со свистом всасывая воздух и пытаясь не думать о том, как болят руки я плечи. Он перевернулся на спину и уставился на новый каменный потолок — немного выше, чем предыдущий. Слезы струились по его щекам. Неужели это будет только еще одной новей пыткой? Неужели он будет вынужден вечно протаскивать свое измученное тело сквозь дыры? Неужели он проклят?
Саймон вытащил из штанов мокрую рубашку и выжал ее, уронив в рот несколько жалких капель. Потом сел и огляделся. Глаза его расширились; сердце готово было выскочить из груди.
Он сидел на полу, очевидно в кладовой, Она была сделана людьми и полна человеческими вещами, хотя в нее, похоже, давно никто не заглядывал. В одном углу стояло тележное колесо без двух спиц. У другой стены были бочки, а подле них навалены мешки, бугристые от загадочного содержимого. Некоторое время Саймон мог думать только о том, что здесь, возможно, есть еда. Потом он увидел стремянку у противоположной стены и понял, откуда идет свет.
Верхняя часть стремянки уходила в открытый люк в потолке — квадрат яркого света. Саймон смотрел на это, разинув рот. Безусловно, кто-то услышал его отчаянные молитвы и поставил ее здесь, чтобы он мог выйти.
Он встал и медленно двинулся через комнату, потом схватился за перекладины лестницы и посмотрел наверх. Там было светло — и казалось, что это был дневной свет. После всего, через что ему пришлось пройти, — может ли такое быть?
Комната наверху была еще одной кладовой. В ней тоже были люк и стремянка, но в верхней части стены оказалось маленькое узкое оконце, через которое Саймон мог видеть серое небо.
Небо!
Он думал, что выплакал уже все слезы, но, глядя на прямоугольник облаков, начал рыдать от облегчения, как потерянный ребенок, нашедший наконец родителей. Он рухнул на колени и вознес благодарственную молитву. Ему вернули мир. Нет, это неправда. Он снова нашел мир.
Отдохнув немного, он влез по стремянке. Наверху была маленькая комната, полная инструментов каменщиков и банок с красками. Здесь была обыкновенная дверь и беленые известью стены. Саймон пришел в восторг. Да здравствует обыкновенность! Он осторожно открыл дверь, внезапно вспомнив, что теперь он в доме, где живут люди, и, как бы сильно ему ни хотелось увидеть чье-нибудь лицо и услышать настоящий голос, следует быть очень осторожным.
За дверью находился огромный зал с полом из полированного камня, освещенный только маленькими высокими окнами. Стены были завешаны тяжелыми гобеленами. Справа от него уходила вверх широкая лестница. Слева несколько ступенек вели к каменной площадке и закрытой двери. Саймон огляделся и прислушался, по, похоже, никого, кроме него, поблизости не было. Он вошел.
Несмотря на то что большой зал находился в непосредственной близости от кладовки с краской и штукатуркой, он не очень-то выиграл от этого: бледные пятна плесени покрывали гобелены, воздух был густым от сырости, пахло запустением.
Потрясение от яркого дневного света и счастья, что он выбрался из этих глубин, было таким сильным, что Саймон долго не мог сообразить, что оказался в месте, которое он прекрасно знал. Что-то в форме или расположении окон или смутно различимые детали одного из полинявших гобеленов внезапно освежили его память.
Башня Зеленого ангела. Узнавание как сон охватило его. Знакомое стало чужим. Чужое — знакомым.
Я в холле Башни Зеленого ангела!
Вслед за этим открытием последовало другое, гораздо менее приятное.
Я в Хейхолте. В замке Верховного короля. С Элнасом и его солдатами. И Прейратсом.
Он отступил назад в темный угол, как будто в любой момент гвардейцы могли ворваться в зал и схватить его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159
Небо над Хейхолтом посветлело, как будто солнце вышло из-за тучи. Саймон прищурился. Может быть, это не весна, а разгар лета?
Башни Хейхолта расплылись, но свет остался.
Свет!
Это было слабое рассеянное сияние, не ярче света луны, пробивающегося сквозь туман — и Саймон мог видеть смутные очертания ступеньки перед ним. На ней вырисовывалась его грязная, корявая рука. Он видел!
Он огляделся, пытаясь определить источник света. Насколько он понимал, ступени все еще вились вверх. Свет, слабый, как болотный огонек, тоже шел сверху.
Он встал на ноги и некоторое время покачивался — кружилась голова, — потом снова пошел вверх, теперь уже на ногах. Сперва это казалось странным, и ему то и дело приходилось хвататься за стену, но вскоре он снова почувствовал себя человеком. Каждый шаг, дававшийся ему с трудом, казалось, приближал его к свету. Каждый всплеск боли в поврежденной лодыжке вел его к… чему? К свободе, он надеялся.
Ступени, казавшиеся бесконечными во время вспышки света, внезапно закончились широкой площадкой. Пролет был перекрыт грубым кирпичом, как будто кто-то пытался закрыть лестницу, как горлышко бутылки. Свет сочился откуда-то сбоку. Саймон заковылял туда, скрючившись, чтобы не стукнуться головой, и нашел место, где кирпичи обвалились, образовав щель, в которую вполне мог протиснуться человек. Он подпрыгнул, но ему едва удалось коснуться грубого кирпича, окаймлявшего отверстие; если там и был уступ, Саймон не мог достать его. Он прыгнул еще раз, но безрезультатно.
Саймон смотрел вверх, на отверстие. Тяжелая обреченная усталость навалилась на него. Он рухнул на площадку и сидел некоторое время, обхватив голову руками. Залезть так высоко!
Он прикончил свой хлеб и взвесил на руке остаток луковицы, решая, стоит ли съесть и ее, потом положил обратно в карман. Сдаваться было рано. Немного подумав, он подполз к груде свалившихся с потолка кирпичей и стал класть их один на другой, стараясь, чтобы получилось устойчивое сооружение. Сложив кирпичи высокой надежной грудой, он залез на нее. Теперь его руки глубоко заходили в щель, но все еще не могли нащупать ничего, за что можно было бы ухватиться. Он напрягся и прыгнул. Его пальцы скользнули по уступу в верхней части отверстия, потом разжались, и он упал с кирпичей, подвернув больную лодыжку. Прикусив губу, чтобы не стонать, он снова уложил кирпичи, залез на них и прыгнул еще раз.
На сей раз он был готов. Он ухватился за уступ и повис, морщась от боли. Глубока вздохнув, он начал подтягиваться. Все его тело дрожало от напряжения. Выше, выше, еще немного…
Его продвижение вверх было медленным и мучительным, но в конце концов он подтянулся достаточно, чтобы, выбросив вперед руку, ухватиться за новый выступ. Не обращая внимания на боль и упираясь спиной в камень, Саймон сделал еще одно, последнее усилие и оказался наверху, в безопасности.
Он долго лежал, со свистом всасывая воздух и пытаясь не думать о том, как болят руки я плечи. Он перевернулся на спину и уставился на новый каменный потолок — немного выше, чем предыдущий. Слезы струились по его щекам. Неужели это будет только еще одной новей пыткой? Неужели он будет вынужден вечно протаскивать свое измученное тело сквозь дыры? Неужели он проклят?
Саймон вытащил из штанов мокрую рубашку и выжал ее, уронив в рот несколько жалких капель. Потом сел и огляделся. Глаза его расширились; сердце готово было выскочить из груди.
Он сидел на полу, очевидно в кладовой, Она была сделана людьми и полна человеческими вещами, хотя в нее, похоже, давно никто не заглядывал. В одном углу стояло тележное колесо без двух спиц. У другой стены были бочки, а подле них навалены мешки, бугристые от загадочного содержимого. Некоторое время Саймон мог думать только о том, что здесь, возможно, есть еда. Потом он увидел стремянку у противоположной стены и понял, откуда идет свет.
Верхняя часть стремянки уходила в открытый люк в потолке — квадрат яркого света. Саймон смотрел на это, разинув рот. Безусловно, кто-то услышал его отчаянные молитвы и поставил ее здесь, чтобы он мог выйти.
Он встал и медленно двинулся через комнату, потом схватился за перекладины лестницы и посмотрел наверх. Там было светло — и казалось, что это был дневной свет. После всего, через что ему пришлось пройти, — может ли такое быть?
Комната наверху была еще одной кладовой. В ней тоже были люк и стремянка, но в верхней части стены оказалось маленькое узкое оконце, через которое Саймон мог видеть серое небо.
Небо!
Он думал, что выплакал уже все слезы, но, глядя на прямоугольник облаков, начал рыдать от облегчения, как потерянный ребенок, нашедший наконец родителей. Он рухнул на колени и вознес благодарственную молитву. Ему вернули мир. Нет, это неправда. Он снова нашел мир.
Отдохнув немного, он влез по стремянке. Наверху была маленькая комната, полная инструментов каменщиков и банок с красками. Здесь была обыкновенная дверь и беленые известью стены. Саймон пришел в восторг. Да здравствует обыкновенность! Он осторожно открыл дверь, внезапно вспомнив, что теперь он в доме, где живут люди, и, как бы сильно ему ни хотелось увидеть чье-нибудь лицо и услышать настоящий голос, следует быть очень осторожным.
За дверью находился огромный зал с полом из полированного камня, освещенный только маленькими высокими окнами. Стены были завешаны тяжелыми гобеленами. Справа от него уходила вверх широкая лестница. Слева несколько ступенек вели к каменной площадке и закрытой двери. Саймон огляделся и прислушался, по, похоже, никого, кроме него, поблизости не было. Он вошел.
Несмотря на то что большой зал находился в непосредственной близости от кладовки с краской и штукатуркой, он не очень-то выиграл от этого: бледные пятна плесени покрывали гобелены, воздух был густым от сырости, пахло запустением.
Потрясение от яркого дневного света и счастья, что он выбрался из этих глубин, было таким сильным, что Саймон долго не мог сообразить, что оказался в месте, которое он прекрасно знал. Что-то в форме или расположении окон или смутно различимые детали одного из полинявших гобеленов внезапно освежили его память.
Башня Зеленого ангела. Узнавание как сон охватило его. Знакомое стало чужим. Чужое — знакомым.
Я в холле Башни Зеленого ангела!
Вслед за этим открытием последовало другое, гораздо менее приятное.
Я в Хейхолте. В замке Верховного короля. С Элнасом и его солдатами. И Прейратсом.
Он отступил назад в темный угол, как будто в любой момент гвардейцы могли ворваться в зал и схватить его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159