Надо как-нибудь побыстрей. Живенько, живенько!
И они, выбиваясь из сил, стали ходить вдоль разлива, надеясь найти хоть какую-нибудь лазейку. Но лазейки не было. Они сделали, наверное, туда и обратно вдоль разлившейся воды километров пятнадцать. Они ходили таким образом больше половины ночи и совсем выбились из сил.
Матрена Терентьевна все время бормотала:
- Деточки, деточки... - И слезы катились по ее сразу похудевшему, измученному лицу.
Наконец они присели на край обвалившегося степного колодца с каменной колодкой для водопоя и сидели молча, не зная, что же теперь делать. Первой очнулась Валентина. Она вскочила, взяла за плечи мать и стала ее трясти своими тонкими, но сильными руками:
- Мама, я вас очень прошу, успокойтесь. Возьмите себя в руки. Довольно сидеть! Идем дальше.
- Куда же мы пойдем, Валентина, когда всюду вода? - упавшим голосом сказала Матрена Терентьевна. - И обрати внимание на Петечку: он уже насилу идет.
- Можешь идти дальше? - строго спросила Валентина.
- Могу, - сказал Петя, стараясь не выдать боли, которую причиняла ему натертая пятка.
Валентина подошла к мальчику вплотную, положила ему руки на плечи и заглянула в глаза. Он видел близко от себя ее лицо, нежно и в то же время как-то угнетающе печально освещенное слабым светом догорающих вдалеке пожаров. Он увидел совсем близко от своих глаз ее светящиеся прозрачные глаза, полные такого участия и такой требовательной, настойчивой любви, что ему и вправду показалось, что он совсем не устал и может подняться на ноги и идти дальше, идти сколько угодно, лишь бы рядом с ним шла эта девочка с ее маленьким, сильно сжатым ртом и решительно сдвинутыми бровями.
- Тебе больно? - спросила она.
Петя отрицательно качнул головой. Но она тотчас поняла, что он говорит неправду.
- Тебе больно, - сказала она утвердительно и, подумав, прибавила: - Но что же делать? Потерпи. Надо идти.
- Я пойду, - сказал Петя.
Он встал. Но в это время Матрена Терентьевна крикнула:
- Тише!.. Слушайте!
Они прислушались. В степи раздавался шум моторов. Он доносился из разных мест степи, то усиливаясь, то совсем пропадая, в зависимости от порывов ветра, который дул неровно, путано, то падая, то крепчая. Несомненно, это был шум моторов. Но это не были моторы автомобилей или самолетов. Это были тяжело стрекочущие моторы, от злого гула которых, казалось, трясло, лихорадило окаменевшую черную землю.
- Танки, - чуть слышно сказала Валентина.
- Чьи танки? - еще тише спросил Петя, чувствуя острый, ледяной холод, в который вдруг окунулось его сердце.
- Ихние, - проговорила Валентина.
Матрена и Петя увидели в разных местах степи светящиеся фары машин. Они передвигались попарно, то вспыхивая, то потухая в складках местности. Они дымились, как волчьи глаза. Окруженные этой волчьей стаей, женщина и дети молчали, затаив дыхание и чувствуя приближение непоправимой беды. Они были так поглощены ужасом приближения этих дымящихся, как плошки, фосфорических фар, что сначала даже не заметили опасности, которая была гораздо ближе, почти рядом. Они вдруг сразу, одновременно заметили четыре темные фигуры, которые, согнувшись, с автоматами в руках, шли прямо на них.
Глубокие, особенно вырезанные, не наши, стальные каски красновато отсвечивали против зарева догорающих пожаров. Несомненно, это была вражеская разведка, предшествующая танкам. Солдаты шли один за другим, уступом. Они иногда ложились. Тогда Петя отчетливо слышал их напряженное дыхание, сопение. Потом они утомленно поднимались и продолжали осторожно идти вперед. Сначала Пете показалось, что солдаты двигаются прямо на них. Но это было неверно. Солдаты их не замечали. Они медленно один за другим прошли совсем близко мимо колодца, за которым притаились Петя, Валентина и Матрена Терентьевна. Они прошли так близко и так медленно, что Петя явственно услышал их запах - незнакомый запах какого-то рыбьего жира, вероятно ворвани, которым были смазаны их сапоги, и синтетической резины их маскировочных плащей.
Впервые Петя видел так близко от себя врагов, фашистов. Было что-то невероятное, подавляющее в этой близости. Мальчик ясно понял, что находится в руках врагов. Стоило одному из этих солдат заметить их, как их судьба уже больше не принадлежала бы им. Эти чужие люди - враги, фашисты - могли сделать с ними что угодно. Могли их обругать, оскорбить, ударить, убить. Могли их заставить раздеться догола, лечь, встать, идти, не идти, поднять руки... В этом было столько унизительного, ужасного, что мальчик готов был броситься на землю лицом вниз, закрыть глаза, заткнуть пальцами уши, лишь бы ничего не видеть, не слышать, лишь бы скорее прошел этот невозможный, чудовищный сон, который, к несчастью, не был сном.
Однако солдаты не заметили их. Они скрылись во тьме, откуда некоторое время слышался грубый шорох их сапог и маскировочных халатов и неразборчивые звуки чужой, непонятной речи. Но едва мальчик пришел в себя после первого потрясения от встречи с врагами, как перед его глазами мелькнуло лицо умирающего матроса.
Хорошо, что солдаты не заметили Петю! Но ведь могут появиться другие, третьи... Теперь всюду будут неприятельские солдаты. В конце концов Петя непременно попадет к ним в руки. Его обыщут и найдут флаг... При этой мысли его лицо окаменело. Скорей, скорей! Пока не поздно, надо что-то сделать. Но что? Надо сейчас же спрятать флаг. Но куда?.. Мысль работала быстро, деятельно.
Петя сидел на земле, прижавшись к большим камням колодца. Это были бруски ракушечника - того самого ракушечника, из которого построен весь город. Колодец был старый, высохший, наполовину обвалившийся. Некоторые камни шатались. Мальчик сделал усилие и повернул один камень. Камень находился как раз на уровне земли. Образовалась щель. Петя сунул в нее руку и, обдирая ногти, вывернул другой камень.
- Что ты там делаешь? - шепотом спросила Валентина, притаившаяся с другой стороны колодца, рядом с матерью.
- Ничего, - сказал Петя, с лихорадочной поспешностью расстегиваясь и разматывая под рубахой флаг. Он быстро его размотал, свернул и засунул в щель.
- Надо идти, - сказала Валентина.
- Сейчас, - сказал Петя и сунул в щель комсомольский билет Лаврова.
С усилием повернув камни, он поставил их на прежнее место.
Над колодцем поднялись две темные фигуры - Валентины и Матрены Терентьевны - и, осторожно нагибаясь, пошли по степи, которая теперь, перед рассветом, казалась еще чернее.
- Ну, где ты там?
- Иду, иду!
Петя в последний раз проверил, прочно ли положены камни на флаг и комсомольский билет, и пошел следом за Валентиной и Матреной Терентьевной.
Зарево догорающих пожаров, которое до сих пор хотя и слабо, но все же довольно ясно освещало землю, теперь почти совсем погасло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
И они, выбиваясь из сил, стали ходить вдоль разлива, надеясь найти хоть какую-нибудь лазейку. Но лазейки не было. Они сделали, наверное, туда и обратно вдоль разлившейся воды километров пятнадцать. Они ходили таким образом больше половины ночи и совсем выбились из сил.
Матрена Терентьевна все время бормотала:
- Деточки, деточки... - И слезы катились по ее сразу похудевшему, измученному лицу.
Наконец они присели на край обвалившегося степного колодца с каменной колодкой для водопоя и сидели молча, не зная, что же теперь делать. Первой очнулась Валентина. Она вскочила, взяла за плечи мать и стала ее трясти своими тонкими, но сильными руками:
- Мама, я вас очень прошу, успокойтесь. Возьмите себя в руки. Довольно сидеть! Идем дальше.
- Куда же мы пойдем, Валентина, когда всюду вода? - упавшим голосом сказала Матрена Терентьевна. - И обрати внимание на Петечку: он уже насилу идет.
- Можешь идти дальше? - строго спросила Валентина.
- Могу, - сказал Петя, стараясь не выдать боли, которую причиняла ему натертая пятка.
Валентина подошла к мальчику вплотную, положила ему руки на плечи и заглянула в глаза. Он видел близко от себя ее лицо, нежно и в то же время как-то угнетающе печально освещенное слабым светом догорающих вдалеке пожаров. Он увидел совсем близко от своих глаз ее светящиеся прозрачные глаза, полные такого участия и такой требовательной, настойчивой любви, что ему и вправду показалось, что он совсем не устал и может подняться на ноги и идти дальше, идти сколько угодно, лишь бы рядом с ним шла эта девочка с ее маленьким, сильно сжатым ртом и решительно сдвинутыми бровями.
- Тебе больно? - спросила она.
Петя отрицательно качнул головой. Но она тотчас поняла, что он говорит неправду.
- Тебе больно, - сказала она утвердительно и, подумав, прибавила: - Но что же делать? Потерпи. Надо идти.
- Я пойду, - сказал Петя.
Он встал. Но в это время Матрена Терентьевна крикнула:
- Тише!.. Слушайте!
Они прислушались. В степи раздавался шум моторов. Он доносился из разных мест степи, то усиливаясь, то совсем пропадая, в зависимости от порывов ветра, который дул неровно, путано, то падая, то крепчая. Несомненно, это был шум моторов. Но это не были моторы автомобилей или самолетов. Это были тяжело стрекочущие моторы, от злого гула которых, казалось, трясло, лихорадило окаменевшую черную землю.
- Танки, - чуть слышно сказала Валентина.
- Чьи танки? - еще тише спросил Петя, чувствуя острый, ледяной холод, в который вдруг окунулось его сердце.
- Ихние, - проговорила Валентина.
Матрена и Петя увидели в разных местах степи светящиеся фары машин. Они передвигались попарно, то вспыхивая, то потухая в складках местности. Они дымились, как волчьи глаза. Окруженные этой волчьей стаей, женщина и дети молчали, затаив дыхание и чувствуя приближение непоправимой беды. Они были так поглощены ужасом приближения этих дымящихся, как плошки, фосфорических фар, что сначала даже не заметили опасности, которая была гораздо ближе, почти рядом. Они вдруг сразу, одновременно заметили четыре темные фигуры, которые, согнувшись, с автоматами в руках, шли прямо на них.
Глубокие, особенно вырезанные, не наши, стальные каски красновато отсвечивали против зарева догорающих пожаров. Несомненно, это была вражеская разведка, предшествующая танкам. Солдаты шли один за другим, уступом. Они иногда ложились. Тогда Петя отчетливо слышал их напряженное дыхание, сопение. Потом они утомленно поднимались и продолжали осторожно идти вперед. Сначала Пете показалось, что солдаты двигаются прямо на них. Но это было неверно. Солдаты их не замечали. Они медленно один за другим прошли совсем близко мимо колодца, за которым притаились Петя, Валентина и Матрена Терентьевна. Они прошли так близко и так медленно, что Петя явственно услышал их запах - незнакомый запах какого-то рыбьего жира, вероятно ворвани, которым были смазаны их сапоги, и синтетической резины их маскировочных плащей.
Впервые Петя видел так близко от себя врагов, фашистов. Было что-то невероятное, подавляющее в этой близости. Мальчик ясно понял, что находится в руках врагов. Стоило одному из этих солдат заметить их, как их судьба уже больше не принадлежала бы им. Эти чужие люди - враги, фашисты - могли сделать с ними что угодно. Могли их обругать, оскорбить, ударить, убить. Могли их заставить раздеться догола, лечь, встать, идти, не идти, поднять руки... В этом было столько унизительного, ужасного, что мальчик готов был броситься на землю лицом вниз, закрыть глаза, заткнуть пальцами уши, лишь бы ничего не видеть, не слышать, лишь бы скорее прошел этот невозможный, чудовищный сон, который, к несчастью, не был сном.
Однако солдаты не заметили их. Они скрылись во тьме, откуда некоторое время слышался грубый шорох их сапог и маскировочных халатов и неразборчивые звуки чужой, непонятной речи. Но едва мальчик пришел в себя после первого потрясения от встречи с врагами, как перед его глазами мелькнуло лицо умирающего матроса.
Хорошо, что солдаты не заметили Петю! Но ведь могут появиться другие, третьи... Теперь всюду будут неприятельские солдаты. В конце концов Петя непременно попадет к ним в руки. Его обыщут и найдут флаг... При этой мысли его лицо окаменело. Скорей, скорей! Пока не поздно, надо что-то сделать. Но что? Надо сейчас же спрятать флаг. Но куда?.. Мысль работала быстро, деятельно.
Петя сидел на земле, прижавшись к большим камням колодца. Это были бруски ракушечника - того самого ракушечника, из которого построен весь город. Колодец был старый, высохший, наполовину обвалившийся. Некоторые камни шатались. Мальчик сделал усилие и повернул один камень. Камень находился как раз на уровне земли. Образовалась щель. Петя сунул в нее руку и, обдирая ногти, вывернул другой камень.
- Что ты там делаешь? - шепотом спросила Валентина, притаившаяся с другой стороны колодца, рядом с матерью.
- Ничего, - сказал Петя, с лихорадочной поспешностью расстегиваясь и разматывая под рубахой флаг. Он быстро его размотал, свернул и засунул в щель.
- Надо идти, - сказала Валентина.
- Сейчас, - сказал Петя и сунул в щель комсомольский билет Лаврова.
С усилием повернув камни, он поставил их на прежнее место.
Над колодцем поднялись две темные фигуры - Валентины и Матрены Терентьевны - и, осторожно нагибаясь, пошли по степи, которая теперь, перед рассветом, казалась еще чернее.
- Ну, где ты там?
- Иду, иду!
Петя в последний раз проверил, прочно ли положены камни на флаг и комсомольский билет, и пошел следом за Валентиной и Матреной Терентьевной.
Зарево догорающих пожаров, которое до сих пор хотя и слабо, но все же довольно ясно освещало землю, теперь почти совсем погасло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106