Покраснел! - Синие глаза Дружинина искрились веселым смехом. - Товарищи! громко сказал он. - Можете себе представить - это кавалер моей дочки.
- Я совершенно не понимаю, про что вы говорите! - забормотал Петя.
- Он не понимает! - подмигнул Дружинин Петру Васильевичу, сделав головой свое неуловимое, озорное движение. - Силен, брат, силен!
- А где сейчас Галочка? - преодолевая смущение, спросил Петя.
- Галину, брат, я отправил еще в первые месяцы войны на самолете обратно в Харьков, к бабушке, да по дороге их обстреляли "мессеры", и они сделали вынужденную посадку в Николаеве. Словом, она застряла в Николаеве, у дедушки. Думаю, не пропадет. Дедушка у нее боевой, я на него надеюсь.
Видно было, что он говорит меньше, чем знает. Но такова была его привычка.
- Так, говоришь, тебе здесь, в катакомбах, нравится? - круто меняя разговор, сказал он, хотя Петя ничего подобного не говорил. - Это хорошо, что тебе здесь нравится. Мне тоже нравится... А ты, брат, вырос за это время. Я тебя с трудом узнал. Крепкий мужик! Молодец! С работой справляешься? - сказал Дружинин уже совсем по-командирски.
- Так точно! - ответил Петя.
- Рад был с тобой опять встретиться. - Дружинин протянул ему свою большую, сильную руку. - Молодец! Старайся!
- Всегда готов! - сказал Петя и косо поднял над головой руку.
И ему стало радостно, потому что это были не просто слова, а все содержание его жизни.
Потом Петя показывал отцу кабинет дяди Гаврика, кухню, кладовку, библиотеку, стенную газету, закуток, где они с Валентиной чистили патроны. Мальчику доставляло громадное удовольствие знакомить отца с бойцами отряда Черноиваненко. То и дело он возбужденно говорил:
- Товарищ Синичкин-Железный, вы не знакомы с моим папой? Папа, познакомься, пожалуйста, с товарищем Синичкиным-Железным... Товарищ Синичкин-Железный, это мой отец, из отряда Дружинина... Пап, а пап, смотри, это наша девушка Валентина, тоже пионерка... Валентина, иди сюда! Это мой папа, из отряда Дружинина. Ты с ним не знакома? Познакомься... А это Серафим Иванович, заместитель по военной части. Он меня стрелять из нагана научил. А это мама Валентины, Матрена Терентьевна. Познакомьтесь!..
Весь охваченный счастьем и гордостью, Петя совсем забыл, что Матрена Терентьевна показывала ему маленькую старую фотографию и называла его папу "Петя".
- Товарищ Бачей, - сказала Матрена Терентьевна тонким голосом, - мне очень приятно. (Ей хотелось сказать: "Вы меня, наверное, не помните, я Мотя", но она не сказала этого.) Мне очень приятно. У вас такой чудесный мальчик! Мы его все очень полюбили. Такой чудеснейший ребенок, терпеливый... И я очень, очень рада...
Она не договорила и ушла помогать по хозяйству Раисе Львовне, которая на двух примусах вдохновенно готовила "парадный обед" в честь соединения отрядов, но не выдержала и скоро вернулась назад.
- Вы меня, наверное, не помните, - сказала она Петру Васильевичу.
- Позвольте-ка, позвольте... - пробормотал он вдруг, пораженный ее голосом.
В пещере было почти темно. Она взяла с камня коптилку и приблизила к своему лицу.
- Мотя? - нерешительно спросил Бачей.
- Не узнали?
Теперь он ее узнал.
- Мотя! - воскликнул он. - И ты здесь!
- А як же, - сказала она, смеясь сквозь слезы. - Где вы - там и я.
- Сколько лет, сколько зим!
- Много, Петя, много, - вздохнула она.
- Дай же на тебя посмотреть, дружок.
И пионер Петя, к крайнему своему удивлению, увидел, как его папа подошел к Матрене Терентьевне, обнял ее за плечи, и они поцеловались.
- Такие-то дела, Мотя. Как же ты поживаешь? Все время в Одессе?
- Да. А вы, Петя? Все время в Москве? Я слышала - у вас красавица жена... Хотя я про вашу жизнь знаю почти все от вашего мальчика. У вас есть еще две девочки? А у меня, кроме Валентины, еще двое хлопцев. Ну, они уже совсем взрослые. В армии. Воюют. И мой супруг тоже вместе с ними воюет. Вы моего Акима помните?
- Боже мой! Еще бы! Аким Перепелицкий! Старый боевой товарищ! Все такой же богатырь?
- И даже стал еще больше представительный! Усы как у Тараса Шевченко, с гордой улыбкой сказала Матрена Терентьевна. - Он у меня теперь командует кавалерийским полком... Если еще жив, - прибавила она, вытирая рукавом глаза. - А как ваша тетечка?
- Перед самой войной получил от нее письмо из Варшавы. Несчастная женщина!
- И не говори! Едва ли она там выживет... Ну, пока извините, всего не переговоришь. Еще будет время, если позволит обстановка. А пока я побежала... Я здесь вроде хозяйки-стряпухи.
И Матрена Терентьевна исчезла в одном из штреков, откуда тянуло горьким чадом подгорелого подсолнечного масла.
К Петру Васильевичу подошел Колесничук.
- Ну, представитель румыно-американской нефтяной компании, как дела? Нашла-таки ваша компания под Одессой высокооктановую нефть чи нет? - И Колесничук заливался детским смехом, чихая и кашляя от кухонного чада и вытирая рукавом слезы.
- Моя компания, как видишь, таки нашла кое-что под Одессой, в районе села Усатово, - говорил, посмеиваясь, Петр Васильевич. - А ты лучше расскажи, как ты знаменито коммерсовал в магазине "Жоржъ". Где ж твои усы? Эх ты, трассант несчастный! Тоже мне негоциант!.. Покажи свои бронзовые векселя!
- Пусть они сгорят, - мрачно говорил Колесничук.
- Нет, Жорочка, - не унимался Петр Васильевич, - дожил до седых волос, а до сих пор не знаешь, что такое вексельное право!
- Я знаю, но я забыл. Можешь представить - просто-таки забыл!
- Так не суйся в капиталисты.
- Я и не совался.
- Ой, совался!
- Отстань!
- Нет, ты совался, Жорочка, и вот печальные результаты.
- Это меня Гавриил Семенович подвел.
- С больной головы на здоровую?
- Ей-богу, он! Если бы не этот чертяка, разве бы я стал пачкаться?
- Оставь, Жорочка! Все ясно. Тебя одолела жадность. И ты на старости лет решил заделаться крупным магнатом капитализма. Тебе с детства не давали спать лавры братьев Пташниковых.
- Ну что ты меня мучишь, ей-богу! - плачущим голосом не сказал, а как-то тоскливо пропел Колесничук. - Что ты терзаешь мою душу?
Тем временем Дружинин, Черноиваненко, Стрельбицкий и Синичкин-Железный сидели на каменных тумбах перед каменным столом и выясняли отношения. Это был серьезный мужской разговор, лишенный сантиментов, суровый, без улыбок.
- У вас есть что-нибудь острое, какой-нибудь ножичек или лучше всего лезвие безопасной бритвы? - спросил Дружинин.
- Найдется.
Черноиваненко пошарил у себя на столе и придвинул Дружинину старое лезвие, служащее для затачивания карандашей. Дружинин, кряхтя, стал раздеваться. Он расстегнул пояс, снял кожаное пальто, задрал гимнастерку, вытащил из-под штанов подрубленный край голубой майки и стал осторожно его подпарывать. Он вытащил квадратик тончайшего шелка, на котором было напечатано служебное удостоверение на имя Дружинина, с голубой треугольной печатью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106