Вот было бы интересно взглянуть моей матушке!
Дуглесс посмотрела на дату: 1582 год, — и забрала у него книгу, говоря:
— Я не уверена, что вам следует заглядывать в будущее! И что это она городит?! Разве тысяча пятьсот восьмидесятые годы — будущее?!
— Вот, посмотрите — чудесная книжка, — сказала она, передавая ему издание «Птицы мира».
Но Николас чуть не уронил книгу на пол, потому что в этот самый момент внезапно раздалась громкая музыка — это заработала до сих пор молчавшая аудиосистема. Озираясь по сторонам, Николас спросил:
— Я что-то не вижу музыкантов! А что это за музыка? «Рэгтайм», что ли?
— А где это вы слышали слово «рэгтайм»? — смеясь спросила Дуглесс. — Нет, не угадали! Я вот хочу сказать, — пояснила она, — что к вам, по-видимому, возвращается-таки память! — Впрочем, она и сама не поверила сказанному!
— Я слышал его у госпожи Бисли, — ответил Николас, имея в виду хозяйку гостиницы. — Музыку в стиле «рэгтайм» я играл для нее на ее музыкальном инструменте.
— На чем, на чем играли? — заинтересовалась она.
— На чем-то, с виду похожим на большой клавесин, но звучание совсем иное, — ответил он.
— Фортепьяно, вероятно, — подсказала Дуглесст.
— Но вы мне так и не объяснили, где источник этой музыки? — настаивал он.
— Это — что-то классическое, насколько я могу судить, Бетховен, а звучит она с вставляемой в особую машину кассеты.
— Машина! — прошептал он. — Опять эти машины!
Теперь Дуглесс уже в состоянии была понимать, насколько новым было для него это слово. Нет, — напомнила она себе, — он же — просто человек, полностью утративший память, а вовсе не пришелец из шестнадцатого столетия! Может, хоть музыка как-то поможет его памяти вернуться?
На стеллажах вдоль одной из стен находились магнитофонные кассеты. Она выбрала Бетховена, отрывки из «Травиаты», народную музыку Ирландии и хотела прихватить еще и «Роллинг Стоунз», но подумала, что лучше уж купит что-нибудь еще более современное. Затем, посмеявшись над собственными сомнениями и думая: «Да ему и Моцарт покажется современным композитором!» — все же взяла со стеллажей кассету с записью «Стоунз». Еще она приобрела дешевый кассетный магнитофон с наушниками, чтобы Николас мог слушать музыку.
Вернувшись за Николасом, Дуглесс обнаружила его в отделе канцтоваров, где он осторожно ощупывал лежавшие на прилавке пачки бумаги. Она продемонстрировала ему работу фломастеров, шариковых ручек и механических карандашей. Он что-то начертал на бумажке для опробования ручек, но эти каракули явно не были словами. И Дуглесс подумала: «Интересно, а читать и писать-то он умеет?» — но спрашивать его об этом не стала.
Из магазина они вышли со вторым мешком, целиком заполненным тетрадками с пружинками, разнообразными, всевозможных оттенков фломастерами, кассетами, магнитофоном и шестью туристическими справочниками, три из которых были посвящены путешествиям по Англии, один — по Америке, а в остальных описывались кругосветные туры. Подчиняясь какому-то импульсу, Дуглесс купила еще набор акварелей, кисти Уинзора Ньютона и альбом для акварельных рисунков, предназначавшийся Николасу: отчего-то ей казалось, что он захочет рисовать. И, не сумев удержаться, она купила еще томик Агаты Кристи.
— Ну, теперь-то мы, наверное, можем отнести все это в гостиницу? — спросила она — руки у нее уже начинало ломить от тяжести пакетов!
Но Николас опять остановился, на этот раз — перед входом в магазин женского платья.
— Тут вы купите себе новую одежду! — распорядился он. Дуглесс его приказной тон не понравился.
— Одежда у меня есть, а когда мне понадобится, то я… — начала было она, но он жестко заявил:
— С такой мымрой я путешествовать не отправлюсь! Полной уверенности в том, что она понимает слово «мымра», у Дуглесс не было, но догадаться о том, что оно значит, она все же была в состоянии. Она поглядела на собственное отражение в витрине: да, если уж еще вчера она пришла к выводу, что смотрится паршиво, то сегодняшний ее видок просто затмевает вчерашний!
— Ждите меня здесь! — распорядилась она, показывая на деревянную скамью под деревом и вручая ему пакет с книгами. Пакет с косметикой она прихватила с собой и нырнула в магазин.
Пробыла она там не меньше часа, но зато, когда вернулась к Николасу, выглядела совершенно другим человеком! Ее темно-рыжие волосы, которые она уже несколько дней не могла привести в порядок и они свалялись как войлок, теперь были убраны с лица, аккуратно уложены и мягкими волнами ниспадали сзади на шелковый шарфик, который она обычно завязывала на шее. Умеренно наложенный грим подчеркивал ее красоту. Будучи красивой, Дуглесс, однако, не принадлежала к числу девушек, которые кажутся слишком хрупкими и изнеженными. Вид у нее был здоровый и цветущий, как у человека, выросшего на конезаводческой ферме где-нибудь в Кентукки или же привыкшего проводить время на борту парусника в штате Мэн — а она ведь и в самом деле выросла в Мэне!
Наряды для себя она подобрала достаточно простые, но сшитые со вкусом: на ней был цветастый австрийский жакет, пестрая, лиловато-голубоватых тонов, юбка, лиловая шелковая блузка и синие мягкие кожаные сапожки. По какому-то наитию она купила также и синие лайковые перчатки и такого же цвета сумочку.
С тяжелым пакетом в руках она перешла улицу, направляясь к Николасу, и испытала удовлетворение, когда увидела, с каким выражением лица он глядит на нее.
— Ну, как?! — спросила она.
Вставая со скамьи и целуя ей руку, Николас тихо проговорил:
— Красоте нет преград во времени!
Все-таки кое-какие преимущества у этих мужчин из елизаветинской эпохи, несомненно, есть, — подумала Дуглесс.
— А что, уже пора пить чай? — осведомился он. Дуглесс чуть было не застонала! Эти мужчины во все времена одинаковы. Вечно одно и то же: «ты выглядишь великолепно, а что у нас сегодня на ужин?»
— В данный момент, — ответила Дуглесс, — мы с вами ознакомимся с одним из самых скверных проявлений английской жизни: мы отправимся на ленч! Завтрак здесь славный, послеполуденный чай — тоже, да и ужин очень даже недурен, если только вам по душе масло и сливки, а вот ленч… ленч — это нечто неописуемое!
Николас слушал ее с напряженным вниманием, как человек, изучающий новый для себя язык.
— А все-таки, что такое «ленч»? — спросил он.
— Сейчас увидите, — ответила Дуглесс и вошла вместе с ним в симпатичный небольшой паб — на самом деле, пабы были одной из тех достопримечательностей Англии, которые нравились ей более всего. Заняв отдельный кабинет, они пристроили у ног свои пакеты, и Дуглесс заказала пару сандвичей с салатом и сыром, пару пинтовых кружек пива и затем принялась втолковывать Николасу, в чем именно заключаются различия между баром в Америке и пабом в Англии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Дуглесс посмотрела на дату: 1582 год, — и забрала у него книгу, говоря:
— Я не уверена, что вам следует заглядывать в будущее! И что это она городит?! Разве тысяча пятьсот восьмидесятые годы — будущее?!
— Вот, посмотрите — чудесная книжка, — сказала она, передавая ему издание «Птицы мира».
Но Николас чуть не уронил книгу на пол, потому что в этот самый момент внезапно раздалась громкая музыка — это заработала до сих пор молчавшая аудиосистема. Озираясь по сторонам, Николас спросил:
— Я что-то не вижу музыкантов! А что это за музыка? «Рэгтайм», что ли?
— А где это вы слышали слово «рэгтайм»? — смеясь спросила Дуглесс. — Нет, не угадали! Я вот хочу сказать, — пояснила она, — что к вам, по-видимому, возвращается-таки память! — Впрочем, она и сама не поверила сказанному!
— Я слышал его у госпожи Бисли, — ответил Николас, имея в виду хозяйку гостиницы. — Музыку в стиле «рэгтайм» я играл для нее на ее музыкальном инструменте.
— На чем, на чем играли? — заинтересовалась она.
— На чем-то, с виду похожим на большой клавесин, но звучание совсем иное, — ответил он.
— Фортепьяно, вероятно, — подсказала Дуглесст.
— Но вы мне так и не объяснили, где источник этой музыки? — настаивал он.
— Это — что-то классическое, насколько я могу судить, Бетховен, а звучит она с вставляемой в особую машину кассеты.
— Машина! — прошептал он. — Опять эти машины!
Теперь Дуглесс уже в состоянии была понимать, насколько новым было для него это слово. Нет, — напомнила она себе, — он же — просто человек, полностью утративший память, а вовсе не пришелец из шестнадцатого столетия! Может, хоть музыка как-то поможет его памяти вернуться?
На стеллажах вдоль одной из стен находились магнитофонные кассеты. Она выбрала Бетховена, отрывки из «Травиаты», народную музыку Ирландии и хотела прихватить еще и «Роллинг Стоунз», но подумала, что лучше уж купит что-нибудь еще более современное. Затем, посмеявшись над собственными сомнениями и думая: «Да ему и Моцарт покажется современным композитором!» — все же взяла со стеллажей кассету с записью «Стоунз». Еще она приобрела дешевый кассетный магнитофон с наушниками, чтобы Николас мог слушать музыку.
Вернувшись за Николасом, Дуглесс обнаружила его в отделе канцтоваров, где он осторожно ощупывал лежавшие на прилавке пачки бумаги. Она продемонстрировала ему работу фломастеров, шариковых ручек и механических карандашей. Он что-то начертал на бумажке для опробования ручек, но эти каракули явно не были словами. И Дуглесс подумала: «Интересно, а читать и писать-то он умеет?» — но спрашивать его об этом не стала.
Из магазина они вышли со вторым мешком, целиком заполненным тетрадками с пружинками, разнообразными, всевозможных оттенков фломастерами, кассетами, магнитофоном и шестью туристическими справочниками, три из которых были посвящены путешествиям по Англии, один — по Америке, а в остальных описывались кругосветные туры. Подчиняясь какому-то импульсу, Дуглесс купила еще набор акварелей, кисти Уинзора Ньютона и альбом для акварельных рисунков, предназначавшийся Николасу: отчего-то ей казалось, что он захочет рисовать. И, не сумев удержаться, она купила еще томик Агаты Кристи.
— Ну, теперь-то мы, наверное, можем отнести все это в гостиницу? — спросила она — руки у нее уже начинало ломить от тяжести пакетов!
Но Николас опять остановился, на этот раз — перед входом в магазин женского платья.
— Тут вы купите себе новую одежду! — распорядился он. Дуглесс его приказной тон не понравился.
— Одежда у меня есть, а когда мне понадобится, то я… — начала было она, но он жестко заявил:
— С такой мымрой я путешествовать не отправлюсь! Полной уверенности в том, что она понимает слово «мымра», у Дуглесс не было, но догадаться о том, что оно значит, она все же была в состоянии. Она поглядела на собственное отражение в витрине: да, если уж еще вчера она пришла к выводу, что смотрится паршиво, то сегодняшний ее видок просто затмевает вчерашний!
— Ждите меня здесь! — распорядилась она, показывая на деревянную скамью под деревом и вручая ему пакет с книгами. Пакет с косметикой она прихватила с собой и нырнула в магазин.
Пробыла она там не меньше часа, но зато, когда вернулась к Николасу, выглядела совершенно другим человеком! Ее темно-рыжие волосы, которые она уже несколько дней не могла привести в порядок и они свалялись как войлок, теперь были убраны с лица, аккуратно уложены и мягкими волнами ниспадали сзади на шелковый шарфик, который она обычно завязывала на шее. Умеренно наложенный грим подчеркивал ее красоту. Будучи красивой, Дуглесс, однако, не принадлежала к числу девушек, которые кажутся слишком хрупкими и изнеженными. Вид у нее был здоровый и цветущий, как у человека, выросшего на конезаводческой ферме где-нибудь в Кентукки или же привыкшего проводить время на борту парусника в штате Мэн — а она ведь и в самом деле выросла в Мэне!
Наряды для себя она подобрала достаточно простые, но сшитые со вкусом: на ней был цветастый австрийский жакет, пестрая, лиловато-голубоватых тонов, юбка, лиловая шелковая блузка и синие мягкие кожаные сапожки. По какому-то наитию она купила также и синие лайковые перчатки и такого же цвета сумочку.
С тяжелым пакетом в руках она перешла улицу, направляясь к Николасу, и испытала удовлетворение, когда увидела, с каким выражением лица он глядит на нее.
— Ну, как?! — спросила она.
Вставая со скамьи и целуя ей руку, Николас тихо проговорил:
— Красоте нет преград во времени!
Все-таки кое-какие преимущества у этих мужчин из елизаветинской эпохи, несомненно, есть, — подумала Дуглесс.
— А что, уже пора пить чай? — осведомился он. Дуглесс чуть было не застонала! Эти мужчины во все времена одинаковы. Вечно одно и то же: «ты выглядишь великолепно, а что у нас сегодня на ужин?»
— В данный момент, — ответила Дуглесс, — мы с вами ознакомимся с одним из самых скверных проявлений английской жизни: мы отправимся на ленч! Завтрак здесь славный, послеполуденный чай — тоже, да и ужин очень даже недурен, если только вам по душе масло и сливки, а вот ленч… ленч — это нечто неописуемое!
Николас слушал ее с напряженным вниманием, как человек, изучающий новый для себя язык.
— А все-таки, что такое «ленч»? — спросил он.
— Сейчас увидите, — ответила Дуглесс и вошла вместе с ним в симпатичный небольшой паб — на самом деле, пабы были одной из тех достопримечательностей Англии, которые нравились ей более всего. Заняв отдельный кабинет, они пристроили у ног свои пакеты, и Дуглесс заказала пару сандвичей с салатом и сыром, пару пинтовых кружек пива и затем принялась втолковывать Николасу, в чем именно заключаются различия между баром в Америке и пабом в Англии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132