- Да, нам, - с ударением повторил Петр Васильевич.
- Хорошо, - сказал Африкан Африканович. - Но сперва надо запереть входную дверь.
Пока Африкан Африканович, шаркая туфлями и кряхтя, ходил запирать входную дверь, Петр Васильевич с громадной нежностью и уважением думал о судьбе этого замечательного старика, русского ученого, человека с детски чистым сердцем, неподкупной совестью и широкой, прекрасной душой патриота, который не захотел предать родину и которого за это тупоголовые, малограмотные чиновники-фашисты сделали дворником.
"Вот они, настоящие советские люди! - думал Петр Васильевич, сидя на подоконнике и глядя в порт. - Их много. Их подавляющее большинство. Они всюду. Они в университетах, в катакомбах, на чердаках, в котельных разбитых домов, в лесах, в порту, на железнодорожных станциях, в подпольных райкомах партии, наконец, просто у себя на квартирах, дома..."
Африкан Африканович вернулся и присел рядом с Петром Васильевичем на край фигурного ящика, где лежало маленькое, сухое, туго спеленатое черными смоляными бинтами тело египетской мумии.
На стене, в желтой ясеневой раме, висел чертеж египетской пирамиды, в которой эта мумия была найдена. На чертеже были обозначены внутренние коридоры, целый лабиринт таинственных переходов, тупиков и вырезанные в фундаменте склепы с саркофагами царей.
- Сорок веков смотрят на нас с высоты этой пирамиды, - машинально сказал Петр Васильевич.
- Я как раз подумал то же самое, - кротко улыбаясь, заметил Африкан Африканович. - Сорок веков смотрят на нас и ничего не понимают.
С этими словами Африкан Африканович выжидающе поднял на Петра Васильевича свои умные янтарные глаза и глубоко вздохнул.
- Нам необходимо знать, - решительно сказал Петр Васильевич, - где в черте города имеются входы в катакомбы.
- Почему ты меня об этом спрашиваешь? Или, вернее сказать, почему ты об этом спрашиваешь именно меня?
- Потому что Москва сказала нам, что в Одессе живет старый археолог, некто Африкан Африканович Светловидов, русский патриот.
Лицо Африкана Африкановича оживилось:
- Так сказала Москва?
- Да. Может быть, это неверно?
Вместо ответа Африкан Африканович обеими короткими ручками стал растирать себе голову и лицо, как будто бы умываясь.
- Постой-ка, постой-ка, Петя... У меня были чертежи, да я их на всякий случай уничтожил... Дай бог памяти... Их было несколько, входов... Тебе надо именно в черте города?
- Именно в черте города.
- Во всяком случае, один я помню хорошо: большой дом рядом с бывшим клубом "Гармония"... Ты "Гармонию" помнишь? Хотя, кажется, этот дом разрушен бомбардировкой, но это не имеет значения. Когда-то в подвале этого дома, во втором дворе, помещался большой винный склад, помнится, фирмы "Братья Синадино".
- Это не важно, как звали братьев, - нетерпеливо заметил Петр Васильевич.
- По-моему, там и до сих пор должны находиться громадные пустые бочки, если, конечно, их не вывезли... Так вот, за бочками, в самой глубине подвала, и начинаются катакомбы. Собственно говоря, самый подвал и есть передняя часть катакомб, но только зацементированная и превращенная в винный склад... Ну, а дальше идут собственно катакомбы, если их, конечно, до сих пор не замуровали... Хотя не думаю... Вряд ли кому-нибудь, кроме меня, известно об их существовании... Некоторые старики одесситы, конечно, знали, да "иных уж нет, а те далече", - с кроткой, покорной улыбкой вздохнул Африкан Африканович и завертел на животе пальцами. - Так вот, если это вас устраивает... А других не помню... Просто забыл. Не та память!.. Впрочем, нет, вру, - спохватился Африкан Африканович, - это подвал вовсе не Синадино, а братьев Британовых... Даже, вернее сказать, фирмы "Золотой колокол"...
Но Петр Васильевич уже не слушал его бормотанья. Он вскочил с подоконника, стремительно обнял Африкана Африкановича и крепко поцеловал его белую, холодную морщинистую щеку:
- Спасибо, Африкан Африканович! Вы очень, очень помогли нам... А теперь я пойду.
- Постой, куда же ты? Петя! Ключи-то у меня.
И в эту самую минуту где-то в порту вдруг как бы мелькнула очень сильная молния. Зловещий свет пролетел по музейным залам, отражаясь в витринах. Воздух рвануло, со звоном посыпались стекла. Петр Васильевич и Африкан Африканович инстинктивно прижались к стене. Новый взрыв, еще более сильный, потряс здание. Они подождали некоторое время и осторожно посмотрели в окно. Над пирсом Нефтяной гавани, в сияющем небе, низко висело плотное черное облако взрыва, освещенное снизу бушующим пламенем. Это горел бензин, и в огне продолжали взрываться одна за другой цистерны, постепенно окутывая все вокруг тяжелым, непроницаемо-душным дымом.
- Толково! - сказал Петр Васильевич и, не оборачиваясь, вышел.
Африкан Африканович семенящей рысцой побежал за ним, догнал в вестибюле и отворил дверь.
Но, перед тем как выпустить Петра Васильевича на улицу, Африкан Африканович с необычайной силой обхватил своими короткими ручками его шею, притянул к себе и стал его быстро, мелко целовать куда попало - в голову, в плечи, в грудь, жарко шепча:
- Ну, Христос тебя спаси!.. Экий ведь ты какой отчаянный... Петька Бачей!.. Ты все-таки будь поосторожней... А то знаешь... И глазом не моргнешь... Ах, боже мой, боже мой!.. - Слезы текли по его толстым наморщенным щекам. - Ну, ступай, ступай! - почти крикнул он наконец, но в самых уже дверях с силой удержал его за рукав. - Стало быть, мезис? - сказал он, плача и хохоча в одно и то же время.
- Мезис, Африкан Африканович, мезис! - поспешно ответил Петр Васильевич, в последний раз пожал руку своему бывшему учителю и вышел на белую, раскаленную улицу, по которой уже с воем неслись в порт полицейские и пожарные автомобили.
42. "Я ВЫЛЕТЕЛ В ТРУБУ"
Ночью шел сильный дождь. На рассвете мокрая степь курилась туманом. Изредка поглядывая в смотровую щель, Синичкин-Железный видел, как мотается на ветру куст сербалины (шиповника), усыпанный желто-красными плодами. Ветер был неприятный, холодный. Низко над степью бежали темно-синие утренние тучи. Глубоко засунув руки в рукава и прижав к груди винтовку, Синичкин-Железный кутался в шинель и никак не мог согреться.
Он был очень болен, и все вокруг понимали, что он долго не протянет. Но он пытался скрыть свою болезнь и не позволял о ней даже заикнуться. Если кто-нибудь заговаривал с ним о болезни, он начинал ужасно волноваться. Иногда он даже впадал в неистовство. Черноиваненко пытался освободить его под разными предлогами от дежурств у входа, но Синичкин-Железный не желал ничего слушать. Наоборот, он старался воспользоваться каждым случаем, чтобы отправиться на пост. И Черноиваненко его понял: Синичкин-Железный ходил дышать чистым воздухом. Кроме того, он стеснялся своего ужасного кашля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106