Его стал трясти озноб. Черноиваненко приложил руку к его костлявому лбу: он был как раскаленный.
Тогда Черноиваненко осторожно снял с него пояс со связкой гранат. Под ним оказался еще один пояс, неумело, но прочно сшитый из полотенца и надетый прямо на голое тело. Когда Черноиваненко распорол этот пояс, в нем оказались зашитыми восемнадцать партийных и комсомольских билетов и столько же подписанных обязательств, данных товарищами при вступлении в подпольную организацию. Кроме того, Черноиваненко вынул из пояса небольшую пачку немецких оккупационных марок, завернутых в бумажку с надписью "членские взносы", а также несколько оттисков грифа, который ставился на советские паспорта при их регистрации в румынской полиции. Когда же Раиса Львовна и Лидия Ивановна стали раздевать Синичкина-Железного, с тем чтобы вымыть его горячей водой и сменить на нем белье, обнаружилось, что он ранен револьверной пулей в грудь под правой ключицей. Слепая рана, неумело забинтованная полосой, оторванной от старой простыни, кое-как залитая йодом и заткнутая куском ватина, сильно гноилась и уже издавала дурной запах видимо, была получена несколько дней назад и Синичкин-Железный лечил ее сам.
Впоследствии выяснилось все, что произошло с Синичкиным-Железным: как он попал в облаву, был опознан, схвачен, бешено сопротивлялся, был ранен, потом выскочил на ходу из полицейского грузовика и четверо суток скрывался в городе, каждую ночь меняя квартиры, и как, наконец, чувствуя, что другого выхода нет, забрал на Пишоновской из печки все документы и ночью, поминутно теряя сознание, все-таки добрался до села Усатово и дал четыре красные и одну белую.
Нельзя было медлить. Черноиваненко побежал в красный уголок и, порывшись в ключах, открыл несгораемый шкаф. Там хранились в строгом порядке все райкомовские бумаги и ценности, разложенные по папкам, причем каждая папка имела специальный номер, а также личные дела всех подпольщиков, в том числе дело Пети Бачей и Валентины Перепелицкой, затем все партийные и комсомольские билеты, ордена, орденские книжки и паспорта. Орденов в несгораемом шкафу было немного - всего три: Красного Знамени - старый боевой орден Синичкина-Железного, который он вместе с партбилетом сдал Черноиваненко в ночь перехода подпольного райкома в катакомбы, орден Трудового Красного Знамени Серафима Тулякова и орден "Знак Почета" Сергея Сергеевича Сергеева, завернутый в бумажку с датой его смерти. Еще была одна медаль "За трудовую доблесть" Лени Цимбала. Вместе с орденскими книжками ордена и медали занимали совсем немного места - всего одну красную коробочку. Тут же находился журнал боевых действий, куда Черноиваненко или Стрельбицкий аккуратно вписывали все выходы наверх, подшитые протоколы заседаний бюро райкома, партийная печать и партийная касса. Кроме нескольких тысяч советских денег, было также семь золотых пятерок. В несгораемый шкаф имели доступ только сам Черноиваненко и, кроме него, второй секретарь Стрельбицкий. На самой нижней полке шкафа всегда находились килограммовый ящик тола и несколько взрывателей, так что можно было взорвать все содержимое шкафа в том крайнем случае, если бы документам и ценностям угрожала прямая опасность попасть в руки врага.
Черноиваненко положил в шкаф документы, найденные у Синичкина-Железного, наскоро сделал в журнале отметку о его прибытии в лагерь, а затем взял из специального неприкосновенного запаса банку сульфидина - быть может, одну из самых больших ценностей своего хозяйства.
...Более десяти дней старый, изношенный, но все еще могучий организм Синичкина-Железного боролся со смертью. По-видимому, у него началось воспаление легких.
Почти все время он находился в беспамятстве и бредил. Это был тяжелый, мучительный бред - неразборчивое, грубое бормотанье, монотонное и страшное своим подавляющим однообразием. Иногда он начинал кашлять, и тогда Пете казалось, что в пещере со страшным треском и свистом разрывают на длинные полосы холстину.
Временами к Синичкину-Железному возвращалось сознание. Тогда он звал Черноиваненко и, блестя сухими, запавшими глазами, начинал докладывать обстановку в городе. Он ужасно волновался и сердился, если Черноиваненко не хотел его слушать и требовал, чтобы он лежал молча. Он жадно облизывал под отросшими седыми усами потрескавшиеся от постоянного жара губы. Схватив Черноиваненко за плечо пальцами, твердыми, как клещи, Синичкин-Железный требовал, чтобы Черноиваненко записывал фамилии и адреса, которые с усилием припоминал. Потом он снова терял сознание. Видимо, он боялся умереть, не успев передать первому секретарю все свои городские дела. Но и по этим коротким, беспорядочным беседам Черноиваненко сумел составить довольно точное представление о положении.
Дела шли, в общем, хорошо. В особенности после победы Красной Армии под Москвой. Число товарищей, вошедших в подпольную организацию, по району достигло двадцати пяти человек, уже подписавших обязательство и сдавших свои партбилеты, не считая нескольких десятков еще окончательно не оформленных. Это уже был большой актив, крупная сила, на которую можно было твердо опереться. Следовало снабдить товарищей надежными документами, осмотрительно разослать их на службу в различные учреждения, управления, устроить на заводы, в порт, в Январские железнодорожные мастерские, постараться кое-кого протолкнуть в полицию - и тогда можно уже перейти к действиям широкого масштаба, по единому плану.
Беда заключалась в том, что люди, оставленные в городе для связи с обкомом и партизанскими центрами, были арестованы сигуранцей и гестапо. Об этом усиленно говорилось в городе. Это подтверждалось и тем, что два раза на заранее условленную явку представитель обкома не явился, хотя от себя Черноиваненко оба раза посылал Стрельбицкого, - и оба раза, прождав у ворот Второго христианского кладбища несколько часов, он возвращался в катакомбы с пустыми руками. Это, конечно, был большой удар. Но к этому Черноиваненко был готов. По прежнему опыту подпольной работы он знал, что такие случаи бывали, и даже нередко. Почти невозможно учесть все случайности. Теперь, стало быть, приходилось готовиться к самостоятельным действиям, не дожидаясь инструкций, и одновременно сделать все возможное, чтобы самостоятельно нащупать связь с центром.
Синичкин-Железный продолжал оставаться все в том же неопределенном, тягостном состоянии между жизнью и смертью. Иногда казалось, что уже начинается агония. Большие руки Синичкина-Железного приходили в странное, механическое движение, как бы безостановочно разглаживая складки шинелей, которыми он был укрыт. Глаза были закрыты, веки синели выпукло и жутко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Тогда Черноиваненко осторожно снял с него пояс со связкой гранат. Под ним оказался еще один пояс, неумело, но прочно сшитый из полотенца и надетый прямо на голое тело. Когда Черноиваненко распорол этот пояс, в нем оказались зашитыми восемнадцать партийных и комсомольских билетов и столько же подписанных обязательств, данных товарищами при вступлении в подпольную организацию. Кроме того, Черноиваненко вынул из пояса небольшую пачку немецких оккупационных марок, завернутых в бумажку с надписью "членские взносы", а также несколько оттисков грифа, который ставился на советские паспорта при их регистрации в румынской полиции. Когда же Раиса Львовна и Лидия Ивановна стали раздевать Синичкина-Железного, с тем чтобы вымыть его горячей водой и сменить на нем белье, обнаружилось, что он ранен револьверной пулей в грудь под правой ключицей. Слепая рана, неумело забинтованная полосой, оторванной от старой простыни, кое-как залитая йодом и заткнутая куском ватина, сильно гноилась и уже издавала дурной запах видимо, была получена несколько дней назад и Синичкин-Железный лечил ее сам.
Впоследствии выяснилось все, что произошло с Синичкиным-Железным: как он попал в облаву, был опознан, схвачен, бешено сопротивлялся, был ранен, потом выскочил на ходу из полицейского грузовика и четверо суток скрывался в городе, каждую ночь меняя квартиры, и как, наконец, чувствуя, что другого выхода нет, забрал на Пишоновской из печки все документы и ночью, поминутно теряя сознание, все-таки добрался до села Усатово и дал четыре красные и одну белую.
Нельзя было медлить. Черноиваненко побежал в красный уголок и, порывшись в ключах, открыл несгораемый шкаф. Там хранились в строгом порядке все райкомовские бумаги и ценности, разложенные по папкам, причем каждая папка имела специальный номер, а также личные дела всех подпольщиков, в том числе дело Пети Бачей и Валентины Перепелицкой, затем все партийные и комсомольские билеты, ордена, орденские книжки и паспорта. Орденов в несгораемом шкафу было немного - всего три: Красного Знамени - старый боевой орден Синичкина-Железного, который он вместе с партбилетом сдал Черноиваненко в ночь перехода подпольного райкома в катакомбы, орден Трудового Красного Знамени Серафима Тулякова и орден "Знак Почета" Сергея Сергеевича Сергеева, завернутый в бумажку с датой его смерти. Еще была одна медаль "За трудовую доблесть" Лени Цимбала. Вместе с орденскими книжками ордена и медали занимали совсем немного места - всего одну красную коробочку. Тут же находился журнал боевых действий, куда Черноиваненко или Стрельбицкий аккуратно вписывали все выходы наверх, подшитые протоколы заседаний бюро райкома, партийная печать и партийная касса. Кроме нескольких тысяч советских денег, было также семь золотых пятерок. В несгораемый шкаф имели доступ только сам Черноиваненко и, кроме него, второй секретарь Стрельбицкий. На самой нижней полке шкафа всегда находились килограммовый ящик тола и несколько взрывателей, так что можно было взорвать все содержимое шкафа в том крайнем случае, если бы документам и ценностям угрожала прямая опасность попасть в руки врага.
Черноиваненко положил в шкаф документы, найденные у Синичкина-Железного, наскоро сделал в журнале отметку о его прибытии в лагерь, а затем взял из специального неприкосновенного запаса банку сульфидина - быть может, одну из самых больших ценностей своего хозяйства.
...Более десяти дней старый, изношенный, но все еще могучий организм Синичкина-Железного боролся со смертью. По-видимому, у него началось воспаление легких.
Почти все время он находился в беспамятстве и бредил. Это был тяжелый, мучительный бред - неразборчивое, грубое бормотанье, монотонное и страшное своим подавляющим однообразием. Иногда он начинал кашлять, и тогда Пете казалось, что в пещере со страшным треском и свистом разрывают на длинные полосы холстину.
Временами к Синичкину-Железному возвращалось сознание. Тогда он звал Черноиваненко и, блестя сухими, запавшими глазами, начинал докладывать обстановку в городе. Он ужасно волновался и сердился, если Черноиваненко не хотел его слушать и требовал, чтобы он лежал молча. Он жадно облизывал под отросшими седыми усами потрескавшиеся от постоянного жара губы. Схватив Черноиваненко за плечо пальцами, твердыми, как клещи, Синичкин-Железный требовал, чтобы Черноиваненко записывал фамилии и адреса, которые с усилием припоминал. Потом он снова терял сознание. Видимо, он боялся умереть, не успев передать первому секретарю все свои городские дела. Но и по этим коротким, беспорядочным беседам Черноиваненко сумел составить довольно точное представление о положении.
Дела шли, в общем, хорошо. В особенности после победы Красной Армии под Москвой. Число товарищей, вошедших в подпольную организацию, по району достигло двадцати пяти человек, уже подписавших обязательство и сдавших свои партбилеты, не считая нескольких десятков еще окончательно не оформленных. Это уже был большой актив, крупная сила, на которую можно было твердо опереться. Следовало снабдить товарищей надежными документами, осмотрительно разослать их на службу в различные учреждения, управления, устроить на заводы, в порт, в Январские железнодорожные мастерские, постараться кое-кого протолкнуть в полицию - и тогда можно уже перейти к действиям широкого масштаба, по единому плану.
Беда заключалась в том, что люди, оставленные в городе для связи с обкомом и партизанскими центрами, были арестованы сигуранцей и гестапо. Об этом усиленно говорилось в городе. Это подтверждалось и тем, что два раза на заранее условленную явку представитель обкома не явился, хотя от себя Черноиваненко оба раза посылал Стрельбицкого, - и оба раза, прождав у ворот Второго христианского кладбища несколько часов, он возвращался в катакомбы с пустыми руками. Это, конечно, был большой удар. Но к этому Черноиваненко был готов. По прежнему опыту подпольной работы он знал, что такие случаи бывали, и даже нередко. Почти невозможно учесть все случайности. Теперь, стало быть, приходилось готовиться к самостоятельным действиям, не дожидаясь инструкций, и одновременно сделать все возможное, чтобы самостоятельно нащупать связь с центром.
Синичкин-Железный продолжал оставаться все в том же неопределенном, тягостном состоянии между жизнью и смертью. Иногда казалось, что уже начинается агония. Большие руки Синичкина-Железного приходили в странное, механическое движение, как бы безостановочно разглаживая складки шинелей, которыми он был укрыт. Глаза были закрыты, веки синели выпукло и жутко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106