.. в пятнадцать.
- А кем ты хотел быть? В смысле профессии?
- Это... продавать мороженое. Нет, тогда уже космонавтом, то есть, моряком загранплаванья. Чтобы привозить жевачку и джинсы.
- Стало быть, в четырнадцать ты ещё был здоров.
- Так.
- Что мы делаем, - Зюскевич вынул ручку, попытался что-то смело изобразить на салфетке, но сразу порвал бумагу. - Короче. Засылаем тебя машиной времени туда. И ты - не читаешь.
- Что?..
- Не читаешь книг. Тебе четырнадцать лет. Максимум - листаешь порножурналы. Активно занимаешься онанизмом и каким-нибудь лёгким спортом на свежем воздухе. Чтобы не сублимировалось. Чтобы вообще не было потугов к творчеству. Не напрягаешься с учёбой в школе. Поступаешь в мореходку или идёшь на завод фрезеровщиком.
- Отличная идея. Я согласен.
Мы встали и обменялись рукопожатием.
4
Оркестр сделал паузу, появились Гусев и Берёзкина. В движениях Гусева и на его физиономии появилась важность - признак того, что он добрал до своей средней дозы. Кира раскраснелась и вспотела. Она не теряет надежды встретить своего Билла Гейтса и танцует со всеми незнакомыми мужчинами. Мы трое за столом в неё влюблены. Гусев совсем немного, шутя, физиологически; я - почти платонически, по-рыцарски, без притязаний. Зюскевич готов отдать жизнь.
- Что случилось? - поинтересовалась Берёзкина, имея в виду рукопожатие.
- Я завязал...
- Что!
- Не пить. Это... с этим, с литературой, графоманией.
Кира смотрела на меня и соображала. Группу поддержки представлял Зюскевич, и она решила не напрягаться.
- Бедняжка. У тебя в жизни останется одна работа. Нужно подобрать тебе какое-нибудь хобби. Какой-нибудь лёгкий спорт на свежем воздухе... Да-да, как раз сегодня я слышала по радио: городошный клуб где-то в ЦПКиО. Такие бодрые пожилые дядечки в пуловерах, слегка подшофе.
- Я ещё не пожилой.
- Тогда - всё впереди! У тебя есть какая-нибудь большая мечта? А, Телегин?
- Есть. Есть мечта. Слишком большая.
- Насколько большая?
- Для начала пятьдесят... лучше семьдесят тысяч.
- Выбраться из коммуналки?
- Какая же это мечта. Тьфу.
- Тогда что? Новенький педальный автомобильчик?
- Детский лепет.
- Так что же?
- Газету.
- Ага!
- Свою.
- Свою газету! - обрадовался Зюскевич.
- У газеты должен быть олигарх... - сказал Гусев. - То есть, наоборот.
- Не такую! - замахал я пальцем перед его носом. - Телепрограммку. Хорошую. Нового типа.
Кира притянула к себе мою голову и звучно поцеловала её в губы.
- Умница. Я бы тебе дала, честное слово.
- А сколько есть? - спросил Гусев.
- Ничего нет. Я живу на проценты.
- А в агентстве сколько платят? - настаивал Гусев.
То время, когда Берёзкина действительно могла быть супермоделью мирового класса, пришлось на 80-е. Теперь она снималась для раздела женщин бальзаковского возраста. В 90-х она могла бы сделать карьеру, иметь своё агентство стать богатой, властной и самостоятельной. Но она поленилась и в очередной раз поставила на удачное замужество.
Заиграл оркестр, Гусев опрометью бросился на сцену.
Официант принёс бутылку дорогого вина и, наклонившись, что-то нашептал Берёзкиной. Она оглянулась. В другом конце зала приподнял ладонь мужчина лет пятидесяти. Даже с этого расстояния было видно, что рука у него сильно волосатая, а часы золотые.
- Ого... - произнесла Кира, сделавшись серьёзной. - Вот это встреча...
- Ты его знаешь? - спросил я Зюскевича.
Тот отрицательно помотал головой.
Мужчина оскалился улыбкой, поднялся и приблизился. Он оказался широкоплечим и приземистым, с необычайно длинными, большими и, по-видимому, сильными руками. Всё на нём было очень дорогое. Кира подала ему руку, и они вышли на медленный танец. Дама оказалась едва ли не на голову выше своего кавалера.
Мы долго и уныло смотрели. Официант принёс винные фужеры и откупорил подаренную бутылку, мы выпили.
- Как она может танцевать с этим орангутангом, - злобно проговорил Зюскевич.
- Расслабься, она ему не рада. Беда в том, что женщины покупаются и продаются. Проститутки делают это явно, остальные хитро.
- А что если я сам хочу её купить. Я смогу перебить любую цену. Пусть только подождёт.
- Она больше не будет ждать.
- Чего она хочет?
- Ей нужны серьёзные отношения с каким-нибудь серьёзным типом.
- Я на пороге открытия, которое всё перевернёт.
- Я тоже, - сказал я и хлопнул шампанским, извлечённым из "серебряного" ведёрка, лёд в котором давно растаял. - Знаешь, сколько ей лет?
- Конечно. Я ей муж. Бывший...
- А сколько тебе?
- Я тоже могу постареть.
- Скажи уж лучше - повзрослеть.
- Я могу.
- Пластическая операция?
- Нет. Естественным образом. Постарею и вернусь в тот же миг.
- Пока будешь стареть, поумнеешь.
- Нет.
- Дело даже не в этом. Ей нужен другой тип мужчины.
- Я могу предложить ей большее, - упрямо твердил Зюскевич.
- Если у тебя есть машина времени, - приблизился я к нему и понизил голос, - она твоя. Будет просить, плакать и унижаться.
- Ты думакшь?.. Но она и так молодая. Она выглядит на двадцать восемь.
- Знаешь, как говорят у них в модельном бизнесе? Если женщина выглядит на двадцать, поставьте рядом с ней двадцатилетнюю.
- Ерунда, они там все как пауки в банке...
В перерыве пришёл Гусев, а Берёзкина подсела к орангутангу в другой конец зала. Мы не имели понятия, кто он, но мы его ненавидели.
Потом она приблизилась и сказала ледяным тоном:
- Мальчики, держитесь за стулья. Обстоятельства резко изменились. Сейчас я уйду. И никаких истерик!
Мне показалось, это слишком. Она могла поступить так со мной и с Гусевым. Но не с Зюскевичем, которого обнадёжила и которого, возможно, по своей женской глупости, недооценивает.
- Это твой самый подлый и глупый поступок с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, - мстительно сказал я.
- Что?..
Я отвернулся.
Кира сверкнула глазами на Зюскевича, но он тоже отвернулся.
Через пару минут нам принесли записку из гардероба:
Продолжайте без меня, расходы оплачены.
Орангутанг оплатил все наши мыслимые расходы и чаевые.
В следующем перерыве Гусев сходил к метрдотелю и всё разнюхал. Похитителем оказался всемирно известный доктор Борг. Пластический хирург, генетик и что-то ещё и ещё - зловещий карл с тянущейся за ним бородой из званий, степеней и заслуг перед отечеством. Я не удивился, потому что злодеям, по законам кино, положено быть пластическими хирургами. Патологоанатомы, к примеру, все как один душки и симпатяги.
- Странная фамилия. Борг.
- Лев Гургенович... Грузин?
- Не то, - сказал я. - У него нет национальности.Он просто "гроб".
- Что?
- "Гроб" - перевернули.
- Кто перевернул? - всё ещё не понимал Гусев.
- Кто это пишет. Эту книгу.
- Книгу судеб?
- Угу.
Зюскевич тем временем окончательно расклеился и заплакал.
- Перестань, - сказал я, разозлённый на Берёзкину и проливая водку мимо рюмок, - не такая она красавица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
- А кем ты хотел быть? В смысле профессии?
- Это... продавать мороженое. Нет, тогда уже космонавтом, то есть, моряком загранплаванья. Чтобы привозить жевачку и джинсы.
- Стало быть, в четырнадцать ты ещё был здоров.
- Так.
- Что мы делаем, - Зюскевич вынул ручку, попытался что-то смело изобразить на салфетке, но сразу порвал бумагу. - Короче. Засылаем тебя машиной времени туда. И ты - не читаешь.
- Что?..
- Не читаешь книг. Тебе четырнадцать лет. Максимум - листаешь порножурналы. Активно занимаешься онанизмом и каким-нибудь лёгким спортом на свежем воздухе. Чтобы не сублимировалось. Чтобы вообще не было потугов к творчеству. Не напрягаешься с учёбой в школе. Поступаешь в мореходку или идёшь на завод фрезеровщиком.
- Отличная идея. Я согласен.
Мы встали и обменялись рукопожатием.
4
Оркестр сделал паузу, появились Гусев и Берёзкина. В движениях Гусева и на его физиономии появилась важность - признак того, что он добрал до своей средней дозы. Кира раскраснелась и вспотела. Она не теряет надежды встретить своего Билла Гейтса и танцует со всеми незнакомыми мужчинами. Мы трое за столом в неё влюблены. Гусев совсем немного, шутя, физиологически; я - почти платонически, по-рыцарски, без притязаний. Зюскевич готов отдать жизнь.
- Что случилось? - поинтересовалась Берёзкина, имея в виду рукопожатие.
- Я завязал...
- Что!
- Не пить. Это... с этим, с литературой, графоманией.
Кира смотрела на меня и соображала. Группу поддержки представлял Зюскевич, и она решила не напрягаться.
- Бедняжка. У тебя в жизни останется одна работа. Нужно подобрать тебе какое-нибудь хобби. Какой-нибудь лёгкий спорт на свежем воздухе... Да-да, как раз сегодня я слышала по радио: городошный клуб где-то в ЦПКиО. Такие бодрые пожилые дядечки в пуловерах, слегка подшофе.
- Я ещё не пожилой.
- Тогда - всё впереди! У тебя есть какая-нибудь большая мечта? А, Телегин?
- Есть. Есть мечта. Слишком большая.
- Насколько большая?
- Для начала пятьдесят... лучше семьдесят тысяч.
- Выбраться из коммуналки?
- Какая же это мечта. Тьфу.
- Тогда что? Новенький педальный автомобильчик?
- Детский лепет.
- Так что же?
- Газету.
- Ага!
- Свою.
- Свою газету! - обрадовался Зюскевич.
- У газеты должен быть олигарх... - сказал Гусев. - То есть, наоборот.
- Не такую! - замахал я пальцем перед его носом. - Телепрограммку. Хорошую. Нового типа.
Кира притянула к себе мою голову и звучно поцеловала её в губы.
- Умница. Я бы тебе дала, честное слово.
- А сколько есть? - спросил Гусев.
- Ничего нет. Я живу на проценты.
- А в агентстве сколько платят? - настаивал Гусев.
То время, когда Берёзкина действительно могла быть супермоделью мирового класса, пришлось на 80-е. Теперь она снималась для раздела женщин бальзаковского возраста. В 90-х она могла бы сделать карьеру, иметь своё агентство стать богатой, властной и самостоятельной. Но она поленилась и в очередной раз поставила на удачное замужество.
Заиграл оркестр, Гусев опрометью бросился на сцену.
Официант принёс бутылку дорогого вина и, наклонившись, что-то нашептал Берёзкиной. Она оглянулась. В другом конце зала приподнял ладонь мужчина лет пятидесяти. Даже с этого расстояния было видно, что рука у него сильно волосатая, а часы золотые.
- Ого... - произнесла Кира, сделавшись серьёзной. - Вот это встреча...
- Ты его знаешь? - спросил я Зюскевича.
Тот отрицательно помотал головой.
Мужчина оскалился улыбкой, поднялся и приблизился. Он оказался широкоплечим и приземистым, с необычайно длинными, большими и, по-видимому, сильными руками. Всё на нём было очень дорогое. Кира подала ему руку, и они вышли на медленный танец. Дама оказалась едва ли не на голову выше своего кавалера.
Мы долго и уныло смотрели. Официант принёс винные фужеры и откупорил подаренную бутылку, мы выпили.
- Как она может танцевать с этим орангутангом, - злобно проговорил Зюскевич.
- Расслабься, она ему не рада. Беда в том, что женщины покупаются и продаются. Проститутки делают это явно, остальные хитро.
- А что если я сам хочу её купить. Я смогу перебить любую цену. Пусть только подождёт.
- Она больше не будет ждать.
- Чего она хочет?
- Ей нужны серьёзные отношения с каким-нибудь серьёзным типом.
- Я на пороге открытия, которое всё перевернёт.
- Я тоже, - сказал я и хлопнул шампанским, извлечённым из "серебряного" ведёрка, лёд в котором давно растаял. - Знаешь, сколько ей лет?
- Конечно. Я ей муж. Бывший...
- А сколько тебе?
- Я тоже могу постареть.
- Скажи уж лучше - повзрослеть.
- Я могу.
- Пластическая операция?
- Нет. Естественным образом. Постарею и вернусь в тот же миг.
- Пока будешь стареть, поумнеешь.
- Нет.
- Дело даже не в этом. Ей нужен другой тип мужчины.
- Я могу предложить ей большее, - упрямо твердил Зюскевич.
- Если у тебя есть машина времени, - приблизился я к нему и понизил голос, - она твоя. Будет просить, плакать и унижаться.
- Ты думакшь?.. Но она и так молодая. Она выглядит на двадцать восемь.
- Знаешь, как говорят у них в модельном бизнесе? Если женщина выглядит на двадцать, поставьте рядом с ней двадцатилетнюю.
- Ерунда, они там все как пауки в банке...
В перерыве пришёл Гусев, а Берёзкина подсела к орангутангу в другой конец зала. Мы не имели понятия, кто он, но мы его ненавидели.
Потом она приблизилась и сказала ледяным тоном:
- Мальчики, держитесь за стулья. Обстоятельства резко изменились. Сейчас я уйду. И никаких истерик!
Мне показалось, это слишком. Она могла поступить так со мной и с Гусевым. Но не с Зюскевичем, которого обнадёжила и которого, возможно, по своей женской глупости, недооценивает.
- Это твой самый подлый и глупый поступок с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, - мстительно сказал я.
- Что?..
Я отвернулся.
Кира сверкнула глазами на Зюскевича, но он тоже отвернулся.
Через пару минут нам принесли записку из гардероба:
Продолжайте без меня, расходы оплачены.
Орангутанг оплатил все наши мыслимые расходы и чаевые.
В следующем перерыве Гусев сходил к метрдотелю и всё разнюхал. Похитителем оказался всемирно известный доктор Борг. Пластический хирург, генетик и что-то ещё и ещё - зловещий карл с тянущейся за ним бородой из званий, степеней и заслуг перед отечеством. Я не удивился, потому что злодеям, по законам кино, положено быть пластическими хирургами. Патологоанатомы, к примеру, все как один душки и симпатяги.
- Странная фамилия. Борг.
- Лев Гургенович... Грузин?
- Не то, - сказал я. - У него нет национальности.Он просто "гроб".
- Что?
- "Гроб" - перевернули.
- Кто перевернул? - всё ещё не понимал Гусев.
- Кто это пишет. Эту книгу.
- Книгу судеб?
- Угу.
Зюскевич тем временем окончательно расклеился и заплакал.
- Перестань, - сказал я, разозлённый на Берёзкину и проливая водку мимо рюмок, - не такая она красавица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60