И в это время гитлеровцы отбежали в сторону и, поднимая автоматы, которые все время держали у бедра, открыли огонь по пленным. Они со всех сторон поливали их пулями, как из брандспойтов. Заглушая криками трясущийся звук десятка работающих автоматов, пленные метались в облаках снежной пыли, падали один за другим, дергались в лужах крови, которая в один миг покрыла снег и тонко, удушливо дымилась на морозе. Это продолжалось не больше двух минут, и вдруг все сразу стихло.
Когда Черноиваненко очнулся, перед ходом "ежики" уже не было ни немцев, ни грузовиков, и только протоптанный, взрытый и окровавленный склон балки против щели был усеян трупами.
Вокруг, от неба до земли, стояла такая громадная, такая подавляющая, неземная тишина, что слышался воздушный шорох снежинок, медленно опускающихся с белого неба на белую землю.
Черноиваненко некоторое время сидел, прижавшись сгорбившейся спиной к стене щели, глубоко засунув руки в рукава, и молчал. Вдруг он решительно встал, выпрямился, поправил шапку и спустился в пещеру, где находились все подпольщики, кроме Серафима Тулякова, оставленного в лагере за старшего, и Пети с Валентиной, которые дежурили возле Синичкина-Железного.
Они неподвижно стояли возле щели в полном боевом снаряжении, с винтовками в руках. Они не видели того, что произошло, а только слышали слова, которыми изредка обменивались Черноиваненко и Цимбал, и беспорядочные автоматные очереди. Люди стояли неподвижно, с бледными лицами и темными глазами, казавшимися при свете "летучей мыши" еще темнее. Черноиваненко прошел в глубь пещеры, нащупал камень, сел на него, снял шапку, опустил голову и махнул рукой в сторону щели.
- Пойдите посмотрите, - сказал он устало.
И пока они один за другим протискивались между стеной щели и пулеметом к выходу, смотрели и потом молча возвращались назад, Черноиваненко неподвижно сидел на камне, положив голову на руки.
Когда все - громадный Стрельбицкий, поддерживающий болтающийся сзади маузер в деревянной кобуре, а за ним Матрена Терентьевна с резким румянцем, появившимся на ее широких щеках, с красными, опухшими глазами, а за нею Святослав, бледный как смерть, подтянутый, с жесткой складкой поперек совсем юношеского, нежного лба, а за ним Лидия Ивановна, изо всех сил сжимавшая руку Свиридова, и, наконец, Раиса Львовна с сухими, лихорадочно блестящими, мрачными глазами и седоватой волнистой прядью, выбившейся из-под туго затянутого на лбу платка, - когда все они, как бы отдав таким образом последний долг замученным товарищам, вернулись в пещеру, первый секретарь вытер ладонью глаза и щеки, тяжело поднялся с камня и сказал:
- Я думаю, товарищи, нет никакой необходимости долго обсуждать это событие. Смысл его нам ясен. Они хотят нас запугать, сломить наш дух... - Он осекся, с трудом перевел дыхание. - Хорошо... - Ему трудно было говорить. Пусть попробуют... - сказал он почти шепотом и снова вытер горстью глаза и щеки, - сломить наш дух!.. Наш дух - большевиков, ленинцев!
Он сделал два шага вперед и два шага назад, остановился, густо покраснел и вдруг крикнул высоким, резким голосом:
- Пусть попробуют!
Он медленно снял шапку и уже совсем другим голосом - тяжелым, ровным, как бы взвешивая каждое слово, сказал:
- Вечная память товарищам, погибшим в святой борьбе с проклятым фашизмом от руки подлых убийц, извергов рода человеческого! - Его лицо судорожно передернулось. - Смерть немецким оккупантам! - крикнул он срывающимся голосом и прибавил тихо, просто, мягко: - И потом вот что, товарищи. Там, в лагере, спят наши дети - пионеры Валентина и Петя. Так не нужно им это рассказывать. Вы знаете, что такое детская душа. Ее так легко поранить. Они уже и так хлебнули горя. А нам всем еще столько предстоит впереди... столько...
Он задумался, неподвижно устремив глаза вперед, потом быстро надел шапку, рванул пояс и сказал:
- Платон Иванович, вызовите людей Тулякова, удвойте караулы... А сами оставайтесь здесь и организуйте оборону... Остальные возвращаются в лагерь.
Но едва они пришли в лагерь, как снова раздался сигнал тревоги. Они поспешили назад, к ходу "ежики". Теперь на склоне балки, среди трупов расстрелянных пленных, стояла немецкая походная кухня. Она была окружена толпой местных жителей, оцепленных немецкими и румынскими солдатами. Очевидно, немцы согнали к этой кухне все население села Усатово. Перепуганные, дрожащие люди стояли, держа в руках миски, тарелки, казанки. Снова из снежного окопчика вылетело несколько сигнальных ракет, после чего началась раздача еды населению.
Толстый повар в высоком белом колпаке, красномордый, с черными закрученными усами, наливал в миски суп, бросая дымящиеся куски говядины, раздавал буханки свежего пшеничного хлеба. Время от времени, потрясая над головой уполовником, он кричал:
- Партизан, сдавайся! Хочешь кушать? На тебе кушать, выходи!
Черноиваненко увидел в толпе своего знакомого - румынского солдата-шутника в вязаном шлеме под пилоткой, с большим щербатым ртом. Он иногда выступал вперед и, щеголяя знанием русского языка, приставлял ладони рупором ко рту и, желая помочь повару, в свою очередь, кричал:
- Партизан, иди сюда! Не бойся! Мы тебя не будем - пиф! Мы тебе будем дать кушать. Хлеба, мяса, супа! Хорошо! Ты голодный, я знаю. Тебе нет чего кушать. На - кушать! Выходи, не бойся! Румынски хорошо. Даешь!
Черноиваненко отстранил Тулякова, лег за пулемет и, установив его немного повыше толпы, нажал спусковой крюк. Пулемет вздрогнул, затрепетал в его напряженных руках. Люди шарахнулись, роняя миски. Толпа бросилась назад. Кухня опрокинулась. Раздался крик ужаса. И через минуту перед ходом "ежики" не осталось никого, кроме расстрелянных пленных. Но сейчас же где-то вдалеке прозвучал рожок горниста, послышались крики немецкой команды и ударили пушечные выстрелы. Снаряды один за другим со свистом вылетали из-за гребня балки и разрывались вокруг "ежиков", поднимая облака снега и разбрасывая во все стороны обломки ракушечника. Немцы злобно, беспорядочно, а главное совершенно бессмысленно всаживали снаряд за снарядом во все щели и скалы, которые казались им подозрительными. Один снаряд угодил в щель "ежиков", обвалив часть стены. Опасности для подпольщиков эта глупая пальба не представляла. Они уже давно сидели в глубоком подземелье, даже не слыша звука разрывов и чувствуя лишь небольшое сотрясение почвы.
- Ну, - сказал Черноиваненко, - теперь пускай себе стреляют хоть до завтра, если они такие богатые. А что касается хода "ежики", то, я думаю, теперь мы его должны ликвидировать. Вряд ли он нам скоро пригодится.
И он отдал приказ снова - и в последний раз - наглухо заделать и заминировать "ежики".
29. ОТВЕТ ТУРЕЦКОМУ СУЛТАНУ
Как ни были люди утомлены, как ни хотелось им есть и спать, пришлось немедленно взяться за кирки, лопаты и ломы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106