- Дело совершенно не в этом. Всё можно обтесать, отшлифовать... когда есть камень, с которым можно работать. Камень, извините, а не папье-маше с акварелью. Не вижу, не чувствую. То, что у вас, я уже видел, читал и слышал. Видел в кино, читал в толстых журналах, слышал по радио... Причём, в основной массе, когда-то давно, в семидесятых. Слова поменяли, а по сути ничего не изменилось. У вас у самого нет такого ощущения?
Такое ощущение у Телегина было. Мало того, он давно уже знал причину творческой беспомощности. Беда заключалась в редком природном даре абсолютной памяти. Раз что-то прочитавши или услышавши, он мог безошибочно воспроизвести это и через десять и через двадцать и даже многое через сорок лет. Когда вместе с дачей сгорел лептоп с единственным экземпляром "Олигарха", он без малейших затруднений набил его заново, слово в слово, все полторы тысячи страниц. Уникальная способность помогала ему в рутинной работе, но не давала возможности для творчества. В голову лезли только готовые штампы - когда-то увиденные или услышанные слова, фразы, ощущения, сюжеты... Редактор правильно понял: всё написанное было невольной компиляцией когда-либо увиденного, услышанного или прочитанного.
- Но ведь покупают не за оригинальность стиля, а за пистолет и красавицу на обложке, - попытался защититься Телегин. - Вы лучше меня знаете, что за литература становится у нас бестселлером. Разве мой "Законник" хуже какого-нибудь "Антикиллера"?
- Нет, не хуже. Но вы не хотите писать серию милицейских или дамских романов для электричек. Вы хотите обрушить на читателя современный "Тихий Дон", а по сути пытаетесь навязать ему еду, которую он съел позавчера. Вы можете до бесконечности менять слова, имена, должности, антураж... Но вы не избавите читателя от ощущения затхлости пыльного журнала. Извините за прямоту и примите мой добрый совет: бросьте это дело. У вас замечательная работа; именно в газете ценится то, что мешает вам в творчестве консерватизм и лёгкий налёт... - редактор пошевелил пальцами.
- Плесени?
- В хорошем смысле, как на куске сыра. Честное слово, я люблю читать вашу телевизионную критику - смешно и уютно, как в домашних тапочках.
- Благодарю вас.
Телегин поднялся, взял папку, запихал её в рюкзак. Редактор тоже встал и проводил его до двери.
- Просто бизнес, ничего личного, - пошутил он, подмигнул и сделал указательным пальцем "пиф-паф".
Телегин пожал палец и вышел.
* * *
Снова в метро, теперь на "Гостиный двор", пешочком до Лениздата. Нинка-Как-Картинка уже двадцать лет смотрит на него с одинаковым выражением. Читается приблизительно так: "Ничего не хочешь мне сказать?" По существу вопроса сказать нечего.
- Кто-нибудь звонил?
- Да, вам звонили.
Если на "вы", дело плохо.
- Женщина?
Звонят беспрерывно, но вопрос "кто-нибудь звонил?" Ниночка понимает прекрасно.
- Звонила Колтакова, по поводу аккредитации... и Кира Владимировна.
- Ага!
- Что передать Колтаковой?
- Что хочешь. Часик не беспокой, прошу как друга.
Телегин захлопнул за собой дверь в кабинет и разделся. Сегодня двадцать пятое февраля, день рождения Киры Берёзкиной. Сорок четыре! После очередного развода выглядит максимум на тридцать два. Она всё ещё фотомодель, и нет такого мужчины, который бы с первого взгляда не испытал к ней отчётливого физического притяжения. У них был мимолётный роман в далёком прошлом. Так, пара неотчётливых постельных сцен во время туристической поездки. Гусеву повезло больше: он жил с красоткой на даче целую неделю, пока второй муж находился в больнице по поводу аппендицита. Есть подозрение, которое неприятно, что они тайно встречаются...
К чёрту, Телегин это я. Когда мне стыдно или когда придётся записывать вымышленные эпизоды, повествование будет вестись от третьего лица.
2
Огромный ресторан "Сталин" находится в здании бывшего кинотеатра "Ленинград" у Таврического сада. Большой зал стилизован, понятное дело, под сталинский ампир. Золото, хрусталь, тёмно-вишнёвая плюшевая драпировка, колонны, лепнина, роспись на потолке, люстра, фонтан, чучело медведя... Метрдотель похож на Леонида Ильича Брежнева. На здешнюю сцену выходили Иосиф Кобзон и Алла Пугачёва. Мужчины в "ролексах", дамы в бриллиантах. Здесь невольно начинаешь волноваться, хочется поскорее выпить первую рюмку.
Столик служебный, для своих не так дорого, тем более в складчину. Блюда и приборы - из иллюстраций к книге "Образцовая кулинария" 1953 года выпуска. Снимки делались на кремлёвских банкетах. Дичь перьях. Постаменты крутонов, пышные папильотки. Посуда массивная, начищенная, из мельхиора. Каждая вилка застрахована.
Пианист Дима Гусев работает в штатном оркестре. Он здесь как у себя дома. Уже сидит за накрытым для нас столом, делает себе бутербродик с икрой. По натуре он немного вспыльчив и немного суетлив. Бог дал ему абсолютный музыкальный слух и способности виртуозного пианиста. Двадцать лет назад, в начале восьмидесятых, он играл на клавишах в "Аквариуме" и ещё каких-то других группах ленинградского рок-подполья. Гусев, безусловно, талантливый музыкант, но, как бы это сказать помягче, разгильдяй. Поэтому уже лет десять работает в ресторане.
- Выпьешь? - говорит Гусев вместо "здравствуй".
- Нет.
- Вот ещё новости!
- Не ел, не спал. Переволновался. Быстро закосею.
- Горишь на работе?
- Нет, другое. Теперь свободен. Кого ждём? Берёзкину и Енукидзе?
- Енукидзе?..
- По телефону ты сказал, что она пригласила четвёртого мужа.
- Енукидзе - третий. Разве я сказал "третий"?
- Тогда... Зюскевич?
- Я так и сказал.
- С чего вдруг?
- Ему светит Нобелевская премия.
- Понятно. В который раз? Кстати! Откуда ты знаешь?
- Ну... мы с Кирой случайно... Виделись. Пару раз, на той неделе. Сама позвонила. У женщин такое бывает.
Я ощутил ревность, которой никогда не испытывал по отношению к законным мужьям Берёзкиной.
- Скотина.
- Да ладно, они сами не знают, чего хотят. Тебе налить?
- Давай. Водки.
Берёзкина, Гусев и я - одноклассники, все трое 1960-го года рождения. Это великая тайна. Сколько лет Берёзкиной, кроме нас, знают только её бывшие мужья. Миня Зюскевич - последний и самый молодой из мужей, ему только что стукнуло тридцать три. Он типичный "ботаник", человек науки. В 1994-м Кира почему-то вышла за него замуж. Возможно, она интуитивно поняла, что он гений. Возможно, рассчитывала на Нобелевскую премию. Но пять лет ожидания не принесли ни славы, ни денег, ни даже большого женского удовлетворения. А годы летели мимо как столбы за окном вагона. Развод был мирный и цивилизованный. Не считая того, что Миня ползал по паркету и пытался целовать ей ноги.
- Добрый вечер.
Мы с Гусевым поднялись и протянули руки. Зюскевич выглядывал из-за букета цветов. Бабочка в горох сбилась на бок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60